Этюд № 3. «Невозможность рассчитать наперед, заранее сообразить план дейст­вий и прямо идти к намеченной цели заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления. Житейские неровности и случайности приучали его боль­ше обсуждать пройденный путь, чем заглядывать вперед. В борьбе с нежданными метелями и оттепелями, с непредвиденными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предусмотрителен, выучился больше за­мечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе умение подводить итоги насчет искусства составлять сметы. Это умение и есть то, что мы называем задним умом. По­говорка "русский человек задним умом крепок" вполне принадлежит великороссу. Но задний ум не то же, что задняя мысль. Своей привычкой колебаться и лавировать меж­ду неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечат­ление непрямоты, неискренности. Великоросс часто думает надвое, и это кажется двоедушием. Он всегда идет к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идет, оглядываясь по сторонам, и потому походка его кажется уклончивой и ко­леблющейся. Ведь лбом стены не прошибешь, и только вороны прямо летают, гово­рят великорусские пословицы. Природа и судьба вели великоросса так, что приучи­ли его выходить на прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действу­ет так, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского проселка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу» (Ключевский, 1987).
Сравните с поговоркой «левой рукой чесать правое ухо» и «бабушка надвое ска­зала». Сравните даже не проселки, а кривые улицы российских городов с абсолютно геометрически выверенными улицами большинства городов европейских и един­ственного построенного на европейский лад российского города, С.-Петербурга. Клас­сический пример - римская Помпея, в которой через улицу просматривался весь го­род, а сходились улицы исключительно под прямым углом, при единственным исклю­чении - кривой была специально выстроена улица, на которой находился публичный дом (чтобы жена не видела, куда свернул ее муж). И вы вновь согласитесь, что Клю­чевский безусловно прав в своем выводе: склонность к ретроспективной рефлексии, способность к остро критичному анализу и самоанализу прошлого (вплоть до само­бичевания, самоуничижения и «самоедства») при одновременной неспособности к
130 Часть 1. Массы
планированию будущего, подчас до отрицания самой возможности его предвидения и прогнозирования, также относится к одной из заметных черт национальной психо­логии. Это заметная особенность национального способа мышления.
Литературно-философские размышления
Исторически сложилось так, что в российской культуре практически не было ни фи­лософии, ни психологии в качестве развитых самостоятельных научных сфер. Под наукой, со времен Петра I с его Кунсткамерой, подразумевались обычно естествен­ные или, позднее, еще и технические науки. Функции гуманитарных наук на себя из­начально взяла литература. Вначале это были исторические летописи, которые обоб­щали все - от факта до его психологического анализа и философского осмысления. Потом эти функции взяла на себя художественная литература. Первые собственно философские труды (не считая православно-богословских) появляются в России в XIX веке. Первые психологические работы - в самом его конце (работы Н. К. Михай­ловского в рамках теории «героя» и «толпы»), да и те носят в значительной степени заимствованный, во многом подражательный характер. Однако до них и помимо них вопросы психологии «русской души» блестяще исследовались А. С. Пушкиным, Л. Н. Толстым и другими литераторами. Особое место в этом ряду занимает творче­ство Ф. М. Достоевского. Собственно говоря, именно в нем Запад открыл для себя пресловутую «русскую душу» и с ним же связал саму возможность ее понимания.
В одном из наиболее глубоких и сущностных, с психологической точки зрения, произведений, само название которого всегда ассоциировалось с Россией («Записки из мертвого дома»), герои кажутся автору сначала просто толпой, массой, причем весьма простой - уголовники. Они грубы, безжалостны, покорны начальству. Затем, правда, видимость простоты рушится, масса распадается на составляющие. Сначала рушится видимость покорности - арестанты оказываются покорными «до известной степени». Затем рушится и видимость простоты - оказывается, что при всей внеш­ней простоте и примитивности люди, образующие эту массу, достаточно сложны. Понятно, что это разрушение массы нужно писателю для ее описания. Но психологи­чески одно не отменяет другого: изначально, в качестве самого главного, подчеркива­ется массовая психология народа. Далее эта массовость разлагается на отдельные со­ставляющие.
В конспекте ненаписанной статьи «Социализм и христианство» Достоевский дает свое понимание истории человечества через призму развития личности. Согласно ана­лизу одного из глубоких исследователей творчества Достоевского, Ю. Г. Кудрявцева, эта логика выглядит следующим образом: « Сначала люди жили массою. Личность не выделена. Затем она появляется, противопоставляет себя массе, обособляется. Общ­ность утеряна. Каждый живет для себя. Нередко ради того, чтобы "иметь", видя в этом смысл жизни. Это грозит вырождением. От него спасает идеал. Идеал: жить ради того. чтобы "быть", возвращение личности в общество и добровольное служение ему. Со­здается общность личностей, способных добровольно поступаться материальным и тем уже возвышающих себя духовно. Историю человечества Достоевский рассмат­ривает как путь от неосознанного "быть" через осознанное "иметь" к осознанному "быть". Происходит отрицание отрицания. Как бы возврат к старому, но на иной ос-
Глава 1.6. «Русская душа» как особое состояние массовой психологии 131
нове, ибо при неосознанном "быть" не была выделена личность в аспекте самостоя­тельности мышления, она намечалась лишь в аспекте ориентации. В будущем обще­стве человек будет личностью в том и в другом аспектах. Но путь к идеалу не пред­определен фатально» (Кудрявцев, 1979).
Получается, что, выделяясь из массы, личность обречена на возвращение в нее же. Правда, на новом уровне, но это мало что принципиально меняет для понимания «рус­ской души» в изображении Достоевского. Тут все достаточно четко и ясно: масса - противопоставление массе - возвращение в массу, жертва личности в ее пользу. Ис­ходя из этой цепочки, рассмотрим компоненты массовой «русской души».
Одно из важнейших проявлений иррациональной «русской души» - ее принци­пиальная алогичность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167