– Проваливай, воевода! – лез на рожон Волчий хвост. – Мы, княжеские храбры, тебе не подвластны… Мы Руси подвластны.
– Взять! – багровея, заорал Волк.
Дружинники опустили копья. Улеб не спеша достал меч. Остальные храбры последовали его примеру. Сам не ожидая того, Доброгаст очутился рядом, сжал кулаки.
– Только попробуй, воевода, – спокойно сказал Улеб, – враз сомну в кучу и кишки на руку намотаю… Мне это не впервой – много печенежских черепов по степи валяется, из глаз репей торчит!
– Вы тут в три горла вино дуете заморское, а мы на заставе воду из Десны хлещем, – вмешался Тороп, – хлеба не едим, людей не видим. Не замай!
Буслай поднял с земли ярко начищенный медный щит, прикрылся им, и Волк увидел свое отражение. На него смотрел маленький, похожий на жабу, уродец с головою в пивной котел и ножками-коротышками.
Воевода покраснел, засопел носом:
– Как зовут тебя, чтобы я доложил княгине?
– Я – Волчий хвост! – храбро отозвался Буслай.
– А я – Волк! Воевода Волк! А ты только хвост! Пёсий хвост! Оставьте их, – раздраженно махнул он рукой.
Дружинники подняли копья.
– Пусть вас там сожрут звери в незнаемых землях! – погрозил кулаком воевода, поворачивая коня. Отъехав немного, он добавил про себя: «Ах, медведи, будь им неладно».
– Здорово, други! – приветствовал Доброгаст храбров.
– Гляди-тко – Доброгаст! – восхитился Тороп. – Буслай, помнишь его?
Храбры обступили Доброгаста, как старого знакомого, хлопали его по плечу, трясли руку.
– Как там, на окраине? – спросил Доброгаст.
– Скучно, брат, пропали совсем печенеги, словно мухи по осени. С тех пор, как Златолист приезжал, – ни одного в степи не сыщешь, – ответил Буслай, – только ветерок в ушах посвистывает.
– Подожди, появятся еще, – вставил мрачно Улеб, – всеми улусами появятся на нашей земле. Тогда не то запоешь.
– Да ну тебя! – отмахнулся Буслай. – Налей-ка лучше… выпьем за встречу, за дружбу.
– Дружба дружбой, а служба службой! – остановил его Улеб. – Будет! Вперед надо закупки сделать.
– Значит, в большой поход, други? – спросил Доброгаст.
При этом вопросе храбры как-то сразу умолкли, помрачнели. Один только Улеб добродушно сопел носом.
– Наше дело петушиное, – хорохорясь, закивал головою Тороп, – прокукарекал, а там хоть заря не вставай. Куда пошлет княгиня, туда и поскачем. Ведь мы ее дружинники.
– Нет, молодец, мы на побывке в Киеве. Получим жалованное, сделаем закупки и назад в степь жариться… Поход не для нас.
– Дурень, – оборвал Буслая Улеб, – кто ты будешь в молодшей дружине князя? Стрелец, каких тыщи, а в степи ты – храбр! Ты – витязь! Опять же воля! Убьют – орел, а не пакостный ворон выклюет очи.
К Доброгасту подошел Яромир:
– Спасибо тебе, поставил ты меня на ноги… Видишь, какая звезда вместо раны? – раскрыл он рубаху на груди.
– Не за что… Ну, прощайте пока, други. Попытаю и я счастья у князя на службе.
– Вот это дело, – одобрил Бурчимуха, – ладно, прощай.
– Будь здоров! Желаю тебе легкой раны, но не в спину! – крикнул вслед Волчий хвост.
Доброгаст пошел по краю торга, миновал высокий серокаменный столб, увенчанный жизнерадостной рожею Велеса. У столба сидел волхв с медною чашей в руках. За густым слоем пыли волхва совсем нельзя было рассмотреть – он казался идолом, высеченным из того же камня. Бесстрастным голосом, боясь стряхнуть с себя священный прах, волхв тянул:
– Иди, добрый человек, и честно торгуй. Не надувай другого, не кради у соседа под лавкой, не скобли золотой монеты, ибо ты режешь ножом лик великого князя. Могущественный Велес не оставит тебя; распродав все, ты станешь богатым человеком. Не пьянствуй и не твори безобразий, а закупай в дальних странах новые товары и вези их на Русь…
Глашатай на степени, устроенной посредине торговой площади, надрывал голос, заканчивая чтение грамоты.
– …Великий князь Святослав Игоревич объявляет всем добрым киянам, что своею железной десницей он сам поведет старшую и молодшую дружины, иже суть в Киеве вместе с полками воев, на богатую землю Мизию,[18] что на Дунае-реке. Поход этот с тем, чтобы взять города, искони принадлежавшие Русской земле, и воевать греков, пока достанет мужества. Пусть же всемогущий Перун благословит ратные труды Святослава, вы же, добрые кияне, спешите поискать себе чести. Становитесь под стяги великого князя за землю Русскую! Гремите трубы!
Трубы загремели, дружины грянули «ура», затряслись флажки на копьях, заржали лошади.
Доброгаст протиснулся к месту набора. В мясном ряду на изрубленных топорами чурбаках сидели сотские, сияя кольчугами, подпоясанными голубыми с черными трезубцами поясами. Руководил ими воевода Волк. Неподалеку, держа в поводу коня, стояла Судислава.
– Пошел прочь, гнилуша, – покрикивали сотские, – ступай, хромуля, ступай! И ты, косой заяц, проваливай! Вы не нужны князю.
– Доброгаст! – окликнула Судислава. – Подойди…
Она сказала что-то воеводе, тот важно кивнул головой.
– Сколько лет? – спросил Волк.
– Двадцать пять.
– Холоп?
Доброгаст вздрогнул.
– Нет, – отвечал твердо.
– Смотри же, если беглый… голову с плеч! Постой, где я тебя видел?
Воевода засопел носом, нахмурил брови.
– Нет, нигде я тебя не видел, – произнес он, подумав, – опояшьте его мечом, дайте щит и шелом поплоше. Посадите в княжескую ладью! Гребцом!
Сотский сделал зарубку на цветной бирке. Судислава радовалась:
– Теперь ты настоящий воин… очень идет тебе шелом…
Доброгаст смущенно улыбался, поистине это был счастливейший день в его жизни. И всем этим он был обязан ей…
– Спасибо тебе, лада моя… – тихо оказал он.
Судислава растерялась – впервые он назвал ее так, опустила голову, чтобы скрыть слезы на глазах.
– Куда ты лезешь, пропади совсем, – раздражался сотский одним видом назойливого изгоя, – у тебя ресницы выпали, пошел!
– Я… я… – запинался изгой, – умею предсказывать.
– Гоните его! – настаивал сотский.
– Не забывай меня… Уговор? Никогда не забывай, – говорила Судислава, всхлипывая. Лицо ее приняло детски беспомощное выражение, кончик носа покраснел.
– Гей, воевода, со стороны Вышгорода идут полки. Кажись, черниговцы! Встречай их! – донесся чей-то грубый голос.
– У тебя добрая душа… ты не забудешь меня, Доброгаст, – шептала Судислава, – а мне тут тяжко будет без тебя… Вот уже и кончилось все. Когда ты вернешься, мы уйдем с тобой далеко-далеко в Оковский лес. Там мы будем счастливы, ведь ты вернешься?
– Я вернусь к тебе! – сказал Доброгаст, чувствуя, как все дрожит внутри, обрывается. Кажется и мучительной была жизнь в Киеве, а вот ведь когда пришлось уходить, каким дорогим все показалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71