на Западе не умеют делать кольчатых доспехов, они там в цене, князь втридорога их сбывает. А ведь какой труд? Колечко за колечко цепляем, день за днем идет. В одном панцире шестьдесят тысяч колечек. Все согнуть надо, закрепить… колечко за колечко.
– Пиши, пиши! – подбодрил Доброгаст мытника.
– За все милости братчины обязуются подняться пропив крамольника, змеи подколодной, злого добытчика, мимохода Златолиста, и представить двору: сотню мечей, сотню простых щитов, двести крепких рогатин, сотню топоров, двести копий, луков и стрел много. Урон кузнецов, лучников, щитников, оружейников все братчины покрывают поровну, – доложил кривой.
В прилуке одобрительно загудели, княжичу налили вина, он хлебнул и важно кивнул головой.
– Пусть Ольга подпишет… княгиня, – выкрикнул Гусиная лапка.
Только мытник был недоволен. Водил костяным писалом по бересте и говорил про себя: «Погодите, разбойники, вернется князь, он вам даст свободно торговать! Надорвете животы на греческих галерах!»
– Значит, по рукам, люди? – спросил Доброгаст и подмигнул лукаво. – Если мы друг за друга, как колечко за колечко, какая кольчуга выйдет, – на всю Киянь!
– Пусть Ольга подпишет, – снова выкрикнул Гусиная лапка.
– Зачем – Ольга? – возмутился Ярополк. – Я подпишу!
Его вдруг осенило, он вскочил с места, вытащил из украшенных кораллами ножен кинжал, воткнул его в стол:
– Клянитесь, что не измените мне!
– Не дело это, княжич, не воины мы, чтобы клясться.
– Не перечь! – оборвал Ярополк, – говорите за мной: «Если изменим князю своему Ярополку…»
– Да ты ж только княжич! – снова повторил тот же голос.
– Не перечь! – взбесился Ярополк. – Дурачье! А вдруг Святослав совсем не вернется… кто будет вами править?.. А? Кто?
Все молчали.
– Я буду править! Говорите за мной: «Если изменим князю Ярополку, пусть станем желты, как золото!»
– Станем желты, как золото, – нестройно подхватили умельцы.
«О-о-о», – загудели стены прилуки.
Наступила торжественная тишина. Ярополк склонился над берестой. Пролетела муха, тронула струну забытых гуслей-звонкогудов, и она нежно отозвалась.
Хмельной изгой, бормоча что-то под нос, боком протиснулся к выходу, хотел шмыгнуть в дверь, но прилучник схватил его за шиворот:
– Куда, пёсья морда!
– Ой, пусти ты меня, не то возоплю!
– Куда?
– Надо мне… в кусты… охорошиться. Прилучник недоверчиво оглядел его, подтолкнул к двери.
Подошел Гусиная лапка.
– Кто выходил отсюда?
– Никто не выходил.
– Врешь! Изгой, как мыло по полке, скользнул.
– Ишь-ты, доглядел! Не бойся – у меня порядок. Ты скажи лучше, кто мне высыплет серебро на стол? Я честно веду свое дело и люблю, когда за него честно платят, – тряс вторым подбородком прилучник.
– Получишь сполна! Но ежели что… смотри, – ответил Гусиная лапка.
Сели совещаться.
– Так когда в дело?.. Завтра?
– Конечно, завтра, а то печенежки придут – Златолиста не свалишь.
Кто-то тронул Идара за руку. Обернулся.
– Дай-ка краюху, – попросил мальчик.
Идар потянулся за хлебом, потом остановился.
– Погодь! Где я тебя видел? Ах, чтоб тебя… на Белобережье… ведь это ты… еще за нами хотел увязаться… как зовут-то?
– Будимир, – смущенно улыбнулся мальчик, – я тебя сразу признал…
– Доброгаст, гляди-ка… отрок с Белобережья… помнишь?
– Каким же тебя ветром занесло сюда? – удивился Доброгаст. – Ну, давай руку.
– Это наш гусляр Будимир, – с гордостью доложил Гусиная лапка, – у него песен в голове, что семян в маке.
– Я с гостями в ладье приплыл сюда… в отчизну.
– Молодчина ты… Ну, слушайте внимательно, – понизил голос Доброгаст, – завтра с полудня добытчик приносит жертву в святилище Перуна. По окончании обряда дружина будет возвращаться в детинец мимо Кучинской горы. Тут мы и начнем. Чтоб все были готовы!.. Мои люди…
Будто всадники промчались по улице, будто конь заржал, кое-кто поднял голову, но нет, ничего не слышно.
– Проклятье! – неожиданно выругался кто-то. – Проклятье тысячу раз!.. Горим!
Грохнулся перевернутый впопыхах стол.
– Предатели! Вот он – чермный петух на двери!
Зловеще потянуло гарью, сени осветились трепещущим красным светом.
– Стойте, кияне! – крикнул Буслай, становясь на скамью, но его не послушались.
Толпа хлынула к окну и с руганью отпрянула – в нем угрожающе поблескивали наконечники копий. Стало ясно, что выхода никакого нет. Заголосили люди, заметались по прилуке, натыкаясь друг на друга, падали. Ярополк схватил Доброгаста за ворот, дышал в самое лицо:
– Друже, спаси… умоляю. Отец озолотит! Сделает тебя тысяцким.
– Полно, княжич, – досадливо отмахнулся тот.
– Погибаем, люди!
– Проклятье Златолисту!
Прилука медленно наполнялась дымом, тускло мерцали светильники, а из сеней уже высунулись огненные языки.
Безумие охватило людей, надежда покинула их. Держась друг за друга, кружили по прилуке, топтались. Кто-то прыгнул в окно и повис на копье.
– Выньте копье, дайте умереть! Чтоб вам…
– О… дыхать нечем!.. Дыхать… – ревел кто-то, лежа на полу и пряча лицо в шапку.
Каждую минуту огонь мог переброситься из сеней в прилуку.
– Улеб! Где ты? Слышишь, друг?
– Слышу, Буслай! – отвечал тот с перекошенным от ярости лицом.
Схватил обеими руками пустую бочку, поднял над головой и пустил ее в окно. Затрещали ломающиеся копья.
– Натужься, Улеб! Пропадем!
Храбр подхватил другую бочку, бросил и ее. Третья была с водой. Доброгаст видел в дыму: Улеб поднял ее, как щит (вода проливалась ему на ноги), и бросился с нею в окно. Отчаялись храбры, подхватили полумертвого Ярополка, выскочили вслед за Улебом. Над их головами сверкнули мечи. Потерявшие рассудок, охваченные паникой, люди выпрыгивали на траву, валились под копыта лошадей, падали сраженными. Некоторым удавалось спастись; с опаленными волосами, в горящей одежде бежал, светил во тьме, как факел, какой-то ремесленник. Доброгаст и храбры вступили в неравную схватку. Но уже со всех сторон, со всех разбуженных окрестных улиц сбегались горожане, швыряли в конников камнями и всяким дрекольем. Бурчимуха хватил мечом подвернувшегося коня. Рванулся конь, и грохнулся всадник на землю. Приставил к его горлу острие меча Бурчимуха, но неожиданно для себя отступил – перед ним лежал Златолист. Из-под черной стальной сетки глядели холодные глаза. Перед храбром промелькнули Десна… камыши… засека… пьяное лицо Буслая. Какую-то минуту колебался Бурчимуха, его толкнули, оттеснили конем.
– Идар! Глеб! Где вы? – кричал Доброгаст, сражаясь.
– Доброгаст! К нам! К нам! – отозвался Буслай-Волчий хвост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Пиши, пиши! – подбодрил Доброгаст мытника.
– За все милости братчины обязуются подняться пропив крамольника, змеи подколодной, злого добытчика, мимохода Златолиста, и представить двору: сотню мечей, сотню простых щитов, двести крепких рогатин, сотню топоров, двести копий, луков и стрел много. Урон кузнецов, лучников, щитников, оружейников все братчины покрывают поровну, – доложил кривой.
В прилуке одобрительно загудели, княжичу налили вина, он хлебнул и важно кивнул головой.
– Пусть Ольга подпишет… княгиня, – выкрикнул Гусиная лапка.
Только мытник был недоволен. Водил костяным писалом по бересте и говорил про себя: «Погодите, разбойники, вернется князь, он вам даст свободно торговать! Надорвете животы на греческих галерах!»
– Значит, по рукам, люди? – спросил Доброгаст и подмигнул лукаво. – Если мы друг за друга, как колечко за колечко, какая кольчуга выйдет, – на всю Киянь!
– Пусть Ольга подпишет, – снова выкрикнул Гусиная лапка.
– Зачем – Ольга? – возмутился Ярополк. – Я подпишу!
Его вдруг осенило, он вскочил с места, вытащил из украшенных кораллами ножен кинжал, воткнул его в стол:
– Клянитесь, что не измените мне!
– Не дело это, княжич, не воины мы, чтобы клясться.
– Не перечь! – оборвал Ярополк, – говорите за мной: «Если изменим князю своему Ярополку…»
– Да ты ж только княжич! – снова повторил тот же голос.
– Не перечь! – взбесился Ярополк. – Дурачье! А вдруг Святослав совсем не вернется… кто будет вами править?.. А? Кто?
Все молчали.
– Я буду править! Говорите за мной: «Если изменим князю Ярополку, пусть станем желты, как золото!»
– Станем желты, как золото, – нестройно подхватили умельцы.
«О-о-о», – загудели стены прилуки.
Наступила торжественная тишина. Ярополк склонился над берестой. Пролетела муха, тронула струну забытых гуслей-звонкогудов, и она нежно отозвалась.
Хмельной изгой, бормоча что-то под нос, боком протиснулся к выходу, хотел шмыгнуть в дверь, но прилучник схватил его за шиворот:
– Куда, пёсья морда!
– Ой, пусти ты меня, не то возоплю!
– Куда?
– Надо мне… в кусты… охорошиться. Прилучник недоверчиво оглядел его, подтолкнул к двери.
Подошел Гусиная лапка.
– Кто выходил отсюда?
– Никто не выходил.
– Врешь! Изгой, как мыло по полке, скользнул.
– Ишь-ты, доглядел! Не бойся – у меня порядок. Ты скажи лучше, кто мне высыплет серебро на стол? Я честно веду свое дело и люблю, когда за него честно платят, – тряс вторым подбородком прилучник.
– Получишь сполна! Но ежели что… смотри, – ответил Гусиная лапка.
Сели совещаться.
– Так когда в дело?.. Завтра?
– Конечно, завтра, а то печенежки придут – Златолиста не свалишь.
Кто-то тронул Идара за руку. Обернулся.
– Дай-ка краюху, – попросил мальчик.
Идар потянулся за хлебом, потом остановился.
– Погодь! Где я тебя видел? Ах, чтоб тебя… на Белобережье… ведь это ты… еще за нами хотел увязаться… как зовут-то?
– Будимир, – смущенно улыбнулся мальчик, – я тебя сразу признал…
– Доброгаст, гляди-ка… отрок с Белобережья… помнишь?
– Каким же тебя ветром занесло сюда? – удивился Доброгаст. – Ну, давай руку.
– Это наш гусляр Будимир, – с гордостью доложил Гусиная лапка, – у него песен в голове, что семян в маке.
– Я с гостями в ладье приплыл сюда… в отчизну.
– Молодчина ты… Ну, слушайте внимательно, – понизил голос Доброгаст, – завтра с полудня добытчик приносит жертву в святилище Перуна. По окончании обряда дружина будет возвращаться в детинец мимо Кучинской горы. Тут мы и начнем. Чтоб все были готовы!.. Мои люди…
Будто всадники промчались по улице, будто конь заржал, кое-кто поднял голову, но нет, ничего не слышно.
– Проклятье! – неожиданно выругался кто-то. – Проклятье тысячу раз!.. Горим!
Грохнулся перевернутый впопыхах стол.
– Предатели! Вот он – чермный петух на двери!
Зловеще потянуло гарью, сени осветились трепещущим красным светом.
– Стойте, кияне! – крикнул Буслай, становясь на скамью, но его не послушались.
Толпа хлынула к окну и с руганью отпрянула – в нем угрожающе поблескивали наконечники копий. Стало ясно, что выхода никакого нет. Заголосили люди, заметались по прилуке, натыкаясь друг на друга, падали. Ярополк схватил Доброгаста за ворот, дышал в самое лицо:
– Друже, спаси… умоляю. Отец озолотит! Сделает тебя тысяцким.
– Полно, княжич, – досадливо отмахнулся тот.
– Погибаем, люди!
– Проклятье Златолисту!
Прилука медленно наполнялась дымом, тускло мерцали светильники, а из сеней уже высунулись огненные языки.
Безумие охватило людей, надежда покинула их. Держась друг за друга, кружили по прилуке, топтались. Кто-то прыгнул в окно и повис на копье.
– Выньте копье, дайте умереть! Чтоб вам…
– О… дыхать нечем!.. Дыхать… – ревел кто-то, лежа на полу и пряча лицо в шапку.
Каждую минуту огонь мог переброситься из сеней в прилуку.
– Улеб! Где ты? Слышишь, друг?
– Слышу, Буслай! – отвечал тот с перекошенным от ярости лицом.
Схватил обеими руками пустую бочку, поднял над головой и пустил ее в окно. Затрещали ломающиеся копья.
– Натужься, Улеб! Пропадем!
Храбр подхватил другую бочку, бросил и ее. Третья была с водой. Доброгаст видел в дыму: Улеб поднял ее, как щит (вода проливалась ему на ноги), и бросился с нею в окно. Отчаялись храбры, подхватили полумертвого Ярополка, выскочили вслед за Улебом. Над их головами сверкнули мечи. Потерявшие рассудок, охваченные паникой, люди выпрыгивали на траву, валились под копыта лошадей, падали сраженными. Некоторым удавалось спастись; с опаленными волосами, в горящей одежде бежал, светил во тьме, как факел, какой-то ремесленник. Доброгаст и храбры вступили в неравную схватку. Но уже со всех сторон, со всех разбуженных окрестных улиц сбегались горожане, швыряли в конников камнями и всяким дрекольем. Бурчимуха хватил мечом подвернувшегося коня. Рванулся конь, и грохнулся всадник на землю. Приставил к его горлу острие меча Бурчимуха, но неожиданно для себя отступил – перед ним лежал Златолист. Из-под черной стальной сетки глядели холодные глаза. Перед храбром промелькнули Десна… камыши… засека… пьяное лицо Буслая. Какую-то минуту колебался Бурчимуха, его толкнули, оттеснили конем.
– Идар! Глеб! Где вы? – кричал Доброгаст, сражаясь.
– Доброгаст! К нам! К нам! – отозвался Буслай-Волчий хвост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71