Де Рассак провел ладонью по лицу:
– Я не могу бежать. Не могу…
Мари прервала его:
– Я не платила за помилование своим телом. Я валялась у короля в ногах и молила даровать тебе жизнь, – она опустила голову. – А если говорить о результатах, то не добилась того, чего хотела.
– Я вовсе не думал, что ты получила эту бумагу в постели, – сказал Тристан, словно это было самой естественной вещью на свете.
Мари удивленно вскинула брови:
– Нет?
– Нет. Я же сказал тебе в «Белль Этуаль», что люблю тебя и верю тебе. Хороши были бы любовь и вера, если бы при первой же опасности я бы усомнился в тебе!
От такого признания у молодой женщины подкосились ноги. Он верил ей. Он не считал поездку в Версаль камнем преткновения между ними.
– Я даже не поблагодарил тебя за то, что ты сделала, дабы спасти меня от виселицы, – продолжал Тристан.
– Это и не нужно. Мои действия были продиктованы эгоизмом. Я пока не готова увидеть тебя на виселице. У меня впереди еще столько лет, и я хочу, чтобы все это время ты был рядом. Ты нужен мне, Трис, – страстно сказала Мари. – Я нуждаюсь в тебе куда больше, чем когда-либо будет нуждаться «Мимоза».
Она подошла к мужу и положила руки ему на плечи:
– Люби меня. Живи со мной.
– Но «Мимоза»… Что будет с ней…
Мари приложила палец к его губам:
– Речь идет о тебе, Трис. О твоей жизни. Не о «Мимозе». Не о Трое. Только о тебе. Не думай всегда о других. Хоть раз подумай о себе.
Он открыл рот и кончиком языка провел по ее пальцу. Она затаила дыхание и прильнула к нему.
– Так лучше? – спросил Тристан с горящими глазами, в которых она наконец узнала взгляд того человека, которым он был до того, как их разлучили. Это дало Мари надежду, что ей удастся убедить мужа в том, что еще не все потеряно.
– Да, но этого недостаточно. Поцелуй меня, – попросила она. – Мы и так уже слишком много говорим.
Губы Тристана прижались к ее губам, едва она успела договорить. Чувства молодой женщины так неожиданно прорвались, что слезы побежали по щекам, пока она отвечала на его поцелуй.
– От беспокойства за тебя я стал почти сумасшедшим. Я знал, что ты совершишь какое-нибудь безумие, чтобы помочь мне, и каждый день молился, чтобы тем самым ты не погубила себя, – прошептал де Рассак, затаив дыхание.
– Ты это знал?
– Ты не будешь сидеть сложа руки в замке и не примешь от судьбы ответа «нет». Это твоя вторая натура.
– Я не приму «нет» и от тебя, Трис, – тихо сказала Мари. – Давай уедем вместе. Я знаю, что не смогу заменить тебе «Мимозу», но в наших силах построить вторую «Мимозу» там, где мы захотим. Никто не сможет запретить нам поддержать связь с Троем. Никто не сможет запретить ему посещать нас. Отъезд – это не конец, это начало.
Тристан вздохнул:
– Мне стоит большого труда не поддаться твоим уговорам, если ты каждым сантиметром своего тела доказываешь, что жизнь еще так много может мне предложить.
– Хорошо, – Мари бесстыдно потерлась о его бедра. – Пусть так и будет.
Его руки скользнули по юбкам жены назад, спокойно обхватив ее бедра:
– Ты не будешь презирать меня, если я выберу простейший путь? Если я не стану бороться за свою честь?
Мари закатила глаза, подавила горький смешок и серьезно сказала:
– Ты будешь ненавидеть меня за то, что я – единственное, что осталось в твоей жизни?
– Если ты не ненавидишь меня за то, что «Мимоза» навсегда останется в моем сердце.
– Мужчина, которого я узнала, обладает большим сердцем. Там есть место и для «Мимозы», и для Троя, и для меня. И для всех воспоминаний, которые ты захочешь взять с собой.
Де Рассак схватил ее ладони и молча удерживал их в своих в руках. Мари безмолвно молила всех святых, которых вспомнила, чтобы его любовь и доверие к ней оказались достаточно велики, чтобы победить гордость и «Мимозу».
С бьющимся сердцем она ответила на взгляд Тристана и попыталась передать ему свою уверенность. Они могли это сделать, но решение он должен принять сам. Мари сказала все, что хотела.
Наконец Тристан выпустил ее ладони и склонился над посланием короля, которое так небрежно выронил. Он поднял его и в последний раз пробежал глазами содержание. Потом свернул и покрутил между пальцами.
Страх наполнил грудь Мари. Она почувствовала внутреннюю борьбу мужа и ждала его решения.
Тристан пристально смотрел на нее. В его глазах читалась такая тоска, что разрывалось сердце.
В конце концов он протянул ей свиток. Мари всхлипнула и схватила его дрожащими пальцами. Она не отваживалась спрашивать. В глазах молодой женщины блестели слезы.
– Десять дней – это немного, чтобы все устроить, – наконец сказал Тристан, и она облегченно вздохнула. – Так что давай больше не будем терять ни минуты.
Мари смахнула слезы, улыбнулась мужу и протянула ему руку. Через минуту они покинули подвал, и дверь за ними захлопнулась.
Эпилог
Жислен смотрела в окно салона, выходившего на тог, в ту сторону, где было море. В этот час отправлялся корабль, который должен был увезти Тристана. Она не плакала – слезы давно иссякли.
После того как Анри рассказал ей, что случилось, он пробыл у нее всю ночь. Брат, как мог, пытался утешить, осушить ее слезы. Его заверение, что он обеспечил Тристана деньгами и дал ему беспроцентный займ, ни в малейшей степени не ослабляло боль Жислен.
Где-то в глубине души она надеялась, что бывший возлюбленный вернется к ней, когда возбуждение от новизны, исходившей от Мари, пройдет. Или что она сможет, по крайней мере, видеться с ним по-соседски. Все это теперь стало невозможным. Тристан навсегда исчез из ее жизни. Ей остались лишь воспоминания и три дюжины его портретов, написанных ею со времени их разрыва.
– Почему ты так печальна?
Жислен услышала голос Жака, но не обернулась. Никто не сказал ему, что Тристан уезжает. Анри обычно не говорил с ним, а у нее самой не осталось сил. Высказать все вслух означало безвозвратно сделать это реальностью.
– Я не хочу, чтобы ты была грустной. – Граф подошел ближе и остановился рядом с-женой. – Вот, у меня для тебя кое-что есть.
Непроизвольно Жислен обернулась к нему. В его огромных лапах сидел котенок, едва ли больше яблока, и яростно шипел. Жак протянул его супруге с сияющей улыбкой:
– Теперь ты больше не грустишь.
Она посмотрела на котенка, но ничего не почувствовала. Боль не оставляла места для других чувств.
– Возьми его, Жислен. Смотри, какой он мягонький, – настаивал Жак.
– Может быть, позже, Жак. Отнеси его обратно, к его маме. – Больше всего на свете ей хотелось сейчас побыть одной.
– Тебе станет гораздо лучше, если ты возьмешь его и погладишь, – упорствовал граф, подчеркивая свои слова энергичными жестами. Разозленный таким обращением котенок впился своими крохотными зубками в большой палец Жака. Тот вскрикнул, раздался тихий, хруст… Шипение смолкло и головка котенка вяло откинулась набок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56