Он сказал, что, к сожалению, не может поехать домой вместе со мной, потому что должен быть у премьер-министра. «То есть у Хоппи», — сказал он. Это было подтверждением обмана, ибо именно дядя Джим, а не Антони Идеи был Хопалонгом Кэссиди. Этот самозванец пытался представить Дьюда Идена старшим на ранчо! Я рассмеялся ему в лицо и менее чем день спустя опять пробрался туда, чтобы выяснить, почему настоящего Хоппи держат взаперти. На этот раз переодетый головорез скрутил мне за спиной руки и сделал бы что похуже, не объявись мой дядя. Помню, как детектив сержант Калпеппер в изумлении слушал, как видный государственныи чиновник на языке прерий умоляет меня скакать домой и позаботиться о прихворнувшей мамаше.
Несколько дней в Норбери я защищал наш дом, патрулируя его от окна к окну, а потом мама тихим голосом окликнула меня: «Что ты делаешь, Дейви?» Я не хотел ее беспокоить, и поэтому уверил, что все в порядке. Удостоверившись наконец, что опасность миновала, я сел на Хай-стрит на сто девятый автобус и снова поехал на ранчо. К этому времени я сообразил, что дядя Хоппи обманывал не меня, а предателей в собственном лагере, что он дал мне тайное предупреждение.
Когда меня обнаружили, я висел на стене сада, не в состоянии двинуться ни вперед, ни назад, потому что зацепился ногой за острие ограды. Какой-то репортер случайно сфотографировал меня, так что к вечеру о происшествии написали все лондонские газеты.
Правда, фотография застрявшего на ограде Даунинг-стрит мальчика в самодельных ковбойских штанах появилась только в «Стандарде». В остальных газетах просто излагались версии моей попытки спасти дядю Хоппи из рук бандитов. Меня нарекли малышом из Уайтхолла, юным Роем Роджерсом и техасцем Маммери и называли то цирковым наездником, то учащимся Итонского колледжа, сыном американского скотопромышленника или племянником Антони Идена. В тот вечер я вышел из больницы с двадцатью швами на бедре и узнал, что должен переехать к тете Шарлотте. Тетя Дейзи в это время занималась моей матушкой. Мне сказали, что я причинил всем огромное беспокойство. Вскоре после этого и маму, и меня отправили на восстановительное лечение, а затем я встретил свою первую возлюбленную и перешел под покровительство Джозефа Кисса, от которого и получил первые сведения о Лондоне и его легендах.
Пабы были узловыми точками, откуда расходились радиусами маршруты путешествий мистера Кисса. Маршруты эти были столь строго определены, что через какое-то время я научился почти в точности предсказывать, где в любое данное время дня можно было бы его обнаружить. Я стал его протеже. Рано утром я уходил из дома и отправлялся на его поиски. Даже если мне случайно не удавалось разыскать его, я наслаждался исследованием города в одиночку. Я любил его появления из вычурных дверей холборнских пабов, из неописуемых питейных заведений Мейфера, из таинственных переулков Сохо. Однажды я был свидетелем того, как он бежал, держа черную фетровую шляпу, трость и перчатки в руке, и его свободное пальто развевалось на ветру. Он был такой самоуверенный. «Я только что от своего психиатра, Болтон. О боже, мне так весело! — бросил он на бегу недоумевающему сухопарому книгопродавцу, раскладывавшему дешевые книжонки на лотке перед магазином. — Конечно, это ненадолго. Но разве не прекрасный сегодня день?» Не заметив меня, он исчез в дверях станции метро «Белсайз-Парк», надев шляпу, держа трость под мышкой и натягивая перчатки; билет торчал у него из нагрудного кармана. Чтобы догнать его, мне пришлось бежать.
В то время я еще очень мало знал о нем. Говорили, что он — человек театра, старый артист Золотого века варьете.
— Кажется, — сказал мне впоследствии Болтон, — он фокусник, но больше похож на актера из труппы Уолфита.
Я несколько раз видел Дональда Уолфита по телевизору.
— У него приятный голос, милый. — Похожая на кудрявую тень, из задней комнаты вышла миссис Болтон и подошла к тому месту, где я застыл, не отнимая руки от книг, выставленных на распродажу. — Кисс — еврейская фамилия?
— Он появляется здесь раз в месяц, но почти ничего не покупает: так, убивает время. Ему по душе дешевые глупые романы.
— Похоже, ему не везет в последнее время. — Миссис Болтон вытерла пыль с томиков Диккенса.
— Но одет он во все новое. Должно быть, одевается у портного. И приезжает на такси. Он ездит сюда к своему частному врачу. Психиатру.
— Но он как-то не очень похож на таких…
— Да он сам об этом говорит. — Продавцу не слишком хотелось продолжать разговор на эту тему. Вот если бы он рассказывал анекдот, то был бы рад, чтобы его послушали.
Впоследствии я ни разу больше не заходил в этот книжный магазин. Вместо этого я стал поджидать мистера Кисса в канцелярском напротив: мой друг слетал вниз с холма, говорил со всеми, с кем был едва знаком, и почти никогда не замечал меня. Постепенно, услышав множество подобных суждений о мистере Киссе, я как бы перешагнул через них и ощутил свое превосходство над теми людьми, кто их высказывал.
Когда мне исполнилось семнадцать, мистер Кисс начал водить меня в пабы. У него оказалось великое множество знакомых, большинство из которых были гораздо более эксцентричными, чем он сам. Мне, мальчику, который так рано оставил школу, он обеспечил великолепное образование. После своего нервного срыва я какое-то время ходил к репетитору, а потом на вечерние курсы. Потом я получил свою первую работу — должность курьера в транспортной конторе в Сити. Мои наниматели с постоянно расцвеченными выпивкой физиономиями сказали мне, что их контора расширяется.
И действительно, они продолжали нанимать сотрудников, стараясь разместить нас всех в одной большой комнате над кофейным складом на Пепис-стрит. К августу тысяча девятьсот пятьдесят шестого года в комнате размещались уже двадцать два человека, а над Лондоном висела страшная жара. Я часто убегал оттуда благодаря тому, что моей основной обязанностью была доставка фрахтовых документов в разные конторы в доках. Эта работа давала мне возможность много читать либо во время ожидания сертификации документов, либо по дороге, в общественном транспорте. В это время я начал писать свои статьи о Лондоне. Иногда, попадая в какой-нибудь доселе неведомый мне уголок города, я полностью забывал о своей работе и возвращался в контору очень поздно, даже после ее закрытия. Летняя жара нагоняла на меня дремоту, и неизбежно разразился скандал. Он не касался ни моих опозданий, ни моей рассеянности, а лишь замечания, которое я сделал нашей секретарше. Потом мне сказали, что она была любовницей директора, и я невольно задел больное место. Сама она не была на меня обижена, но вот он крепко рассердился, выдал мне зарплату за десять дней, а затем попросил очистить помещение, что я с радостью и сделал, а уже на следующей неделе работал на консультантов по менеджменту в «Виктории», где атмосфера представляла собой разительный контраст с теснотой и убогостью моей первой работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
Несколько дней в Норбери я защищал наш дом, патрулируя его от окна к окну, а потом мама тихим голосом окликнула меня: «Что ты делаешь, Дейви?» Я не хотел ее беспокоить, и поэтому уверил, что все в порядке. Удостоверившись наконец, что опасность миновала, я сел на Хай-стрит на сто девятый автобус и снова поехал на ранчо. К этому времени я сообразил, что дядя Хоппи обманывал не меня, а предателей в собственном лагере, что он дал мне тайное предупреждение.
Когда меня обнаружили, я висел на стене сада, не в состоянии двинуться ни вперед, ни назад, потому что зацепился ногой за острие ограды. Какой-то репортер случайно сфотографировал меня, так что к вечеру о происшествии написали все лондонские газеты.
Правда, фотография застрявшего на ограде Даунинг-стрит мальчика в самодельных ковбойских штанах появилась только в «Стандарде». В остальных газетах просто излагались версии моей попытки спасти дядю Хоппи из рук бандитов. Меня нарекли малышом из Уайтхолла, юным Роем Роджерсом и техасцем Маммери и называли то цирковым наездником, то учащимся Итонского колледжа, сыном американского скотопромышленника или племянником Антони Идена. В тот вечер я вышел из больницы с двадцатью швами на бедре и узнал, что должен переехать к тете Шарлотте. Тетя Дейзи в это время занималась моей матушкой. Мне сказали, что я причинил всем огромное беспокойство. Вскоре после этого и маму, и меня отправили на восстановительное лечение, а затем я встретил свою первую возлюбленную и перешел под покровительство Джозефа Кисса, от которого и получил первые сведения о Лондоне и его легендах.
Пабы были узловыми точками, откуда расходились радиусами маршруты путешествий мистера Кисса. Маршруты эти были столь строго определены, что через какое-то время я научился почти в точности предсказывать, где в любое данное время дня можно было бы его обнаружить. Я стал его протеже. Рано утром я уходил из дома и отправлялся на его поиски. Даже если мне случайно не удавалось разыскать его, я наслаждался исследованием города в одиночку. Я любил его появления из вычурных дверей холборнских пабов, из неописуемых питейных заведений Мейфера, из таинственных переулков Сохо. Однажды я был свидетелем того, как он бежал, держа черную фетровую шляпу, трость и перчатки в руке, и его свободное пальто развевалось на ветру. Он был такой самоуверенный. «Я только что от своего психиатра, Болтон. О боже, мне так весело! — бросил он на бегу недоумевающему сухопарому книгопродавцу, раскладывавшему дешевые книжонки на лотке перед магазином. — Конечно, это ненадолго. Но разве не прекрасный сегодня день?» Не заметив меня, он исчез в дверях станции метро «Белсайз-Парк», надев шляпу, держа трость под мышкой и натягивая перчатки; билет торчал у него из нагрудного кармана. Чтобы догнать его, мне пришлось бежать.
В то время я еще очень мало знал о нем. Говорили, что он — человек театра, старый артист Золотого века варьете.
— Кажется, — сказал мне впоследствии Болтон, — он фокусник, но больше похож на актера из труппы Уолфита.
Я несколько раз видел Дональда Уолфита по телевизору.
— У него приятный голос, милый. — Похожая на кудрявую тень, из задней комнаты вышла миссис Болтон и подошла к тому месту, где я застыл, не отнимая руки от книг, выставленных на распродажу. — Кисс — еврейская фамилия?
— Он появляется здесь раз в месяц, но почти ничего не покупает: так, убивает время. Ему по душе дешевые глупые романы.
— Похоже, ему не везет в последнее время. — Миссис Болтон вытерла пыль с томиков Диккенса.
— Но одет он во все новое. Должно быть, одевается у портного. И приезжает на такси. Он ездит сюда к своему частному врачу. Психиатру.
— Но он как-то не очень похож на таких…
— Да он сам об этом говорит. — Продавцу не слишком хотелось продолжать разговор на эту тему. Вот если бы он рассказывал анекдот, то был бы рад, чтобы его послушали.
Впоследствии я ни разу больше не заходил в этот книжный магазин. Вместо этого я стал поджидать мистера Кисса в канцелярском напротив: мой друг слетал вниз с холма, говорил со всеми, с кем был едва знаком, и почти никогда не замечал меня. Постепенно, услышав множество подобных суждений о мистере Киссе, я как бы перешагнул через них и ощутил свое превосходство над теми людьми, кто их высказывал.
Когда мне исполнилось семнадцать, мистер Кисс начал водить меня в пабы. У него оказалось великое множество знакомых, большинство из которых были гораздо более эксцентричными, чем он сам. Мне, мальчику, который так рано оставил школу, он обеспечил великолепное образование. После своего нервного срыва я какое-то время ходил к репетитору, а потом на вечерние курсы. Потом я получил свою первую работу — должность курьера в транспортной конторе в Сити. Мои наниматели с постоянно расцвеченными выпивкой физиономиями сказали мне, что их контора расширяется.
И действительно, они продолжали нанимать сотрудников, стараясь разместить нас всех в одной большой комнате над кофейным складом на Пепис-стрит. К августу тысяча девятьсот пятьдесят шестого года в комнате размещались уже двадцать два человека, а над Лондоном висела страшная жара. Я часто убегал оттуда благодаря тому, что моей основной обязанностью была доставка фрахтовых документов в разные конторы в доках. Эта работа давала мне возможность много читать либо во время ожидания сертификации документов, либо по дороге, в общественном транспорте. В это время я начал писать свои статьи о Лондоне. Иногда, попадая в какой-нибудь доселе неведомый мне уголок города, я полностью забывал о своей работе и возвращался в контору очень поздно, даже после ее закрытия. Летняя жара нагоняла на меня дремоту, и неизбежно разразился скандал. Он не касался ни моих опозданий, ни моей рассеянности, а лишь замечания, которое я сделал нашей секретарше. Потом мне сказали, что она была любовницей директора, и я невольно задел больное место. Сама она не была на меня обижена, но вот он крепко рассердился, выдал мне зарплату за десять дней, а затем попросил очистить помещение, что я с радостью и сделал, а уже на следующей неделе работал на консультантов по менеджменту в «Виктории», где атмосфера представляла собой разительный контраст с теснотой и убогостью моей первой работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160