Через три часа лицо Ташат было готово к последним штрихам. Когда Кейт мыла кисти перед уходом, в ней росло спокойствие – от осознания того, что работа наконец завершается, и можно перестать гадать. Даже если найдены ответы не на все их вопросы.
После очередной беспокойной ночи Кейт снова проснулась рано, но постаралась не только поесть и побегать. Сделала омлет из двух яиц – для себя и для Сэма – и за завтраком прочла утреннюю газету. Из нее она запомнила только число. Двадцать четвертое декабря. В этот день Ташат снова оживет.
Кейт быстренько оделась, бросила в сумочку йогурт и крепко обняла Сэма.
– Потерпи еще денек, сладкий мой. Я вернусь как можно скорее, так что не чуди, ладно?
Когда Кейт вышла из дома, только начинало светать, и холодно было, как на северном полюсе, поэтому она поехала в музей на машине, вместо того, чтобы пойти пешком или пробежаться. У себя в комнатке она стянула плащ и перчатки, включила вращающуюся платформу, чтобы повернуть Ташат лицом к окнам, выходящим на восток, – поприветствовать Ра-Хорахте, поднимающегося из темноты Преисподней, – села на стул, ожидая и наблюдая. Белый свет восходящего солнца заливал комнату, а Кейт не сводила глаз с лица Ташат, чтобы уловить тончайшие изменения тона лица на щеках и носу. В конце концов удовлетворившись, Кейт засунула в голову руку и удалила пластиковые шарики, которые использовались временно, чтоб вылепить веки.
Пришло время последнего превращения – из строгой реконструкции в археологический портрет. Кейт взяла глазное яблоко с синим зрачком, снова просунула руку через шею и вставила его на место. Потом, не отводя взгляда, вставила второй и сделала шаг назад – подправить, чтобы взор казался сфокусированным.
Кейт нечетко осознала знакомые звуки в коридоре и поняла, что музей начал оживать, но она уже вышла на финишную прямую, и руки задрожали от нервного напряжения. Она повернулась и отошла от головы, чтобы заварить себе травяной чай.
– Вы хоть домой уходили? – поинтересовалась Элейн из-за полуприкрытой двери.
Кейт кивнула:
– Но не спалось.
Элейн зашла в комнату – посмотреть поближе.
– Она куда лучше, чем головы, которые получаются у полицейских, но все равно не похожа на настоящую, да?
– Непонятно, почему ты так говоришь, – отшутилась Кейт, – у нее просто нет бровей, ресниц и волос. – Она бросила взгляд туда, где ждали своей очереди парики на стойках.
– Потому, что у нее нет морщинок. Я знаю, что она была молодой, но…
– Я начала с глаз, чтобы лицо не казалось таким… таким пустым.
– Мне все равно непонятно, откуда вы знаете, куда их ставить, хотя, наверное, на то вы и художник, да? – Такое необдуманное замечание не порадовало Кейт. На судебно-медицинские реконструкции косились в те времена, когда вычисление глубины ткани основывалось на измерениях трупа, но все изменилось в конце восьмидесятых, после того, как немецкий профессор по имени Рихард Хельмер провел ультразвуковые исследования на живых объектах, чтобы получить более точные усредненные параметры.
– Я собираюсь сделать морщинки от смеха, поскольку в Египте сухой воздух и яркое солнце, – объяснила Кейт – отчасти чтобы убедить Элейн, что всем ее действиям есть причина.
– Как скажете. – Волонтерша приподняла накрытую фольгой сковороду, которую держала в руке. – Не забудьте, что сегодня корпоративная вечеринка, после того, как закроется кафетерий. Приводите и ее, поднимем тост за вас обеих.
Когда Элейн ушла, Кейт принялась красить веки: в те времена все – и мужчины, и женщины, и дети – пользовались этим косметическим средством, чтобы защищать глаза от солнца. Женщины, которые могли себе такое позволить, иногда красили ресницы пастой с окисью марганца, придававшей легкий фиолетовый оттенок, или зеленой малахитовой пудрой. Но самым распространенным был черный цвет.
Работая, Кейт постоянно держала открытой книгу с цветной фотографией Нефертити, но когда дошла до бровей, отложила изображение Прекрасной и сделала изгиб более пушистым – так брови больше похожи на настоящие, особенно с нескольких футов. После этого наложила искусственные ресницы, отошла, задумалась, не сделать ли брови погуще.
Время шло незаметно, только иногда в животе недовольно урчало, так что пришлось сделать перерыв, чтобы съесть йогурт. Было чуть больше двух, когда пришла пора примерить какой-нибудь из париков. Кейт осторожно его надела, стараясь не испортить свой первый взгляд на Ташат перекошенной или слишком высоко задранной челкой. Наконец, надев парик с длинными прямыми волосами – в точности так, как было изображено на картонаже, – Кейт развернулась и отошла на добрых пятнадцать футов, глубоко вдохнула и закрыла глаза, чтобы стереть вспоминания, прежде чем повернуться и впервые взглянуть на нее по-настоящему.
От того, что Кейт увидела, она остолбенела – нахлынули слезы и буря противоречивых эмоций, а улыбка в мыслях появилась куда раньше, чем на губах: девушка обрадовалась, что облик египтянки больше не скрыт тьмой.
Рот у Ташат был меньше, чем у Нефертити, но Кейт поразило, что губы – такие же чувственные, отчасти – за счет того, как поднимались их уголки в полуулыбке. В челюсти виделась непреклонность или сила, но больше всего Кейт удивляли те различия, которые выдавали в Ташат человека, совершенно непохожего на Нефертити, несмотря на сходство параметров их черепов. Это была молодая, умная и обворожительная женщина, чьи ясные голубые глаза отражали льющийся из окон свет, будто живые.
Кейт уставилась на свое творение, завороженная эхом чего-то знакомого – чего-то, что видела и раньше, словно уловила пульсацию чистого тона. Потом, ведомая еле ощутимым чувством, будто сама знакома с Ташат или хотя бы с кем-то очень на нее похожим, Кейт подошла к зеркалу, висевшему в мастерской над раковиной, чтобы рассмотреть собственное отражение. И отошла от него, задрожав уже по совершенно другой причине.
Не задумываясь, Кейт подошла к столу, на котором лежала книга, открытая на берлинской голове, где на Нефертити была высокая прямая корона ее изобретения и ожерелье Амарны из стеклянных бусин в форме лепестков и листочков. Ее нашли в песках центрального Египта, среди развалин мастерской древнего скульптора, и повреждена она была совсем немного – пострадали только уши и коричневый зрачок одного глаза. Тем не менее между женщинами наблюдалось сильное сходство, особенно в челюсти и подбородке, и можно было предположить, что в Нефертити и Ташат расы смешались одинаково. Это неожиданное совпадение привело Кейт к мысли, что кожа у Ташат была такой же светлой, а то и светлее, учитывая цвет ее глаз. Но в миндалевидных глазах Нефертити внутренние уголки были слегка приспущены, что придавало ей почти меланхоличное выражение лица, а глаза Ташат отличались не только голубым цветом, а и большей округлостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113