Лодка пронеслась над краем обрыва и устремилась вниз по илистым водам, каскадом низвергающимся со скоростью восемьдесят километров в час в Пустое море.
До конца спуска путешественники добрались через четыре часа, когда их лодка вплыла в светлые воды огромного озера с горько-соленой водой. По берегам озера стояли разноцветные скалы — выходы коренных пород, покрытые фантастическими потеками солей, кристаллами гипса и блестками слюды. Убрав пузырьковые панели, обеспечивавшие лодке дополнительную плавучесть при прохождении опасных участков, шкипер поставил парус, и лодка двинулась на юго-запад — туда, где, по словам Крейна, лежала столица тану Мурия, на оконечности Балеарского полуострова, который тану называли Авен, над гладью большой Серебристо-Белой равнины.
Плавание продолжалось еще один день. Путешественники, пораженные необычностью и красотой открывшегося пейзажа, едва могли говорить, если не считать бесконечных восторженных восклицаний, произносимых вслух и мысленно, на что Крейн неизменно отвечал:
— Да, здесь чудесно. Но будет еще чудесней, гораздо чудесней, чем вы можете себе представить.
До места добрались поздно вечером на шестой день после прибытия в Изгнание. Полуостров Авен простирался на запад и весь утопал в зелени. Одиночный пик возвышался на мысе. Все остальные холмы и горы были наполовину скрыты дымкой, Несколько элладотериев в сверкающей сбруе, переливавшейся всеми цветами радуги, вытянули лодку на берег и повлекли ее по каткам. По бокам ехали верхом на халикотериях разодетые всадники в стеклянных доспехах. Они освещали путь факелами и фонарями, трубили в трубы, размахивали флагами. Все тану распевали приветственный гимн. Мелодия показалась Брайану странно знакомой, но слова могли понять только те из людей, кто был носителем торквеса:
Li gan nol po'kone niesi,
'Копе о lan H pred near,
U taynel compri la neyn,
Ni blepan algar dedone.
Shompri pone, a gabrinel.
Shol u car metan presi,
Nar metan u bor taynel о pogekone,
Car metan sed gone rnori.
Есть страна, которая сияет сквозь жизнь и время,
Прекрасная страна, сияющая сквозь века,
И разноцветные цветы падают на нее
С могучих деревьев, на которых распевают птицы.
Каждый цвет сверкает там, всюду восторг.
Музыка звучит над Серебряной Равниной,
Над сладкогласной долиной Многоцветной Земли,
Над Серебристо-Белой равниной на юге.
Здесь нет ни рыданий, ни вероломства, ни печалей,
Нет болезней, слабости, смерти.
Здесь только богатство, разноцветные сокровища,
Сладкая музыка услаждает слух, а вино — уста.
Золотые колесницы состязаются на спортивной площадке,
Разноцветные кони бегут взапуски.
Ни смерти, ни отливов не ведают те,
Кто прибыл в Многоцветную Землю.
Часть третья. СОЮЗ
ГЛАВА 1
Ствол величавой секвойи, простоявшей десять тысяч лет, внутри весь прогнил. Ни одно дерево среди Вогезских лесов не могло сравняться с нею, хотя верхушку давным-давно спалило молнией и высота секвойи теперь едва достигала ста метров. Обхват ствола у самой земли был, наверно, вчетверо меньше высоты, сужаясь кверху, отчего дерево имело вид огромного усеченного пилона. Дерево казалось бы мертвым, когда б не редкие узловатые ветви разбитой кроны. И впрямь, где такому гиганту раздобыть себе пропитание?
На вершине секвойи нашло приют семейство горных орлов, а в коре — несколько миллионов муравьев-древоточцев. В стволе же с недавних пор угнездилось племя свободных людей, скрывающихся от опасности.
Сыплет частый дождь. Скоро стемнеет. Женщина в мокрой накидке из оленьих шкур стояла у большого пня, смежив веки и прижав пальцы к горлу. Прошло минут пять, прежде чем она открыла глаза и вытерла со лба влагу. Нагнувшись, отодвинула в сторону листья папоротника, маскирующие вход в укрытие, и проникла внутрь.
Кто-то снял с нее накидку. Она благодарно кивнула. По всей окружности ствола на каменных плитах горели небольшие костры; их копоть, сплетаясь с густым столбом дыма от центрального костра, разведенного в крестообразно выложенном очаге, вытягивалась через естественный дымоход. Над большим очагом был укреплен котел, и в нем что-то булькало. Вокруг большого и каждого из маленьких костров толпились люди. Пахло сохнущими шкурами, свежеиспеченным хлебом, глинтвейном, мясом.
Ричард суетился у костра, покрикивал на поваров, то и дело добавлял в котел пучки сухих трав. Клод и Фелиция сидели рядом; Амери здоровой рукой выкладывала на чистое одеяло медикаменты. Маленькая дикая кошка с интересом наблюдала за монахиней, но трогать ничего не смела: видно, уже усвоила, что лекарства, бинты, инструменты — не игрушка и не добыча.
Анжелика Гудериан подошла и протянула руки к огню.
— Я так рада, сестра Амери, что Фитхарн со своими фирвулагами нашел твой рюкзак. Ведь у нас нет даже элементарных лекарств — что говорить о враче или священнике… После испытаний в замке всех до одного целителей запрягают в серое рабство. Не пойму, как же с тобой тану допустили такую промашку?
— А если наденут серый торквес, то уже не сбежишь?
— Ну почему, попытаться можно. Но скорее всего тебя тут же отловит их принудитель и подчинит себе. А станешь сопротивляться — умертвит, и все. Потому никто из нас не носит торквесов.
— Кроме вас, — уточнила Фелиция. — Ведь все золотые свободны, не правда ли?
Клод точил новые четки для Амери; его резец из небьющегося стекла отливал сапфировым блеском в огненных сполохах.
— А снять торквес нельзя? — спросил он.
— Нет, — ответила мадам. — Только после смерти. Мы уже пробовали. И не потому, что металл так уж прочен, просто ожерелье непонятным образом связано с жизненными силами человека. Стоит час его поносить, и ты уже прикован к нему навечно. Все попытки расстегнуть или спилить торквес приводили к смерти в жутких конвульсиях, подобно той, которую может навлечь извращенная коррекция.
Фелиция придвинулась ближе к огню, с наслаждением сбросила доспехи. Она взмокла в них после тридцатишестичасового марша, и зеленая нательная рубаха облепила худенькую фигурку. Ноги и руки, там, где не были защищены латными рукавицами и наколенниками, превратились в сплошную ссадину. Известие о том, что Охота прочесывает Вогезы, согнало с места партизанский отряд мадам, который вместе с остатками Зеленой Группы укрылся в стволе древней секвойи и встретил там других гонимых людей.
— Значит, ваш торквес, мадам, никакими силами не снимешь? — Голос Фелиции звучал подчеркнуто непринужденно.
Француженка смерила юную атлетку долгим взглядом.
— Не обольщайся, дитя мое. Тебе мой золотой торквес не светит: он останется со мной до могилы.
Фелиция весело рассмеялась.
— Загляните в мой мозг и увидите, что меня вам нечего опасаться.
— Твой мозг для меня потемки, Фелиция, ты это знаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135