Вы никогда не любили ее. Да что там, вы боялись и ненавидели ее. И все еще боитесь и ненавидите – хотя теперь ненависть преобладает.
Вы не можете забыть, как она побила вас палкой, поймав в своем саду за кражей фруктов. Другие дети были слишком быстры для нее и убежали. Вы споткнулись о корень яблони, а она схватила вас и втащила в дом. Там она сломала палку о ваш зад, ни на минуту не переставая браниться. Ее проклятия потонули в ваших криках. Уже тогда она казалась старой, с кожей как у сморщенного яблока и руками, похожими на скрюченные клешни, сжимавшие ту палку. Сколько силы было в этих клешнях! Она преследовала вас во снах, преследовала даже годы спустя, поэтому вы считали ее ведьмой, хотя другие уверяли, что она всего-навсего жена йомена. Вы, однако, точно знали, что она ведьма: в углу ее комнаты стояла метла.
Она и сейчас иногда является вам в кошмарах – в кошмарах, где вы по-прежнему маленький беззащитный ребенок, а она, такая же старая, обретает всю свою силу. Когда вы услышали, что она заболела, вы были довольны. Потом вы поняли, как можно использовать ее болезнь в своих целях.
Вы перехватили отправленные ей сладости, добавили в них кое-что от себя и послали ей, со всей тщательностью (а тщательность и предосторожность отныне особенно важны во всех ваших начинаниях!) позаботившись о том, чтобы выглядело так, будто они пришли от кого-то другого. Время от времени вы справляетесь о том, как чувствует себя матушка Моррисон, и весьма рады слышать, что чувствует она себя весьма неважно. Все равно ей пора умирать.
Впрочем, одних устных сообщений недостаточно: невозможно постоянно наводить справки о здоровье бедной старой женщины, не навлекая на себя подозрений. Необходимо самостоятельно выяснить, как идут дела.
Поэтому вы шпионите за домом, где она живет (и умирает), чтобы узнать, в какое время дня он пустует – когда мужчины, ее сыновья и внуки, уходят в поле. Сейчас весна. И в поле много работы. Женщины уйдут на рынок, так как это утро четверга. Есть еще старая служанка, но она, сама горбатая и полуслепая, почти так же дряхла, как и ее хозяйка.
День еще не успел вступить в свои права, а вы уже покидаете приют заброшенной хижины, в которой вы переодевались в свой костюм. Не в пример вашим намерениям, утро стоит погожее, безветренное и ясное. Вы уже привыкли видеть мир искаженно в своих линзах и способны довольно легко двигаться с некоторой скоростью. На минуту вы задумываетесь о том, какое зрелище, должно быть, представляете собой, когда скользите между деревьев по грязной, еще не окрепшей с зимы траве. Кто угодно, пожалуй, лишится дара речи, увидев вдалеке тень, облаченную в огромную черную мантию, с белой тростью, увенчанную шлемом с клювом. Можно подумать, что сам дьявол разгуливает по окрестностям этим прекрасным весенним утром.
Но вас не увидят, вы все равно что невидимы. Ваш костюм делает вас невидимым.
Чем ближе вы к дому старухи, тем сильнее бьется ваше сердце. Впервые с того случая, много лет назад, когда вас волокли внутрь, а вы отбивались и кричали, вы оказались поблизости. Яблони, с их искривленными, сучковатыми ветвями, все еще здесь. Дом выглядит очень солидно – самое место для солидных йоменов. Толчком вы открываете дверь, которая и так приоткрыта, и вслушиваетесь в тишину, царящую внутри. Вновь вы слышите шум крови в ушах, но помимо него – те слабые шорохи и постукивания, которые есть в каждом помещении, даже пустом, а может, как раз и в пустом.
Только этот дом не пустует. Старая матушка Моррисон лежит при смерти где-то внутри. Вы поднимаете свой клюв, как будто для того, чтобы принюхаться и учуять запах смерти. И вы знаете наверняка, что старуха где-то наверху. Вы взлетаете по неровным ступенькам, не заботясь более о шуме, который производите. Кто может здесь вас услышать – а если и услышит, кто встанет на вашем пути?
Теперь перед вами три двери, но инстинктивно вы сразу устремляетесь к одной из них и прислушиваетесь у порога. Через мгновение вы вознаграждены: изнутри доносится хриплое дыхание. Вы знаете, что старуха одна. Раз она больна, ей выделили отдельную комнату. Возможно, первый раз за всю свою жизнь она спит одна в постели. Вы поднимаете засов и входите.
Окно выходит на восток, солнце сегодня светит ярко. В углу стоит жалкого вида кровать; в ней на спине лежит женщина. Она тяжело дышит, невидящие глаза ее открыты, руки вытянуты вдоль тела. Пальцы вцепились в лоскутное одеяло. На ее лице больше всего выделяется крючковатый нос; остальная плоть как будто провалилась внутрь.
Вы стоите в дверях. Хрип прекращается. Потом, спустя вечность, возобновляется, хотя больше никаких перемен в распростертой на кровати женщине не происходит.
Вы застываете в нерешительности. Что это лежит перед вами? Какая-то смертная, которая некогда лупцевала вас, пока не сломалась ее палка, и которая с тех пор поселилась в ваших снах. Смотрите же на нее теперь, беспомощную и одинокую, смотрите, как с каждым хрипом она удаляется все дальше из этого мира. Вы задаетесь вопросом, так ли уж необходимо было слать ей отравленные сласти, если она вполне может самостоятельно управиться с уходом из жизни. Вряд ли у нее осталось много времени в запасе… самое большее неделя.
Вы уже видели достаточно и уже готовы развернуться и выйти вон, как вдруг старая матушка Моррисон, почувствовав чужое присутствие, поворачивает голову и смотрит на вас. В глазах, до того безучастно созерцавших убогий потолок, вдруг появляется жизнь. Эти глаза переполнены ужасом от увиденного, но за секунду до этого ужаса вы замечаете в них хорошо знакомое вам выражение. Выражение гнева и презрения. Как будто режим толчком вас швыряет обратно в детство. Вы слышите собственные крики, эхом отражающиеся от стен этого крепкого фермерского дома.
Вас охватывает внезапное, дикое желание поднять свою тонкую трость и опустить ее на голову старухи, на ее незащищенные руки и крепко сжатые кулаки, на всю ее усохшую оболочку – и тем воздать ей сполна за наказание, которому она подвергла вас столько лет назад. Вы делаете шаг к кровати, и глаза старой матушки Моррисон – черные колодцы с каждой стороны ее заостренного носа – расширяются в ужасе. Так напряжены сейчас ваши чувства, что, несмотря на искажающее действие стеклянных линз, вы можете видеть свое миниатюрное отражение в ее зрачках.
Вы большая черная птица с клювом.
Вместо когтей у вас палка.
Сейчас вы кинетесь на нее.
Но, в один момент, все кончено.
Устрашенная вдова Моррисон, встретившаяся лицом к лицу со смертью, визгливо кричит, как будто это она гигантская птица, а не вы. Она делает над собой нечеловеческое усилие, пытаясь встать. Ей даже удается поднять голову с подушки, но напряжение слишком велико, и с громким стоном она падает обратно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Вы не можете забыть, как она побила вас палкой, поймав в своем саду за кражей фруктов. Другие дети были слишком быстры для нее и убежали. Вы споткнулись о корень яблони, а она схватила вас и втащила в дом. Там она сломала палку о ваш зад, ни на минуту не переставая браниться. Ее проклятия потонули в ваших криках. Уже тогда она казалась старой, с кожей как у сморщенного яблока и руками, похожими на скрюченные клешни, сжимавшие ту палку. Сколько силы было в этих клешнях! Она преследовала вас во снах, преследовала даже годы спустя, поэтому вы считали ее ведьмой, хотя другие уверяли, что она всего-навсего жена йомена. Вы, однако, точно знали, что она ведьма: в углу ее комнаты стояла метла.
Она и сейчас иногда является вам в кошмарах – в кошмарах, где вы по-прежнему маленький беззащитный ребенок, а она, такая же старая, обретает всю свою силу. Когда вы услышали, что она заболела, вы были довольны. Потом вы поняли, как можно использовать ее болезнь в своих целях.
Вы перехватили отправленные ей сладости, добавили в них кое-что от себя и послали ей, со всей тщательностью (а тщательность и предосторожность отныне особенно важны во всех ваших начинаниях!) позаботившись о том, чтобы выглядело так, будто они пришли от кого-то другого. Время от времени вы справляетесь о том, как чувствует себя матушка Моррисон, и весьма рады слышать, что чувствует она себя весьма неважно. Все равно ей пора умирать.
Впрочем, одних устных сообщений недостаточно: невозможно постоянно наводить справки о здоровье бедной старой женщины, не навлекая на себя подозрений. Необходимо самостоятельно выяснить, как идут дела.
Поэтому вы шпионите за домом, где она живет (и умирает), чтобы узнать, в какое время дня он пустует – когда мужчины, ее сыновья и внуки, уходят в поле. Сейчас весна. И в поле много работы. Женщины уйдут на рынок, так как это утро четверга. Есть еще старая служанка, но она, сама горбатая и полуслепая, почти так же дряхла, как и ее хозяйка.
День еще не успел вступить в свои права, а вы уже покидаете приют заброшенной хижины, в которой вы переодевались в свой костюм. Не в пример вашим намерениям, утро стоит погожее, безветренное и ясное. Вы уже привыкли видеть мир искаженно в своих линзах и способны довольно легко двигаться с некоторой скоростью. На минуту вы задумываетесь о том, какое зрелище, должно быть, представляете собой, когда скользите между деревьев по грязной, еще не окрепшей с зимы траве. Кто угодно, пожалуй, лишится дара речи, увидев вдалеке тень, облаченную в огромную черную мантию, с белой тростью, увенчанную шлемом с клювом. Можно подумать, что сам дьявол разгуливает по окрестностям этим прекрасным весенним утром.
Но вас не увидят, вы все равно что невидимы. Ваш костюм делает вас невидимым.
Чем ближе вы к дому старухи, тем сильнее бьется ваше сердце. Впервые с того случая, много лет назад, когда вас волокли внутрь, а вы отбивались и кричали, вы оказались поблизости. Яблони, с их искривленными, сучковатыми ветвями, все еще здесь. Дом выглядит очень солидно – самое место для солидных йоменов. Толчком вы открываете дверь, которая и так приоткрыта, и вслушиваетесь в тишину, царящую внутри. Вновь вы слышите шум крови в ушах, но помимо него – те слабые шорохи и постукивания, которые есть в каждом помещении, даже пустом, а может, как раз и в пустом.
Только этот дом не пустует. Старая матушка Моррисон лежит при смерти где-то внутри. Вы поднимаете свой клюв, как будто для того, чтобы принюхаться и учуять запах смерти. И вы знаете наверняка, что старуха где-то наверху. Вы взлетаете по неровным ступенькам, не заботясь более о шуме, который производите. Кто может здесь вас услышать – а если и услышит, кто встанет на вашем пути?
Теперь перед вами три двери, но инстинктивно вы сразу устремляетесь к одной из них и прислушиваетесь у порога. Через мгновение вы вознаграждены: изнутри доносится хриплое дыхание. Вы знаете, что старуха одна. Раз она больна, ей выделили отдельную комнату. Возможно, первый раз за всю свою жизнь она спит одна в постели. Вы поднимаете засов и входите.
Окно выходит на восток, солнце сегодня светит ярко. В углу стоит жалкого вида кровать; в ней на спине лежит женщина. Она тяжело дышит, невидящие глаза ее открыты, руки вытянуты вдоль тела. Пальцы вцепились в лоскутное одеяло. На ее лице больше всего выделяется крючковатый нос; остальная плоть как будто провалилась внутрь.
Вы стоите в дверях. Хрип прекращается. Потом, спустя вечность, возобновляется, хотя больше никаких перемен в распростертой на кровати женщине не происходит.
Вы застываете в нерешительности. Что это лежит перед вами? Какая-то смертная, которая некогда лупцевала вас, пока не сломалась ее палка, и которая с тех пор поселилась в ваших снах. Смотрите же на нее теперь, беспомощную и одинокую, смотрите, как с каждым хрипом она удаляется все дальше из этого мира. Вы задаетесь вопросом, так ли уж необходимо было слать ей отравленные сласти, если она вполне может самостоятельно управиться с уходом из жизни. Вряд ли у нее осталось много времени в запасе… самое большее неделя.
Вы уже видели достаточно и уже готовы развернуться и выйти вон, как вдруг старая матушка Моррисон, почувствовав чужое присутствие, поворачивает голову и смотрит на вас. В глазах, до того безучастно созерцавших убогий потолок, вдруг появляется жизнь. Эти глаза переполнены ужасом от увиденного, но за секунду до этого ужаса вы замечаете в них хорошо знакомое вам выражение. Выражение гнева и презрения. Как будто режим толчком вас швыряет обратно в детство. Вы слышите собственные крики, эхом отражающиеся от стен этого крепкого фермерского дома.
Вас охватывает внезапное, дикое желание поднять свою тонкую трость и опустить ее на голову старухи, на ее незащищенные руки и крепко сжатые кулаки, на всю ее усохшую оболочку – и тем воздать ей сполна за наказание, которому она подвергла вас столько лет назад. Вы делаете шаг к кровати, и глаза старой матушки Моррисон – черные колодцы с каждой стороны ее заостренного носа – расширяются в ужасе. Так напряжены сейчас ваши чувства, что, несмотря на искажающее действие стеклянных линз, вы можете видеть свое миниатюрное отражение в ее зрачках.
Вы большая черная птица с клювом.
Вместо когтей у вас палка.
Сейчас вы кинетесь на нее.
Но, в один момент, все кончено.
Устрашенная вдова Моррисон, встретившаяся лицом к лицу со смертью, визгливо кричит, как будто это она гигантская птица, а не вы. Она делает над собой нечеловеческое усилие, пытаясь встать. Ей даже удается поднять голову с подушки, но напряжение слишком велико, и с громким стоном она падает обратно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76