Это тронуло меня, пока она не объяснила, что лила слезы не за себя и не за нас двоих, но за весь Лондон.
– Что такое, Люси?
Я прекрасно представлял себе, что ее беспокоит. Мы не говорили о набиравшей обороты болезни, и я не описывал сцену на Кентиш-стрит, свидетелями которой мы с Абелем стали. Но так или иначе, чума присутствовала в сознании каждого лондонца.
Страхи Люси, впрочем, были не совсем обычны. Вдова Ричарда Милфорда обладала даром ясновидения (по мне, это больше проклятие, чем благо). Ее прозрения были отрывочными, похожими на вспышку. Так, в видениях ей несколько раз являлась смерть ее мужа. Она была уверена в моей невиновности, хотя и не могла сказать, кто совершил преступление.
Теперь она говорила:
– Я вижу все неясно. Когда я вчера проходила мимо церкви Святого Петра, передо мной на минуту возникла улица, вся заросшая бурьяном, и лошадь без всадника, ее ноздри были набиты рутой. Я слышала протяжные стенания, исходившие из домов по обе стороны. Но при этом улица была полна людей, спешивших по своим делам, они смеялись и болтали, словно не могли видеть того, что видела я.
– Может, им так удобнее, – предположил я.
– Они были все равно что призраки.
Я похолодел. Мне было хорошо известно, что ее видениям не стоит противоречить. Вместо этого я сказал:
– Тебе тоже следует уехать из Лондона.
– Я за себя не беспокоюсь, – ответила она, и я поверил. – У меня есть родственники в Брумзгроув и дядя в Мидлсексе. Кто-нибудь из них приютит меня, когда придет время.
– Время может и не прийти, – заметил я.
– Тогда почему же «Слуги лорд-камергера» покидают город? – спросила она, не споря.
– Ну, мы-то ведь выживем, – ответил я, повторяя слова, сказанные Виллу Кемпу в Доу-гейт.
Я изо всех сил старался, чтобы в моем голосе не проскользнула вопросительная нотка. Вероятно, как и горожане у церкви Св. Петра, я не желал знать, суждено ли мне было выжить, – а если нет, то я не желал знать, что меня ожидает безвременная кончина. Еще меньше мне хотелось, чтобы Люси посвящала меня в откровения о своей собственной смерти.
– Мы выживем, – повторил я.
– О, Николас, я же не говорю о себе или даже о тебе.
– Я тоже. Я имел в виду: что бы здесь ни случилось, это огромный город. Почти что целый мир. Он не может взять и весь погибнуть.
– Почему нет? – спросила Люси.
На это у меня не было ответа. Как и многое в Люси, это замечание выбивало из колеи. Я попытался изобразить веселость.
– Вот увидишь, через несколько месяцев ты снова придешь в театр «Глобус» и будешь снова смеяться над нашими шутами и вздыхать с нашими любовниками. И то же самое будут делать толпами все остальные лондонцы.
– Надеюсь. – В ее голосе прозвучало сомнение.
– Ну и хорошо.
Мы обменялись долгим поцелуем и несколькими ничего не значащими нежностями.
Позже, когда я шел обратно к реке, я не мог стряхнуть с себя печаль моего расставания с вдовой. Эта грусть могла быть даже приятна – прощание в час разлуки несет с собою столько сладкой муки, как говорит кто-то в одной из пьес Шекспира. Но не мог я избавиться и от страхов своей любезной. Я намеренно постарался далеко обойти церковь Св. Петра, чтобы, не дай бог, и мне не померещились поросшие травой улицы и лошади без всадников.
И без всяких видений, впрочем, мне было тревожно. С какой радостью я бы встретил хоть кого-нибудь из тех смеющихся, болтающих людей, о которых рассказывала Люси. Но везде, куда бы ни посмотрел, я, казалось, встречал лишь мрачное подтверждение представившихся ей образов упадка и запустения. Не буквально, но таково было общее настроение города.
День клонился к закату, и все небо было затянуто облаками. Весна, витавшая в воздухе последние несколько дней, снова задержала свой приход. Вместо нее стоял пронизывающий, леденящий душу холод, заставлявший немногочисленных прохожих ускорять шаг, зябко втягивать голову в плечи и поднимать воротник.
Я шел позади пары торговок требухой; они катили перед собой скрипучую тележку, на которой была кадка с отбросами и потрохами. Они единственные, казалось, не чувствовали холода, только крепко держались за ручки тележки и поправляли кадку большими обветренными руками. Эти женщины, похоже, направлялись к Темзе, чтобы вывалить туда свой груз рыбьих кишок. При этом их абсолютно не волновала мутная красная водица, которая вместе с остатками внутренностей выплескивалась из кадки, оставляя след на земле и, несомненно, на их собственных передниках. Я спрашивал себя, останется ли у них так хоть что-нибудь, что можно будет выбросить в наш Великий водный путь.
Мы подошли к более открытому участку дороги, и я увидел над своей головой коршуна: он скользнул мимо, а затем резко метнулся в сторону, будто потеряв равновесие и падая вниз, – но он всего лишь захватил когтями окровавленный кусок и снова взмыл ввысь. Что-то в этой птице – резкие очертания ее больших костлявых крыльев, равнодушие к человеческому присутствию – заставило меня вздрогнуть.
Не знаю, зачем торговки стремились добраться аж до самой Темзы: проходя по мосту через реку Флит и взглянув вниз, я заметил, что у притоков валялось больше трупов животных, чем обычно, в основном собак. Будь олдермен Фарнаби усерднее в поисках подходящего места для приведения в исполнение указов городского совета, он мог бы начать здесь, с очистки этого отвратительного потока.
В таком угнетенном, тревожном настроении я возвратился на свою квартиру. Если и была хоть какая-то причина для радости, то только то, что мы уезжали на следующее утро. Я не знал, что нам предстоит путешествие к большим опасностям, чем те, что будоражили жизнь Лондона. Да и откуда мне было знать? Я не похож на Люси Милфорд, способную заглядывать в будущее.
Чертова трава
В этом есть что-то от эксперимента.
Проверка вроде примерки костюма – чтобы посмотреть, как он подходит.
Но теперь вы перешли к следующему этапу.
Убийство собаки оказалось успешным. Маленькое, похожее на крысу существо, которое однажды рассердило вас своим шнырянием под ногами, хотя раньше вы никогда не обращали на него внимания. Оно с жадностью приняло отравленное мясо. Бедное животное! С одной стороны, смесь была слишком эффективна, потому что спустя мгновение крошечное создание испустило дух. Вы завернули тело в отрез материи и, дождавшись темноты, выбросили его в соседскую выгребную яму. Вероятно, хватило бы и меньшей дозы, это дало бы более четкое представление о нужных количествах и пропорциях. А человеческому существу понадобится – сколько? В двадцать раз больше? Даже если это больное человеческое существо, даже если умирающее?
Дело, видите ли, в том, что неподалеку живет старая больная женщина. Неподалеку умирает. Старая матушка Моррисон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Что такое, Люси?
Я прекрасно представлял себе, что ее беспокоит. Мы не говорили о набиравшей обороты болезни, и я не описывал сцену на Кентиш-стрит, свидетелями которой мы с Абелем стали. Но так или иначе, чума присутствовала в сознании каждого лондонца.
Страхи Люси, впрочем, были не совсем обычны. Вдова Ричарда Милфорда обладала даром ясновидения (по мне, это больше проклятие, чем благо). Ее прозрения были отрывочными, похожими на вспышку. Так, в видениях ей несколько раз являлась смерть ее мужа. Она была уверена в моей невиновности, хотя и не могла сказать, кто совершил преступление.
Теперь она говорила:
– Я вижу все неясно. Когда я вчера проходила мимо церкви Святого Петра, передо мной на минуту возникла улица, вся заросшая бурьяном, и лошадь без всадника, ее ноздри были набиты рутой. Я слышала протяжные стенания, исходившие из домов по обе стороны. Но при этом улица была полна людей, спешивших по своим делам, они смеялись и болтали, словно не могли видеть того, что видела я.
– Может, им так удобнее, – предположил я.
– Они были все равно что призраки.
Я похолодел. Мне было хорошо известно, что ее видениям не стоит противоречить. Вместо этого я сказал:
– Тебе тоже следует уехать из Лондона.
– Я за себя не беспокоюсь, – ответила она, и я поверил. – У меня есть родственники в Брумзгроув и дядя в Мидлсексе. Кто-нибудь из них приютит меня, когда придет время.
– Время может и не прийти, – заметил я.
– Тогда почему же «Слуги лорд-камергера» покидают город? – спросила она, не споря.
– Ну, мы-то ведь выживем, – ответил я, повторяя слова, сказанные Виллу Кемпу в Доу-гейт.
Я изо всех сил старался, чтобы в моем голосе не проскользнула вопросительная нотка. Вероятно, как и горожане у церкви Св. Петра, я не желал знать, суждено ли мне было выжить, – а если нет, то я не желал знать, что меня ожидает безвременная кончина. Еще меньше мне хотелось, чтобы Люси посвящала меня в откровения о своей собственной смерти.
– Мы выживем, – повторил я.
– О, Николас, я же не говорю о себе или даже о тебе.
– Я тоже. Я имел в виду: что бы здесь ни случилось, это огромный город. Почти что целый мир. Он не может взять и весь погибнуть.
– Почему нет? – спросила Люси.
На это у меня не было ответа. Как и многое в Люси, это замечание выбивало из колеи. Я попытался изобразить веселость.
– Вот увидишь, через несколько месяцев ты снова придешь в театр «Глобус» и будешь снова смеяться над нашими шутами и вздыхать с нашими любовниками. И то же самое будут делать толпами все остальные лондонцы.
– Надеюсь. – В ее голосе прозвучало сомнение.
– Ну и хорошо.
Мы обменялись долгим поцелуем и несколькими ничего не значащими нежностями.
Позже, когда я шел обратно к реке, я не мог стряхнуть с себя печаль моего расставания с вдовой. Эта грусть могла быть даже приятна – прощание в час разлуки несет с собою столько сладкой муки, как говорит кто-то в одной из пьес Шекспира. Но не мог я избавиться и от страхов своей любезной. Я намеренно постарался далеко обойти церковь Св. Петра, чтобы, не дай бог, и мне не померещились поросшие травой улицы и лошади без всадников.
И без всяких видений, впрочем, мне было тревожно. С какой радостью я бы встретил хоть кого-нибудь из тех смеющихся, болтающих людей, о которых рассказывала Люси. Но везде, куда бы ни посмотрел, я, казалось, встречал лишь мрачное подтверждение представившихся ей образов упадка и запустения. Не буквально, но таково было общее настроение города.
День клонился к закату, и все небо было затянуто облаками. Весна, витавшая в воздухе последние несколько дней, снова задержала свой приход. Вместо нее стоял пронизывающий, леденящий душу холод, заставлявший немногочисленных прохожих ускорять шаг, зябко втягивать голову в плечи и поднимать воротник.
Я шел позади пары торговок требухой; они катили перед собой скрипучую тележку, на которой была кадка с отбросами и потрохами. Они единственные, казалось, не чувствовали холода, только крепко держались за ручки тележки и поправляли кадку большими обветренными руками. Эти женщины, похоже, направлялись к Темзе, чтобы вывалить туда свой груз рыбьих кишок. При этом их абсолютно не волновала мутная красная водица, которая вместе с остатками внутренностей выплескивалась из кадки, оставляя след на земле и, несомненно, на их собственных передниках. Я спрашивал себя, останется ли у них так хоть что-нибудь, что можно будет выбросить в наш Великий водный путь.
Мы подошли к более открытому участку дороги, и я увидел над своей головой коршуна: он скользнул мимо, а затем резко метнулся в сторону, будто потеряв равновесие и падая вниз, – но он всего лишь захватил когтями окровавленный кусок и снова взмыл ввысь. Что-то в этой птице – резкие очертания ее больших костлявых крыльев, равнодушие к человеческому присутствию – заставило меня вздрогнуть.
Не знаю, зачем торговки стремились добраться аж до самой Темзы: проходя по мосту через реку Флит и взглянув вниз, я заметил, что у притоков валялось больше трупов животных, чем обычно, в основном собак. Будь олдермен Фарнаби усерднее в поисках подходящего места для приведения в исполнение указов городского совета, он мог бы начать здесь, с очистки этого отвратительного потока.
В таком угнетенном, тревожном настроении я возвратился на свою квартиру. Если и была хоть какая-то причина для радости, то только то, что мы уезжали на следующее утро. Я не знал, что нам предстоит путешествие к большим опасностям, чем те, что будоражили жизнь Лондона. Да и откуда мне было знать? Я не похож на Люси Милфорд, способную заглядывать в будущее.
Чертова трава
В этом есть что-то от эксперимента.
Проверка вроде примерки костюма – чтобы посмотреть, как он подходит.
Но теперь вы перешли к следующему этапу.
Убийство собаки оказалось успешным. Маленькое, похожее на крысу существо, которое однажды рассердило вас своим шнырянием под ногами, хотя раньше вы никогда не обращали на него внимания. Оно с жадностью приняло отравленное мясо. Бедное животное! С одной стороны, смесь была слишком эффективна, потому что спустя мгновение крошечное создание испустило дух. Вы завернули тело в отрез материи и, дождавшись темноты, выбросили его в соседскую выгребную яму. Вероятно, хватило бы и меньшей дозы, это дало бы более четкое представление о нужных количествах и пропорциях. А человеческому существу понадобится – сколько? В двадцать раз больше? Даже если это больное человеческое существо, даже если умирающее?
Дело, видите ли, в том, что неподалеку живет старая больная женщина. Неподалеку умирает. Старая матушка Моррисон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76