Я почти заснул. Я скорее ощущал, чем видел, как за занавешенными окнами медленно угасает день.
Говорят, сон и смерть – близнецы. Странно было задремать в час такой опасности, но я задремал.
Может, в зловонном воздухе, заполнявшем комнату, было что-то усыпляющее. Может, я и в самом деле потихоньку поддавался… лихорадке.
Беспорядочные мысли витали у меня в голове. Я попытался припомнить названия всех ядовитых растений из «Травника» Флауэра. Белладонна, красавица, чертова трава и дурман (это звучало как смесь тумана и обмана, что было очень кстати) – такие личины принимала сонная одурь, паслен. А борец прозывался еще волчьей отравой, монашьим капюшоном и каретой Купидона.
Я протянул руку к лицу и пощупал опухоли. Куски мази стали твердыми, как огрубевшие мозоли. Мне пришло на ум, что я подражал именно той смерти, какой на самом деле умерли мои родители. Что ж, это было к месту. Я и был всего лишь подражателем. Несчастным актеришкой. Я уронил руку, скрючив пальцы в смертельной агонии. Другую руку я положил на грудь, вцепившись в камзол. Поупражнялся в последней усмешке, навсегда оскалив зубы.
А потом я впал не то в дрему, не то в оцепенение. Кушетка была на удивление удобной – именно такую я бы выбрал для своего смертного одра.
В этом странном, полубессознательном состоянии вереница теней прошла перед моим мысленным взором – теней, шедших парами, плоских, как изображения на картине. Все они имели какое-то отношение к загадочным событиям в Оксфорде, хотя сейчас я и не мог понять, что их связывало.
Пара за парой.
Шел покойный доктор Ферн: он шагал широко, нисколько не осознавая того, что был призраком, болтал со своим помощником Пирманом, дружески положив руку на плечо слуги.
Потом появились кузины Сара и Сьюзен Констант, одна – хорошенькая, нежная и чувствительная, как птичка, другая – сдержанная и серьезная, но все же привлекательная. Она пыталась убедить свою родственницу выпить из кожаной бутылки, которую несла с собой, но Сара лишь отмахивалась от нее тыльной стороной ладони.
Потом мимо прошествовали Джек и Джейн Давенант. К моему удивлению, хозяева «Таверны» держались друг с другом довольно дружелюбно. На моих глазах они исчезли в ивовых зарослях – вроде тех, что растут вдоль берега реки на лугах Крайст-Черч. Через некоторое время из-за деревьев вышла госпожа Давенант, без мужа, но в сопровождении Вильяма Шекспира. Как обычно, разгадать выражение лица сочинителя было невозможно. Она же размахивала руками в своей цыганской манере, но я не мог понять, было ли это вызвано волнением, гневом или вообще каким-то другим чувством.
Эти двое пропали, а на их месте появился Вилл Сэдлер. Он оживленно беседовал с человеком, которого я сперва не смог разглядеть, так как студент заслонял его собой, стоя, кажется, в плохо освещенной комнате. Затем Вилл слегка отодвинулся, и я узнал бычий силуэт доктора Ральфа Бодкина. Ну и в этом не было ничего сверхъестественного, ведь Бодкин был когда-то наставником Сэдлера и они до сих пор поддерживали приятельские отношения.
Затем вышла странная пара. Я видел их вместе лишь однажды, и то был не самый счастливый случай. Теперь я вновь наблюдал Анжелику Рут вместе с возчиком по имени… как же его звали?… Хобби… Нет, Хоби. Джон Хоби. Тот, что так опрометчиво переехал ее на Хедингтон-хилл и на которого она насылала проклятия. Но ведь теперь они оба были мертвы, не так ли? Я сам обнаружил труп госпожи Рут: она лежала на кровати в своем доме на Кэтс-стрит, и глаза ее вылезли из орбит, как смородины из пирога. А Хоби – он утонул в Исиде. Если оба они ушли из этой жизни, то я мог поручиться, что их вражда перешла и в мир иной, ибо кормилица Рут по-прежнему поносила злосчастного возчика. Мне казалось, она вот-вот вынет сушеную рыбу из-под своих объемных юбок и примется колотить его по башке. Он же стоял съежившись и понурив голову, и огромный нарост, свисавший с его шеи, производил особенно нелепое впечатление.
Потом вся эта сцена растворилась, и ее место заняла гораздо более зловещая картина.
Я снова был в переулке между высокими стенами колледжей. Две тени – не то монахи, не то птицы – пронеслись мимо меня как ведьмы, их плащи хлопали их по лодыжкам. Один из них снял свой капюшон. Это был Кит Кайт. Он поймал мой взгляд, остановился, хихикнул и хлопнул себя по голове, как будто говоря: «Да, это я». Но лицо другого по-прежнему скрывалось под маской. Сначала, я считал этого неизвестного сообщником Кайта, но все было совсем наоборот. Тот, что в маске, был главным, а Кайт всего лишь исполнителем. Затем обе фигуры унеслись из поля моего мысленного зрения.
Я моментально проснулся. Точнее, перед моими глазами встало мое настоящее окружение. Комната на первом этаже богатого дома на Гроув-стрит в городе Оксфорде. Впрочем, без сомнения, я все еще грезил, ибо при свете качавшегося фонаря я различил те самые тени: они больше не парили в воздухе, но ступали по твердой земле. Оба облачились в свои защитные костюмы: капюшоны с клювами, плащи, светлые трости. Один из них держал фонарь: лучи света, проникая сквозь мои прикрытые ресницы, казались золотыми нитями.
– Вот он.
Говорил Кайт – его голос, хоть и заглушённый, все же был узнаваем.
Они подошли к кушетке, на которой я лежал. Моя голова была слегка повернута в их сторону, зубы обнажены, глаза неподвижно уставились в какую-то точку во мраке. Двое остановились, как будто меня окружала невидимая стена.
– На нем чумные знаки, – сказал другой.
– Посмотри на его руку, – сказал Кайт.
– Подожди… не подходи слишком близко.
Головной убор еще больше искажал его голос, чем у Кайта, но все же и в нем было что-то неуловимо знакомое.
Один из них – Кайт, кажется – поставил фонарь на пол, протянул свою белую трость и ткнул меня ею в бок. Ткнул на пробу, почти почтительно. Слава богу, у меня есть кое-какой опыт изображения мертвеца. Однажды – когда меня закололи в самом начале сцены битвы – мне пришлось лежать на краю сцены «Глобуса» прямо перед зрителями. Казалось, это продолжалось часы, да еще и дождь моросил, и при этом на моем лице не должно было отражаться большего неудобства, чем то, которое испытывает человек, умерший насильственной смертью на поле сражения. Вся штука в том, чтобы полностью расслабить мышцы, дышать неглубоко и думать о чем-нибудь более приятном. Чем я и пытался заниматься сейчас, когда лежал на кушетке и получил пару тычков в бок. Потом второй голос сказал: «Довольно».
Я благодарил Господа, что они не подошли слишком близко. Обстоятельства благоволили хитроумию Абеля и его умению обращаться с гримом – эта пара поверила в мою смерть. Тонкий жезл позволял своему владельцу держаться на расстоянии от заразы, так что Кайт, наверно, стоял в нескольких футах от меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Говорят, сон и смерть – близнецы. Странно было задремать в час такой опасности, но я задремал.
Может, в зловонном воздухе, заполнявшем комнату, было что-то усыпляющее. Может, я и в самом деле потихоньку поддавался… лихорадке.
Беспорядочные мысли витали у меня в голове. Я попытался припомнить названия всех ядовитых растений из «Травника» Флауэра. Белладонна, красавица, чертова трава и дурман (это звучало как смесь тумана и обмана, что было очень кстати) – такие личины принимала сонная одурь, паслен. А борец прозывался еще волчьей отравой, монашьим капюшоном и каретой Купидона.
Я протянул руку к лицу и пощупал опухоли. Куски мази стали твердыми, как огрубевшие мозоли. Мне пришло на ум, что я подражал именно той смерти, какой на самом деле умерли мои родители. Что ж, это было к месту. Я и был всего лишь подражателем. Несчастным актеришкой. Я уронил руку, скрючив пальцы в смертельной агонии. Другую руку я положил на грудь, вцепившись в камзол. Поупражнялся в последней усмешке, навсегда оскалив зубы.
А потом я впал не то в дрему, не то в оцепенение. Кушетка была на удивление удобной – именно такую я бы выбрал для своего смертного одра.
В этом странном, полубессознательном состоянии вереница теней прошла перед моим мысленным взором – теней, шедших парами, плоских, как изображения на картине. Все они имели какое-то отношение к загадочным событиям в Оксфорде, хотя сейчас я и не мог понять, что их связывало.
Пара за парой.
Шел покойный доктор Ферн: он шагал широко, нисколько не осознавая того, что был призраком, болтал со своим помощником Пирманом, дружески положив руку на плечо слуги.
Потом появились кузины Сара и Сьюзен Констант, одна – хорошенькая, нежная и чувствительная, как птичка, другая – сдержанная и серьезная, но все же привлекательная. Она пыталась убедить свою родственницу выпить из кожаной бутылки, которую несла с собой, но Сара лишь отмахивалась от нее тыльной стороной ладони.
Потом мимо прошествовали Джек и Джейн Давенант. К моему удивлению, хозяева «Таверны» держались друг с другом довольно дружелюбно. На моих глазах они исчезли в ивовых зарослях – вроде тех, что растут вдоль берега реки на лугах Крайст-Черч. Через некоторое время из-за деревьев вышла госпожа Давенант, без мужа, но в сопровождении Вильяма Шекспира. Как обычно, разгадать выражение лица сочинителя было невозможно. Она же размахивала руками в своей цыганской манере, но я не мог понять, было ли это вызвано волнением, гневом или вообще каким-то другим чувством.
Эти двое пропали, а на их месте появился Вилл Сэдлер. Он оживленно беседовал с человеком, которого я сперва не смог разглядеть, так как студент заслонял его собой, стоя, кажется, в плохо освещенной комнате. Затем Вилл слегка отодвинулся, и я узнал бычий силуэт доктора Ральфа Бодкина. Ну и в этом не было ничего сверхъестественного, ведь Бодкин был когда-то наставником Сэдлера и они до сих пор поддерживали приятельские отношения.
Затем вышла странная пара. Я видел их вместе лишь однажды, и то был не самый счастливый случай. Теперь я вновь наблюдал Анжелику Рут вместе с возчиком по имени… как же его звали?… Хобби… Нет, Хоби. Джон Хоби. Тот, что так опрометчиво переехал ее на Хедингтон-хилл и на которого она насылала проклятия. Но ведь теперь они оба были мертвы, не так ли? Я сам обнаружил труп госпожи Рут: она лежала на кровати в своем доме на Кэтс-стрит, и глаза ее вылезли из орбит, как смородины из пирога. А Хоби – он утонул в Исиде. Если оба они ушли из этой жизни, то я мог поручиться, что их вражда перешла и в мир иной, ибо кормилица Рут по-прежнему поносила злосчастного возчика. Мне казалось, она вот-вот вынет сушеную рыбу из-под своих объемных юбок и примется колотить его по башке. Он же стоял съежившись и понурив голову, и огромный нарост, свисавший с его шеи, производил особенно нелепое впечатление.
Потом вся эта сцена растворилась, и ее место заняла гораздо более зловещая картина.
Я снова был в переулке между высокими стенами колледжей. Две тени – не то монахи, не то птицы – пронеслись мимо меня как ведьмы, их плащи хлопали их по лодыжкам. Один из них снял свой капюшон. Это был Кит Кайт. Он поймал мой взгляд, остановился, хихикнул и хлопнул себя по голове, как будто говоря: «Да, это я». Но лицо другого по-прежнему скрывалось под маской. Сначала, я считал этого неизвестного сообщником Кайта, но все было совсем наоборот. Тот, что в маске, был главным, а Кайт всего лишь исполнителем. Затем обе фигуры унеслись из поля моего мысленного зрения.
Я моментально проснулся. Точнее, перед моими глазами встало мое настоящее окружение. Комната на первом этаже богатого дома на Гроув-стрит в городе Оксфорде. Впрочем, без сомнения, я все еще грезил, ибо при свете качавшегося фонаря я различил те самые тени: они больше не парили в воздухе, но ступали по твердой земле. Оба облачились в свои защитные костюмы: капюшоны с клювами, плащи, светлые трости. Один из них держал фонарь: лучи света, проникая сквозь мои прикрытые ресницы, казались золотыми нитями.
– Вот он.
Говорил Кайт – его голос, хоть и заглушённый, все же был узнаваем.
Они подошли к кушетке, на которой я лежал. Моя голова была слегка повернута в их сторону, зубы обнажены, глаза неподвижно уставились в какую-то точку во мраке. Двое остановились, как будто меня окружала невидимая стена.
– На нем чумные знаки, – сказал другой.
– Посмотри на его руку, – сказал Кайт.
– Подожди… не подходи слишком близко.
Головной убор еще больше искажал его голос, чем у Кайта, но все же и в нем было что-то неуловимо знакомое.
Один из них – Кайт, кажется – поставил фонарь на пол, протянул свою белую трость и ткнул меня ею в бок. Ткнул на пробу, почти почтительно. Слава богу, у меня есть кое-какой опыт изображения мертвеца. Однажды – когда меня закололи в самом начале сцены битвы – мне пришлось лежать на краю сцены «Глобуса» прямо перед зрителями. Казалось, это продолжалось часы, да еще и дождь моросил, и при этом на моем лице не должно было отражаться большего неудобства, чем то, которое испытывает человек, умерший насильственной смертью на поле сражения. Вся штука в том, чтобы полностью расслабить мышцы, дышать неглубоко и думать о чем-нибудь более приятном. Чем я и пытался заниматься сейчас, когда лежал на кушетке и получил пару тычков в бок. Потом второй голос сказал: «Довольно».
Я благодарил Господа, что они не подошли слишком близко. Обстоятельства благоволили хитроумию Абеля и его умению обращаться с гримом – эта пара поверила в мою смерть. Тонкий жезл позволял своему владельцу держаться на расстоянии от заразы, так что Кайт, наверно, стоял в нескольких футах от меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76