Рыбак, видимо. Тогда я сразу же выкинул его из головы, настолько взбудоражены мы все были смертью Хью Ферна.)
Так что доктор Бодкин развернулся и зашагал обратно к постоялому двору. Он пришел туда вскоре после слуги. Вильям Сэдлер, рассудив, что все, что бы ни произошло, не имеет к нему ни малейшего отношения, не был достаточно заинтересован трупом в таверне и решил отправиться по своим делам. Только потом он выяснил, что означенный труп принадлежит Хью Ферну, старому другу Константов и Сэдлеров.
Эту часть истории я услышал от самого Сэдлера. В должное время я объясню, каким образом мне довелось задавать ему вопросы о событиях, окружавших смерть Ферна.
– Все же, хотя вы и не знали о смерти доктора Ферна, – спросил я, – разве вы не заметили, что он больше не играет монаха?
– Я заметил, что голос его изменился, – ответил Сэдлер. – И потом я пригляделся к фигуре в рясе и понял, что это другой человек. Кажется, я удивился, почему Ферн больше не играет. Его-то я сразу узнал в его костюме. Он постоянно поглядывал на зрителей.
Я не стал говорить, что неопытные актеры часто так поступают, настолько они взволнованы тем, что находятся на всеобщем обозрении.
– Вот так, я заметил, что его роль взял кто-то другой. Но я подумал, может, у вас, профессиональных актеров, так принято. Менять лошадей на переправе.
– Обычно нет, – сухо ответил я.
– Я вам, впрочем, кое-что скажу, Николас. Тот парень, что играл брата Лоренцо, – во второй половине, я хочу сказать, – он не был так уж хорош. Вот!
– Вы говорите о Вильяме Шекспире.
– Все равно, играл он не ахти как.
– Он не ожидал, что ему придется играть, или, во всяком случае, играть тогда, – возразил я, спрашивая себя, зачем я так стараюсь защитить Шекспира, и сознавая, что мои попытки его оправдать все равно выглядят очень бледно.
– Лучше ему заниматься сочинительством. Этот ваш Бербедж был неплох в роли Ромео. Очень бодр, однако.
– Вы видели свою суженую на представлении?
– Мою… а, вы о Саре. Да, она была там вместе со Сьюзен. И с этой фурией кормилицей, госпожой Рут. Они сидели в галерее напротив.
– Вы разговаривали?
– Разговаривали? Мы помахали друг другу.
Это не очень походило на поведение в духе Ромео и Джульетты – двое влюбленных, чинно машущих друг другу с противоположных концов двора таверны. Никаких тебе ударов молнии. И все же я едва ли мог набраться смелости и спросить Вильяма прямо, чувствовал ли он страсть по отношению к Саре Констант. В ее чувствах, впрочем, у меня было мало сомнений. Я помнил улыбку, осветившую ее лицо на Броуд-стрит.
Сонная одурь
Вы поняли, что придется убить его, когда увидели, как он на вас смотрит.
В том, что он знает, сомнения нет. Пожалуй, это был только вопрос времени, до того как он сделал бы определенные… открытия. Даже так, случай застал вас врасплох.
Это был рискованный момент для действий. Вы предпочли бы быть в своем облачении, в своих доспехах. Но еще опаснее было бы ничего не делать, позволить доктору Ферну разоблачить вас… и нужно признаться, что риск и необходимость точно все рассчитать волновали вам кровь. Все чуть было не пошло прахом, но ясная голова и решительность вырвали успех из челюстей опасности.
Уход доктора достоин сожаления, но рано или поздно это случилось бы.
И так скоро после смерти возчика. Если судить задним числом, следовало бы задержаться тогда на берегу потока, убедиться, что человек скрылся в воде из виду. Следовало завалить тело тяжелыми камнями. А так труп Хоби, должно быть, отнесло вниз по течению к большой реке, так как обнаружили его на рассвете. Он зацепился за упавшее дерево, там, где река мелеет у моста Фолли-бридж. Если повезет, отметины на Хоби припишут действию быстрого потока воды и неизбежным ударам о коряги и камни.
В любом случае судьи или коронер не будут очень тщательно исследовать труп. Закон не позволяет это. В этом-то и все дело, не так ли?
Я был достаточно встревожен смертью Хью Ферна, чтобы желать обсудить ее с Шекспиром. Возможно, с моей стороны это была наглость, но я выбрал его потому, что из всех старших именно он вытаскивал меня в прошлом из пары щекотливых ситуаций, именно его я весьма уважал и именно он охотнее всех готов был дать совет или подставить внимательное ухо младшим членам труппы.
Также я верил, что Шекспир больше, чем кто-либо другой, был связан с тем, что произошло, лично. Доктор Ферн был его другом, и «Слуги лорд-камергера» находились в Оксфорде в основном благодаря этой дружбе. Вдобавок к этому Ферну досталась роль, которую должен был играть Шекспир. Сочинитель вместе с госпожой Давенант находился всего в нескольких ярдах от того места, где умер Ферн.
Шекспир занимал комнату в «Таверне», рядом с «Золотым крестом». Это была одна из лучших комнат, подходящая для именитого гостя, с видом на Корнмаркет. Стены были ярко-красного цвета, с нарисованными на них белыми розами, кентерберийскими колоколами и гроздьями винограда – нарисованными, насколько я мог судить, умелой и уверенной рукой, не то что мазня какого-нибудь ремесленника, которую обычно встретишь в подобном месте. Был поздний вечер того самого дня, когда умер Ферн, холодный весенний вечер. В камине горел огонь. Шекспир выглядел изможденным и осунувшимся, и я извинился за беспокойство, а затем извинился снова, увидев, что он не один. Дик Бербедж, наш полуденный Ромео, сидел в полумраке по другую сторону очага.
Я снова попытался уйти.
– Нет, входи, Николас.
Шекспир указал на табуретку и велел мне налить себе выпить из бутылки, стоявшей на соседнем столе. Я отказался, сославшись на тошноту, вызванную событиями этого дня.
– Господи, парень, нам всем тошно, – сказал Бербедж. – Чем ты особенный? Выпивка скорее вылечит это.
Он поднял свой стакан, так что красная жидкость в нем блеснула в свете языков пламени, и глотнул из него.
– Пей, если не хочешь показаться девчонкой. Мне здесь не были рады. Да и с чего бы? Я поднялся, чтобы уйти.
– Сядь, – сказал Шекспир. – Ты повредил ногу сегодня, так?
– Я не хочу мешать вашей беседе.
– Ты не мешаешь. В любом случае нам может быть полезна твое мнение. А, Дик?
Бербедж пожал плечами. Что бы там ни было полезно Шекспиру – я думал, что с его стороны это была лишь любезность, – Бербедж не мог уделить много времени взглядам простого актера.
– Мнение о чем, Вильям?
– Должны ли мы уехать.
– Покинуть Оксфорд?
– Покинуть Оксфорд.
– Потому что мы потеряем нашу публику, то есть, ты хочешь сказать, после того, что случилось сегодня?
Бербедж хмыкнул. Я решил, что он осушил уже порядочно стаканов. Он больше не был юным Ромео – но пайщиком в возрасте.
– Николас, тебе нужно кое-что выучить про публику. Она скорее увеличится после того, что случилось сегодня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Так что доктор Бодкин развернулся и зашагал обратно к постоялому двору. Он пришел туда вскоре после слуги. Вильям Сэдлер, рассудив, что все, что бы ни произошло, не имеет к нему ни малейшего отношения, не был достаточно заинтересован трупом в таверне и решил отправиться по своим делам. Только потом он выяснил, что означенный труп принадлежит Хью Ферну, старому другу Константов и Сэдлеров.
Эту часть истории я услышал от самого Сэдлера. В должное время я объясню, каким образом мне довелось задавать ему вопросы о событиях, окружавших смерть Ферна.
– Все же, хотя вы и не знали о смерти доктора Ферна, – спросил я, – разве вы не заметили, что он больше не играет монаха?
– Я заметил, что голос его изменился, – ответил Сэдлер. – И потом я пригляделся к фигуре в рясе и понял, что это другой человек. Кажется, я удивился, почему Ферн больше не играет. Его-то я сразу узнал в его костюме. Он постоянно поглядывал на зрителей.
Я не стал говорить, что неопытные актеры часто так поступают, настолько они взволнованы тем, что находятся на всеобщем обозрении.
– Вот так, я заметил, что его роль взял кто-то другой. Но я подумал, может, у вас, профессиональных актеров, так принято. Менять лошадей на переправе.
– Обычно нет, – сухо ответил я.
– Я вам, впрочем, кое-что скажу, Николас. Тот парень, что играл брата Лоренцо, – во второй половине, я хочу сказать, – он не был так уж хорош. Вот!
– Вы говорите о Вильяме Шекспире.
– Все равно, играл он не ахти как.
– Он не ожидал, что ему придется играть, или, во всяком случае, играть тогда, – возразил я, спрашивая себя, зачем я так стараюсь защитить Шекспира, и сознавая, что мои попытки его оправдать все равно выглядят очень бледно.
– Лучше ему заниматься сочинительством. Этот ваш Бербедж был неплох в роли Ромео. Очень бодр, однако.
– Вы видели свою суженую на представлении?
– Мою… а, вы о Саре. Да, она была там вместе со Сьюзен. И с этой фурией кормилицей, госпожой Рут. Они сидели в галерее напротив.
– Вы разговаривали?
– Разговаривали? Мы помахали друг другу.
Это не очень походило на поведение в духе Ромео и Джульетты – двое влюбленных, чинно машущих друг другу с противоположных концов двора таверны. Никаких тебе ударов молнии. И все же я едва ли мог набраться смелости и спросить Вильяма прямо, чувствовал ли он страсть по отношению к Саре Констант. В ее чувствах, впрочем, у меня было мало сомнений. Я помнил улыбку, осветившую ее лицо на Броуд-стрит.
Сонная одурь
Вы поняли, что придется убить его, когда увидели, как он на вас смотрит.
В том, что он знает, сомнения нет. Пожалуй, это был только вопрос времени, до того как он сделал бы определенные… открытия. Даже так, случай застал вас врасплох.
Это был рискованный момент для действий. Вы предпочли бы быть в своем облачении, в своих доспехах. Но еще опаснее было бы ничего не делать, позволить доктору Ферну разоблачить вас… и нужно признаться, что риск и необходимость точно все рассчитать волновали вам кровь. Все чуть было не пошло прахом, но ясная голова и решительность вырвали успех из челюстей опасности.
Уход доктора достоин сожаления, но рано или поздно это случилось бы.
И так скоро после смерти возчика. Если судить задним числом, следовало бы задержаться тогда на берегу потока, убедиться, что человек скрылся в воде из виду. Следовало завалить тело тяжелыми камнями. А так труп Хоби, должно быть, отнесло вниз по течению к большой реке, так как обнаружили его на рассвете. Он зацепился за упавшее дерево, там, где река мелеет у моста Фолли-бридж. Если повезет, отметины на Хоби припишут действию быстрого потока воды и неизбежным ударам о коряги и камни.
В любом случае судьи или коронер не будут очень тщательно исследовать труп. Закон не позволяет это. В этом-то и все дело, не так ли?
Я был достаточно встревожен смертью Хью Ферна, чтобы желать обсудить ее с Шекспиром. Возможно, с моей стороны это была наглость, но я выбрал его потому, что из всех старших именно он вытаскивал меня в прошлом из пары щекотливых ситуаций, именно его я весьма уважал и именно он охотнее всех готов был дать совет или подставить внимательное ухо младшим членам труппы.
Также я верил, что Шекспир больше, чем кто-либо другой, был связан с тем, что произошло, лично. Доктор Ферн был его другом, и «Слуги лорд-камергера» находились в Оксфорде в основном благодаря этой дружбе. Вдобавок к этому Ферну досталась роль, которую должен был играть Шекспир. Сочинитель вместе с госпожой Давенант находился всего в нескольких ярдах от того места, где умер Ферн.
Шекспир занимал комнату в «Таверне», рядом с «Золотым крестом». Это была одна из лучших комнат, подходящая для именитого гостя, с видом на Корнмаркет. Стены были ярко-красного цвета, с нарисованными на них белыми розами, кентерберийскими колоколами и гроздьями винограда – нарисованными, насколько я мог судить, умелой и уверенной рукой, не то что мазня какого-нибудь ремесленника, которую обычно встретишь в подобном месте. Был поздний вечер того самого дня, когда умер Ферн, холодный весенний вечер. В камине горел огонь. Шекспир выглядел изможденным и осунувшимся, и я извинился за беспокойство, а затем извинился снова, увидев, что он не один. Дик Бербедж, наш полуденный Ромео, сидел в полумраке по другую сторону очага.
Я снова попытался уйти.
– Нет, входи, Николас.
Шекспир указал на табуретку и велел мне налить себе выпить из бутылки, стоявшей на соседнем столе. Я отказался, сославшись на тошноту, вызванную событиями этого дня.
– Господи, парень, нам всем тошно, – сказал Бербедж. – Чем ты особенный? Выпивка скорее вылечит это.
Он поднял свой стакан, так что красная жидкость в нем блеснула в свете языков пламени, и глотнул из него.
– Пей, если не хочешь показаться девчонкой. Мне здесь не были рады. Да и с чего бы? Я поднялся, чтобы уйти.
– Сядь, – сказал Шекспир. – Ты повредил ногу сегодня, так?
– Я не хочу мешать вашей беседе.
– Ты не мешаешь. В любом случае нам может быть полезна твое мнение. А, Дик?
Бербедж пожал плечами. Что бы там ни было полезно Шекспиру – я думал, что с его стороны это была лишь любезность, – Бербедж не мог уделить много времени взглядам простого актера.
– Мнение о чем, Вильям?
– Должны ли мы уехать.
– Покинуть Оксфорд?
– Покинуть Оксфорд.
– Потому что мы потеряем нашу публику, то есть, ты хочешь сказать, после того, что случилось сегодня?
Бербедж хмыкнул. Я решил, что он осушил уже порядочно стаканов. Он больше не был юным Ромео – но пайщиком в возрасте.
– Николас, тебе нужно кое-что выучить про публику. Она скорее увеличится после того, что случилось сегодня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76