Именно поэтому, потому что материал один и тот же, ценность произведения различна. И когда нужно принимать важные решения, следует склоняться к тому, что имеет большую ценность. Я уже сказала, что не хочу спорить, но приведу тебе самый типичный пример. В твоем доме пожар, и ты можешь спасти только одну картину. Что ты спасешь: «Бюст» ван Тисха или копию «Бюста»? И в том, и в другом случае речь идет о девочке лет одиннадцати-двенадцати. Но какую из этих девочек ты бы спас, Хирум? Которую из них?
Последовало долгое молчание. Осло провел ладонью по вспотевшему лбу. Вуд, снова улыбнувшись, добавила:
– Я предлагаю тебе сотрудничать именно с такой «несправедливостью».
– Ты не изменилась, – выдавил Осло. – Ты не изменилась, Эйприл. Чего ты на самом деле хочешь не допустить? Потери картины или потери своей веры в себя?
– Хирум.
Этот наэлектризованный шепот. Это ледяное журчание, парализующее тебя, как змея парализует жертву. Вуд склонилась вперед, будто ее тело утратило центр тяжести. Она заговорила крайне медленно, и от ее голоса Осло заерзал на стуле.
– Хирум, если хочешь мне помочь, выскажи, блядь, твое голимое мнение.
Помолчав, бесстрастная Вуд, не сводя голубых кварцевых глаз с Осло, добавила:
– Хирум, прости за этот поспешный визит. На самом деле ты и так уже мне очень помог. Ты не обязан делать это и дальше.
– Нет, подожди, дай каталог. Я просмотрю его и позвоню тебе завтра. Если увижу какую-то картину, с большей степенью вероятности подпадающую под твои характеристики, сразу скажу.
Прежде чем продолжить, он на мгновение заколебался, будто оценивая, стоит ли просить об этом хлипком обещании человека, который смотрел так, как смотрела она, и говорил таким ужасным голосом.
– Эйприл, обещай мне, что постараешься, чтоб никто не пострадал.
Она кивнула и вручила ему каталог. Потом встала, и Осло проводил ее назад к дому.
Над миром сгущалась ночь.
???
Куда ни глянь – всюду в сумерках открываются ладони, словно пытаются что-то поймать. Они висят на фонарях, лепятся к стенам и к бронированным коробкам трамваев, развеваются на арках пересекающих каналы мостов. Это изображение выбрали для рекламной кампании коллекции «Рембрандт»: рука Ангела из «Иакова, борющегося с ангелом», картины, которая будет представлена прессе в «Старом ателье» уже сегодня, в четверг, 13 июля, картины, которая откроет самую поразительную выставку за последние десять лет.
Босх с волнением думал, что более подходящую эмблему найти трудно. Он знал о другой протянутой в темноте руке, старающейся что-то поймать. По мере того как проходили дни, опасения, посеянные в нем Вуд, сгущались. Если раньше у него были какие-то сомнения в том, что Художник совершит атаку на «Рембрандта», теперь он в этом не сомневался. Он был уверен, что преступник находится здесь, в Амстердаме, и что он подготовил стратегический план. Он непременно уничтожит одну из картин, если только они не найдут способ его задержать. Или защитить картину. Или расставить ловушку.
Когда утром в четверг Босх приехал в «Новое ателье», небо было выстелено толстыми тучами. Над крышей музея «Стеделик» виднелись черные верхушки занавесов, образовывавших «Туннель Рембрандта», как окрестила пресса выставочный павильон, установленный на эспланаде Музеумплейн. Было свежо, хоть и стояло лето. Босх вспомнил, что прогноз погоды обещал дожди на субботу, день открытия выставки. «Да, дождь, и еще гром и молнии», – подумал он. Войдя в свой кабинет, он увидел, что на всех телефонах мигают огоньки ждущих ответа сообщений, но не смог заняться ни одним из них, потому что его уже ждали Альфред ван Хоор и Рита ван Дорн с компакт-диском, обуреваемые жаждой обо всем ему рассказать и – в случае Альфреда – показать новую компьютерную анимацию. И у ван Хоора, и у Риты на лацканах пиджаков были наклейки с выставки: крохотная рука Ангела, простертая поверх слова «Рембрандт». Босху эти наклейки показались смехотворными, но он воздержался от комментариев. Оба его сотрудника удовлетворенно улыбались, радуясь тому, как хорошо были организованы все меры безопасности накануне, во время презентации. Стейн поздравил их с хорошей работой. Оба гордились своей заслугой. Босх смотрел на них с некоторым сожалением.
– Погляди, пожалуйста, на эту схему, Лотар, – говорил ван Хоор, показывая на трехмерный скелет «Туннеля» на компьютере. – Что-нибудь привлекает твое внимание?
– Эти красные точки.
– Вот именно. А знаешь, что это?
Босх заерзал в кресле.
– Наверное, эваковыходы для публики.
– Точно. И что ты о них думаешь?
– Альфред, пожалуйста, расскажи все сам. У меня будет ужасное утро. Мне не до экзаменов.
Рита молча улыбнулась. Юный ван Хоор принял обиженный вид.
– Лотар, эваковыходов для картин мало. Мы больше думали о публике, но предположим чрезвычайную ситуацию. Пожар.
Он нажал клавишу, и начался спектакль. Ван Хоор смотрел на экран так же горделиво, думал Босх, как Нерон на разрушение Рима. За несколько секунд весь трехмерный «Туннель» был охвачен пламенем.
– Я знаю, что завесы сделаны из невозгораемого материала и что Попоткин клянется, будто софиты светотени в отличие от обычных ламп не могут спровоцировать короткое замыкание. Но представим себе, что, несмотря на все это, пожар возникнет…
Игорь Попоткин был физиком, создавшим софиты светотени. Кроме того, он был поэтом и пацифистом, как многие русские ученые, сформировавшиеся в эпоху гласности и перестройки. Стейн говорил, что через пару лет ему дадут какую-нибудь Нобелевскую премию, хоть и не решался предположить, какую именно. Босх видел Попоткина пару раз, когда тот приезжал в Амстердам. Это был старичок с бычьим лицом. Ему страшно нравилось курить травку, и он обошел все «кофейни» Красного квартала, коллекционируя мешочки.
– Как ты думаешь, Лотар, что произойдет, если начнется пожар?
– Что бегство публики будет мешать эвакуации картин, – сказал Босх, полностью отдавшись допросу.
– Вот именно. А значит, какой из этого выход?
– Увеличить число эваковыходов.
На лице ван Хоора появилось выражение притворного сочувствия, как у ведущего телеконкурса, который слышит неправильный ответ.
– На это у нас нет времени. Но вот что мне пришло в голову. Одна из групп охранников должна будет эвакуировать картины в случае катастрофы. Смотри.
Появились марионетки в белых штанах и рубашках и в зеленых жилетах.
– Я назвал их: «персонал художественных ЧП», – пояснил ван Хоор. – Они будут стоять в местах погрузки в центре подковы «Туннеля» со специальными фургонами, готовыми на полной скорости увезти картины, если возникнет необходимость.
– Замечательно, Альфред, – прервал его Босх. – Правда. Мне нравится. Идеальное решение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Последовало долгое молчание. Осло провел ладонью по вспотевшему лбу. Вуд, снова улыбнувшись, добавила:
– Я предлагаю тебе сотрудничать именно с такой «несправедливостью».
– Ты не изменилась, – выдавил Осло. – Ты не изменилась, Эйприл. Чего ты на самом деле хочешь не допустить? Потери картины или потери своей веры в себя?
– Хирум.
Этот наэлектризованный шепот. Это ледяное журчание, парализующее тебя, как змея парализует жертву. Вуд склонилась вперед, будто ее тело утратило центр тяжести. Она заговорила крайне медленно, и от ее голоса Осло заерзал на стуле.
– Хирум, если хочешь мне помочь, выскажи, блядь, твое голимое мнение.
Помолчав, бесстрастная Вуд, не сводя голубых кварцевых глаз с Осло, добавила:
– Хирум, прости за этот поспешный визит. На самом деле ты и так уже мне очень помог. Ты не обязан делать это и дальше.
– Нет, подожди, дай каталог. Я просмотрю его и позвоню тебе завтра. Если увижу какую-то картину, с большей степенью вероятности подпадающую под твои характеристики, сразу скажу.
Прежде чем продолжить, он на мгновение заколебался, будто оценивая, стоит ли просить об этом хлипком обещании человека, который смотрел так, как смотрела она, и говорил таким ужасным голосом.
– Эйприл, обещай мне, что постараешься, чтоб никто не пострадал.
Она кивнула и вручила ему каталог. Потом встала, и Осло проводил ее назад к дому.
Над миром сгущалась ночь.
???
Куда ни глянь – всюду в сумерках открываются ладони, словно пытаются что-то поймать. Они висят на фонарях, лепятся к стенам и к бронированным коробкам трамваев, развеваются на арках пересекающих каналы мостов. Это изображение выбрали для рекламной кампании коллекции «Рембрандт»: рука Ангела из «Иакова, борющегося с ангелом», картины, которая будет представлена прессе в «Старом ателье» уже сегодня, в четверг, 13 июля, картины, которая откроет самую поразительную выставку за последние десять лет.
Босх с волнением думал, что более подходящую эмблему найти трудно. Он знал о другой протянутой в темноте руке, старающейся что-то поймать. По мере того как проходили дни, опасения, посеянные в нем Вуд, сгущались. Если раньше у него были какие-то сомнения в том, что Художник совершит атаку на «Рембрандта», теперь он в этом не сомневался. Он был уверен, что преступник находится здесь, в Амстердаме, и что он подготовил стратегический план. Он непременно уничтожит одну из картин, если только они не найдут способ его задержать. Или защитить картину. Или расставить ловушку.
Когда утром в четверг Босх приехал в «Новое ателье», небо было выстелено толстыми тучами. Над крышей музея «Стеделик» виднелись черные верхушки занавесов, образовывавших «Туннель Рембрандта», как окрестила пресса выставочный павильон, установленный на эспланаде Музеумплейн. Было свежо, хоть и стояло лето. Босх вспомнил, что прогноз погоды обещал дожди на субботу, день открытия выставки. «Да, дождь, и еще гром и молнии», – подумал он. Войдя в свой кабинет, он увидел, что на всех телефонах мигают огоньки ждущих ответа сообщений, но не смог заняться ни одним из них, потому что его уже ждали Альфред ван Хоор и Рита ван Дорн с компакт-диском, обуреваемые жаждой обо всем ему рассказать и – в случае Альфреда – показать новую компьютерную анимацию. И у ван Хоора, и у Риты на лацканах пиджаков были наклейки с выставки: крохотная рука Ангела, простертая поверх слова «Рембрандт». Босху эти наклейки показались смехотворными, но он воздержался от комментариев. Оба его сотрудника удовлетворенно улыбались, радуясь тому, как хорошо были организованы все меры безопасности накануне, во время презентации. Стейн поздравил их с хорошей работой. Оба гордились своей заслугой. Босх смотрел на них с некоторым сожалением.
– Погляди, пожалуйста, на эту схему, Лотар, – говорил ван Хоор, показывая на трехмерный скелет «Туннеля» на компьютере. – Что-нибудь привлекает твое внимание?
– Эти красные точки.
– Вот именно. А знаешь, что это?
Босх заерзал в кресле.
– Наверное, эваковыходы для публики.
– Точно. И что ты о них думаешь?
– Альфред, пожалуйста, расскажи все сам. У меня будет ужасное утро. Мне не до экзаменов.
Рита молча улыбнулась. Юный ван Хоор принял обиженный вид.
– Лотар, эваковыходов для картин мало. Мы больше думали о публике, но предположим чрезвычайную ситуацию. Пожар.
Он нажал клавишу, и начался спектакль. Ван Хоор смотрел на экран так же горделиво, думал Босх, как Нерон на разрушение Рима. За несколько секунд весь трехмерный «Туннель» был охвачен пламенем.
– Я знаю, что завесы сделаны из невозгораемого материала и что Попоткин клянется, будто софиты светотени в отличие от обычных ламп не могут спровоцировать короткое замыкание. Но представим себе, что, несмотря на все это, пожар возникнет…
Игорь Попоткин был физиком, создавшим софиты светотени. Кроме того, он был поэтом и пацифистом, как многие русские ученые, сформировавшиеся в эпоху гласности и перестройки. Стейн говорил, что через пару лет ему дадут какую-нибудь Нобелевскую премию, хоть и не решался предположить, какую именно. Босх видел Попоткина пару раз, когда тот приезжал в Амстердам. Это был старичок с бычьим лицом. Ему страшно нравилось курить травку, и он обошел все «кофейни» Красного квартала, коллекционируя мешочки.
– Как ты думаешь, Лотар, что произойдет, если начнется пожар?
– Что бегство публики будет мешать эвакуации картин, – сказал Босх, полностью отдавшись допросу.
– Вот именно. А значит, какой из этого выход?
– Увеличить число эваковыходов.
На лице ван Хоора появилось выражение притворного сочувствия, как у ведущего телеконкурса, который слышит неправильный ответ.
– На это у нас нет времени. Но вот что мне пришло в голову. Одна из групп охранников должна будет эвакуировать картины в случае катастрофы. Смотри.
Появились марионетки в белых штанах и рубашках и в зеленых жилетах.
– Я назвал их: «персонал художественных ЧП», – пояснил ван Хоор. – Они будут стоять в местах погрузки в центре подковы «Туннеля» со специальными фургонами, готовыми на полной скорости увезти картины, если возникнет необходимость.
– Замечательно, Альфред, – прервал его Босх. – Правда. Мне нравится. Идеальное решение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138