– Сначала позови остальных, – велел Босх.
Они застыли в ожидании перед дверью кабинки. Оба крепко сжимали пистолеты обеими руками. Вуйтерс подсоединил микрофон и позвал двух остальных охранников. Босх заметил, что парень волнуется не меньше его. Когда Вуйтерс закончил говорить, он взглянул на Босха, ожидая новых приказаний. Тот знаками показал ему, чтобы он приготовился резко открыть дверь кабинки.
В эту минуту зазвонил сотовый. Не сводя глаз с фигуры Бальди, он поспешно ответил, хоть и знал, что тот никак не может его слышать. Услышав голос Вуд, он обрадовался и сразу, не дав ей ничего сказать, заговорил встревоженным шепотом:
– Эйприл? Слава Богу, он уже у нас! Он в «Старом ателье»! Забрался в одну из кабинок для эскизов и собирается!..
Энергичные слова Вуд заставили его замолчать.
21:59
Все произошло очень быстро. Сначала этот неожиданный выстрел. Они были настолько беззащитны, что ни Родино, ни Крупка не смогли даже попытаться отреагировать. Первым Матт выстрелил в Родино, тот поднес руку к горлу и широко открыл глаза. Ни Крупка, ни она не увидели вонзившуюся в его шею иглу. Потом так же стремительно он взвел курок, прицелился в Крупку и снова выстрелил. И тут обернулся к ней. Клара инстинктивно закрылась руками.
– Спокойствие, – произнес Матт по-испански.
Подошел к ней и с нежностью любовника отвел руки от шеи.
Горло ей ужалила стеклянная пчела. Потом очертания комнаты начали расплываться.
Первым, кого она, очнувшись, увидела, был Крупка, глядевший на нее с пола с до смерти перепуганным видом. Она поняла, что тоже лежит на спине на полу, так же, как он и Родино, и тяжело дышит.
Голова болела. Пол был слишком холодным или, может быть, она была полностью раздета. По жесткости кожи она тут же поняла, что еще окрашена масляной краской. Но вспомнить, что она делает под этими лампами, похожими на светильники операционной, лежа, словно пациент под скальпелем, она не могла. Крупка и Родино тоже были голыми.
Рядом с ее головой двигались белые ботинки. Ботинки приходили и удалялись, будто двигались без какой-то конкретной цели. Временами на нее падала какая-то тень. Крупка смотрел вверх, и его зрачки расширились от ужаса. Родино стонал. Клара тоже пыталась посмотреть вверх, но ее слепили флюоресцентные лампы.
– Что вы делаете? – услышала она голос Крупки. А может, он говорил: «Как у вас дела?» Его английский было сложно понять, особенно при таких обстоятельствах.
Снова шаги. Клара подняла голову и увидела, что к ней подходит мужчина с каким-то странным аппаратом и садится перед ней на корточки. Мужчина крепко прижал ее, захватив прядь окрашенных волос. Рывок был болезненным. Она хотела поднять руки или пошевелиться, но почувствовала, что очень слаба, голова кружилась. Тут она вдруг вспомнила, кто этот парень с пластмассовым лицом, смотревший на нее так равнодушно, словно она – белая стена. Его зовут Матт, и он сказал им, что подправит их по приказу ван Тисха.
Матт поднес аппарат к ее глазам. Что это? Похоже на какой-то инструмент дантиста или парикмахера.
Пальцы Матта прошлись в двух сантиметрах от ее носа, и инструмент заработал. Она невольно вздрогнула. Это было нечто вроде вращающегося, оглушительно жужжащего, скрипучего диска. Этот звук вызывал у нее оскомину: как будто кто-то тащит у нее под ухом металлический стол по плиточному полу.
Ей было страшно. Она не должна была испытывать страх, потому что все это – искусство, но он не проходил. И она закричала.
22:00
Босх слушал мисс Вуд, глядя, как Постумо Бальди садится рядом с девушкой на корточки с машинкой для подрезки холстов в руке.
– Входим, сэр? – неистово кричал Вуйтерс.
Босх, главный регулировщик, властным жестом сдерживал на месте движение, прижимая к уху телефон.
Он слушал Эйприл Вуд. Женщину, которую он любил и уважал больше всех на свете. Когда она замолчала, он смог лишь слабо пробормотать несколько слов:
– Эйприл, я не понимаю…
– Я тоже не понимала, – сказала Вуд, – а теперь понимаю. Тебе нужно это увидеть, Лотар. Тебе нужно было бы побывать здесь и увидеть это… Это называется «Полумрак» и… И это прекрасная картина… Самая прекрасная и интимная картина ван Тисха… Биографический автопортрет. Тут есть даже штрихи, которыми зачеркивал рисунки его отец… Тебе нужно это видеть, Лотар… Господи, тебе нужно это видеть!..
«Эйприл, тебе нужно видеть это, – подумал он. – Эйприл, Бога ради, тебе нужно видеть это!»
– Господин Босх, он режет девушку!.. Что будем делать?…
Кабинка была звукоизолирована. Однако Босх готов был поклясться, что крики девушки, звонкие, словно тончайшие иглы, проникали сквозь стены, как призраки, и впивались в его барабанные перепонки. Этот молчаливый грохот оглушал его больше, чем крики ужаснувшегося Вуйтерса или неистовые приказания Вуд.
«Ты уже не полицейский, Лотар! – сказала она, прежде чем повесить трубку. – Ты работаешь на Искусство и на Мэтра. Прикажи своим людям прикрыть Бальди, когда он закончит работу, и привези его в Эденбург целым и невредимым!»
Теперь в телефоне слышались прерывистые гудки.
«В этой комнате не чертовы картины, а живые люди… И этот тип их убивает! Режет их на куски, как коров на бойне!.. Это не картины, это не картины! И они никогда не были картинами!..»
Ему хотелось все это ей сказать, но она уже повесила трубку. Молчание Вуд было ужасным, жестоким. Но какая разница? Вся его жизнь была посредственной неудачей. Он чувствовал себя больным, к горлу подступила тошнота. Ему не хватало класса, чтобы стать наравне с сильными мира сего. Кроме того, единственную важную в его жизни работу он получил от ван Тисха. Его брат достиг намного большего: Роланд смог по-настоящему создать себе будущее. Иметь пристойную зарплату – это одно, но убеждения… Куда девать убеждения?
Бальди закончил с девушкой и встал (о, чистое, девственное пламя!). Теперь он возился с чем-то на столе. Может, играл монетками, потому что он клал одни и брал другие. Нет, он менял нож, чтобы порезать следующую фигуру. Нигде не было видно крови. Какое чистое, светлое создание. Какое совершенство во всех чертах. Какая красота. Красота действительно может быть ужасной. Так говорил один немецкий поэт, его читала Хендрикье. Босх не читал немецких поэтов и не понимал современного искусства, но он не краснел, когда интересовались его мнением по поводу картины Ферручолли, Рэйбека или Мавалаки. Черт, он был не таким образованным, как Хендрикье, пожалуй, не таким, каким хотел бы видеть его отец. Но он умел ценить красоту.
Бальди был прекрасен, как заснеженный рассвет на окраине города.
Босх смотрел на Бальди. Он отвел глаза от девушки. Не хотел смотреть на картину. Пока не хотел, потому что она еще не окончена.
«Это не картины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138