Эта художница была одной из последних его постоянных любовниц, и во время ее приездов в Мюнхен они занимались любовью в мотеле Маркуса, в ее гостинице и даже – в некоторых случаях – в какой-то галерее музея, сливаясь в единое целое: художник и картина. Но Бренда слишком спешила. Маркус был уверен, что взорвется, не успев даже дотронуться до нее.
– Подожди, – дрожа, пробормотал он. – Подожди минутку…
То, чего он опасался, не случилось. Она знала, когда остановиться или ускорить ритм и какие места вначале трогать не нужно. После волнующего введения рот Бренды знойным чехлом охватил его член, в то время как ее вцепившиеся в ягодицы Маркуса руки притягивали его к ней. Господи, эта девушка – вакуумный насос. Кундалини, змей сексуальной энергии, вытянул в нем свою брахицефальную голову и вопросил, что происходит. Маркус застонал, царапнул стенную штукатурку и закусил губу, в невероятном порыве утратив контроль над собой. Когда все закончилось, они остались в том же положении, он – уткнувшись лбом в стену, чувствуя во рту вкус собственной крови, который ни с чем не спутать (его губы были все в трещинах от растворителей, и они открылись от укуса); она – на коленях, тоже чувствуя во рту вкус частицы Маркуса. Этот баланс жидкостей в их ртах представился Вайсу художественной симметрией.
Бренда встала, и Маркус зажег свет в маленьком номере.
– М-да, – сказал он и прибавил: – Было здорово.
Ответа не было. «Ребята, до чего эта девица неразговорчива». Глаза Бренды не мигая смотрели на него: круглые черные точки в кругу синей пустоты. Губы не перепачкались. Ее совершенно очерченное лицо казалось отчужденным и обладало могущественной независимостью от эмоций и происшествий, которую Маркус мог сравнить только с отчужденностью символа. Бренда показалась ему вдруг символичной, каким-то архетипом его желаний. Подумалось, что единственное, чего ему не хватало в этой девушке, так это немного индивидуальности, несовершенства. В его мозгу пронеслись риторические вопросы: что лучше, индивидуальное или архетипическое? несовершенное или совершенное? эмоции или интеллект? природа или искусство? Когда он понял, что все эти размышления накатили на него по причине отсоса, он почти осознал трагическую участь человеческих существ.
Он хотел поцеловать ее, но Бренда отстранилась.
– Присядем?
До того как она ускользнула, пальцы Маркуса на крохотное мгновение коснулись ее прекрасной руки. Он заметил, что – хоть это и казалось невероятным – он впервые дотронулся до ее кожи. На ощупь она была как кожа младенца, разве что несколько более плотная, чем обычно. Какой-то немного переспевший младенец. На подушечках пальцев осталось легкое точечное ощущение (все в конце концов сводится к точке) масла, какой-то клейкой чепухи. Нет, это не крем: кожа Бренды была чуть жирноватой, и все, ему уже попадались такие люди. Они всегда молоды. Секрет вечной молодости и преждевременной смерти в одном веществе: в жире. Возможно, этот простой, незначительный факт и является причиной печальной истины о том, что вечно молодыми остаются лишь те, что молодыми умирают.
Однако в конце концов мир, пожалуй, не так уж плох, если природа способна порождать таких существ, как Бренда. Этой бесконечной ночью Маркус собирался насладиться каждой пядью ее тела.
Он вспомнил, что у него есть бутылочка «Баллантайн», и засновал туда-сюда по номеру, готовя виски. Бренда откинулась на единственное имевшееся кресло и положила ногу на ногу. Рядом с ней, стоило только руку протянуть, стоял столик, заваленный тем, чем Маркус пользовался почти ежедневно: липомоделирующими лосьонами, косметическими кремами, наборами линз, ароматизаторами и капиллярными красителями. Среди разномастных флаконов лежала черная маска. Бренда взяла ее в руки.
– Поосторожнее с ней, мне она завтра понадобится, – предупредил Маркус. Он нес разлитое по бокалам виски, но вдруг остановился. – Вот блин!..
Он только что вспомнил, что оставил сумку с красками (и с каталогами, и с плюмажем, блядь) в ресторане Рудольфа. Но было уже слишком поздно, чтоб за ней возвращаться. «Ничего, – подумал он, – Рудольф ее припрячет».
Бренда положила маску на место.
– Я думала, ты выставляешься только у Макса Эрнста.
Все еще в мыслях о забытой сумке, Маркус рассеянно ответил:
– Нет, я работаю еще в одной картине Джанфранко Жильи, дублером, но только по вторникам. Завтра вечером надо идти. В общем-то в Мюнхен я приехал в основном из-за картины Жильи. Налить еще?
– Если ты будешь, да.
Ответ Маркусу понравился, и он налил две большие порции. Ночь обещала быть долгой. «Завтра перед уходом зайду в ресторан и заберу сумку, – подумал он. – И никаких проблем».
– В какой галерее ты выставляешься с Жильи? – спросила Бренда.
Он собирался выдать привычную заготовку («То в одной, то в другой»), но, встретив спокойный взгляд девушки, решил, что скрывать ему нечего.
– Ни в какой, – сказал он.
– Тебя купили?
– Да, одна гостиница, – усмехнулся Маркус («Моя большая тайна!» – со стыдом подумал он). – «Вундербар», знаешь такую? Одна из самых новых и роскошных гостиниц Мюнхена. Ее главное достоинство заключается в том, что она украшена гипердраматическими картинами. Сейчас это уже не в новинку, но когда ее открыли, она была чуть ли не единственной немецкой гостиницей такого рода. Я – картина в одном из номеров-люкс. Что скажешь?
– Неплохо, если тебе хорошо платят.
Как она была права! Одной-единственной фразой Бренда доказала ему, что стыдиться нечего.
– Платят очень хорошо. И на самом деле ничего страшного, что я стою в гостинице. Я – профессиональная картина, мне все равно, где меня ставят. Проблема в постояльцах. – Он скривился и отпил из бокала. – Но, если ты не против, давай сменим тему…
– Хорошо.
Бренда ничего не хотела, ничего не просила, не проявляла никакого любопытства. И эта тактика закрытого сундука рушила все защитные линии Маркуса.
– Ладно, что с того, что ты об этом узнаешь. Но никому не говори, потому что это никого не касается. Знаешь, кто живет в моем номере? Смешно, но их считают одним из величайших полотен в истории искусства. – Он произнес эти слова с нарочитым презрением, наполнив их сарказмом. – Не кто иной, как две фигуры из «Монстров» Бруно ван Тисха.
Если бы он и хотел вызвать у девушки какую-либо реакцию, ничего не вышло. Бренда бесстрастно сидела, закинув ногу на ногу (как блестели совершенством ее нагие бедра – наподобие ее роскошных туфель: имитируя искусство, природа более артистична, чем само искусство, не так ли, Маркус?).
Маркус дал волю долгое время сдерживаемым эмоциям. Теперь, когда он наконец посвятил кого-то в неприятный аспект своей работы, удержаться он не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– Подожди, – дрожа, пробормотал он. – Подожди минутку…
То, чего он опасался, не случилось. Она знала, когда остановиться или ускорить ритм и какие места вначале трогать не нужно. После волнующего введения рот Бренды знойным чехлом охватил его член, в то время как ее вцепившиеся в ягодицы Маркуса руки притягивали его к ней. Господи, эта девушка – вакуумный насос. Кундалини, змей сексуальной энергии, вытянул в нем свою брахицефальную голову и вопросил, что происходит. Маркус застонал, царапнул стенную штукатурку и закусил губу, в невероятном порыве утратив контроль над собой. Когда все закончилось, они остались в том же положении, он – уткнувшись лбом в стену, чувствуя во рту вкус собственной крови, который ни с чем не спутать (его губы были все в трещинах от растворителей, и они открылись от укуса); она – на коленях, тоже чувствуя во рту вкус частицы Маркуса. Этот баланс жидкостей в их ртах представился Вайсу художественной симметрией.
Бренда встала, и Маркус зажег свет в маленьком номере.
– М-да, – сказал он и прибавил: – Было здорово.
Ответа не было. «Ребята, до чего эта девица неразговорчива». Глаза Бренды не мигая смотрели на него: круглые черные точки в кругу синей пустоты. Губы не перепачкались. Ее совершенно очерченное лицо казалось отчужденным и обладало могущественной независимостью от эмоций и происшествий, которую Маркус мог сравнить только с отчужденностью символа. Бренда показалась ему вдруг символичной, каким-то архетипом его желаний. Подумалось, что единственное, чего ему не хватало в этой девушке, так это немного индивидуальности, несовершенства. В его мозгу пронеслись риторические вопросы: что лучше, индивидуальное или архетипическое? несовершенное или совершенное? эмоции или интеллект? природа или искусство? Когда он понял, что все эти размышления накатили на него по причине отсоса, он почти осознал трагическую участь человеческих существ.
Он хотел поцеловать ее, но Бренда отстранилась.
– Присядем?
До того как она ускользнула, пальцы Маркуса на крохотное мгновение коснулись ее прекрасной руки. Он заметил, что – хоть это и казалось невероятным – он впервые дотронулся до ее кожи. На ощупь она была как кожа младенца, разве что несколько более плотная, чем обычно. Какой-то немного переспевший младенец. На подушечках пальцев осталось легкое точечное ощущение (все в конце концов сводится к точке) масла, какой-то клейкой чепухи. Нет, это не крем: кожа Бренды была чуть жирноватой, и все, ему уже попадались такие люди. Они всегда молоды. Секрет вечной молодости и преждевременной смерти в одном веществе: в жире. Возможно, этот простой, незначительный факт и является причиной печальной истины о том, что вечно молодыми остаются лишь те, что молодыми умирают.
Однако в конце концов мир, пожалуй, не так уж плох, если природа способна порождать таких существ, как Бренда. Этой бесконечной ночью Маркус собирался насладиться каждой пядью ее тела.
Он вспомнил, что у него есть бутылочка «Баллантайн», и засновал туда-сюда по номеру, готовя виски. Бренда откинулась на единственное имевшееся кресло и положила ногу на ногу. Рядом с ней, стоило только руку протянуть, стоял столик, заваленный тем, чем Маркус пользовался почти ежедневно: липомоделирующими лосьонами, косметическими кремами, наборами линз, ароматизаторами и капиллярными красителями. Среди разномастных флаконов лежала черная маска. Бренда взяла ее в руки.
– Поосторожнее с ней, мне она завтра понадобится, – предупредил Маркус. Он нес разлитое по бокалам виски, но вдруг остановился. – Вот блин!..
Он только что вспомнил, что оставил сумку с красками (и с каталогами, и с плюмажем, блядь) в ресторане Рудольфа. Но было уже слишком поздно, чтоб за ней возвращаться. «Ничего, – подумал он, – Рудольф ее припрячет».
Бренда положила маску на место.
– Я думала, ты выставляешься только у Макса Эрнста.
Все еще в мыслях о забытой сумке, Маркус рассеянно ответил:
– Нет, я работаю еще в одной картине Джанфранко Жильи, дублером, но только по вторникам. Завтра вечером надо идти. В общем-то в Мюнхен я приехал в основном из-за картины Жильи. Налить еще?
– Если ты будешь, да.
Ответ Маркусу понравился, и он налил две большие порции. Ночь обещала быть долгой. «Завтра перед уходом зайду в ресторан и заберу сумку, – подумал он. – И никаких проблем».
– В какой галерее ты выставляешься с Жильи? – спросила Бренда.
Он собирался выдать привычную заготовку («То в одной, то в другой»), но, встретив спокойный взгляд девушки, решил, что скрывать ему нечего.
– Ни в какой, – сказал он.
– Тебя купили?
– Да, одна гостиница, – усмехнулся Маркус («Моя большая тайна!» – со стыдом подумал он). – «Вундербар», знаешь такую? Одна из самых новых и роскошных гостиниц Мюнхена. Ее главное достоинство заключается в том, что она украшена гипердраматическими картинами. Сейчас это уже не в новинку, но когда ее открыли, она была чуть ли не единственной немецкой гостиницей такого рода. Я – картина в одном из номеров-люкс. Что скажешь?
– Неплохо, если тебе хорошо платят.
Как она была права! Одной-единственной фразой Бренда доказала ему, что стыдиться нечего.
– Платят очень хорошо. И на самом деле ничего страшного, что я стою в гостинице. Я – профессиональная картина, мне все равно, где меня ставят. Проблема в постояльцах. – Он скривился и отпил из бокала. – Но, если ты не против, давай сменим тему…
– Хорошо.
Бренда ничего не хотела, ничего не просила, не проявляла никакого любопытства. И эта тактика закрытого сундука рушила все защитные линии Маркуса.
– Ладно, что с того, что ты об этом узнаешь. Но никому не говори, потому что это никого не касается. Знаешь, кто живет в моем номере? Смешно, но их считают одним из величайших полотен в истории искусства. – Он произнес эти слова с нарочитым презрением, наполнив их сарказмом. – Не кто иной, как две фигуры из «Монстров» Бруно ван Тисха.
Если бы он и хотел вызвать у девушки какую-либо реакцию, ничего не вышло. Бренда бесстрастно сидела, закинув ногу на ногу (как блестели совершенством ее нагие бедра – наподобие ее роскошных туфель: имитируя искусство, природа более артистична, чем само искусство, не так ли, Маркус?).
Маркус дал волю долгое время сдерживаемым эмоциям. Теперь, когда он наконец посвятил кого-то в неприятный аспект своей работы, удержаться он не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138