Все должно быть готово к моменту задержания второго убийцы…
Емельянов сказал — «рапортую о раскрытии убийства». И как будто не существует на свете человека по фамилии «Кассарин», и не видел в глаза московский прокурор обличающих генерала КГБ документов, и никогда не было фальшивого вызова на прием к Чебрикову. А просто устроил следователь по особо важным делам Меркулов увеселительную прогулку без разрешения начальства, за что и поплатились мы все такой тяжелой ценой… Значит, опять борьба не на жизнь., а на смерть, опять охота на волков, и никто не знает, кто из нас охотник, а кто истекающий кровью зверь…
Семен Семенович Моисеев открыл сейф и вытащил оттуда четвертинку водки. Налил в маленькие стеклянные мензурки, сказал:
— Давайте, Александр Борисович, за упокой души Маргариты Николаевны…
Я пригубил стаканчик и с тоской смотрел на связку ключей сейфа. Ключи, покачиваясь, как маятник, отбивали ритм о металлическую дверь. Там, за этой дверью, лежали ракитинские бумаги. Нет, не удалась Меркулову его затея с разоблачением Кассарина. Как не удалась Ракитину его операция в парке Сокольники. Одно показание Крамаренко-Казакова против Кассарина ничего не давало. Посчитают это оговором со стороны рецидивиста и все. А все эти материалы о преступной деятельности Кассарина за границей — туфта, мол, действовал он как авторизованная личность и так далее, и тому подобное… А все эти убийства свалят на американскую разведку. Охотятся капиталисты за секретной доктриной — и все. Но где-то глубоко в моем подсознании вертелся вопрос, я никак не мог вытащить его на свет, сформулировать, мысль рвалась и убегала. И вдруг прорвалось — почему же все-таки Кассарин любой ценой хотел завладеть документами? Чего он боялся? Вот оно — чего боится Кассарин. Да он плевал на все наше расследование. Костя сказал тогда в вагоне электрички, что Ракитин хотел устроить Кассарину «паблисити». И Кассарин смертельно боится этого паблисити на Западе. Тогда ему конец. Тогда его никто не прикроет.
Я еще раз глянул на сейф Моисеева. Я уже знал, что буду делать. Нельзя сказать, что я ясно представлял себе все последствия своего намерения. Если говорить откровенно, я о них вовсе не думал. Но решение пришло, мнс сделалось легче, сердце забилось гулкими толчками. Теперь все зависело только от моего умения и сноровки. Я вынул из шкафа том какого-то старого дела и позвонил Моисееву.
— Семен Семенович, вас Леонид Васильевич срочно вызывает. — скороговоркой нашего секретаря Гарика прострекотал я в трубку. Приходилось ловить любой шанс, даже самый идиотский. Я стремглав выбежал из своего кабинета и как ни в чем не бывало вошел в кабинет криминалистики с папкой под мышкой.
— Александр Борисович, — засуетился Моисеев, — посидите один, пожалуйста, я думаю, это ненадолго…
То, что я делал, было в высшей степени непорядочно, но я не мог позволить себе быть порядочны^ человеком. Быстро подойдя к несгораемому шкафу, открыл его — ключи все так же болтались в замке — и ощупью прошелся по полкам. Под газетной оберткой одного из свертков я ощутил жесткость клеенки. Я вытащил из клеенки толстую пачку бумаг и засунул вместо нее старое следственное дело…
Вернулся разочарованный Семен Семенович, кто-то сыграл с ним, шутку. Старый криминалист даже не заметил, что я сидел передним красный, как рак, и руки у меня дрожали.
* * *
— «Семнадцать часов — ровно», — ответили телефонные часы. Я считал минуты до конца работы, мнс казалось, мои ручные часы шли слишком медленно, и я каждые пятнадцать минут набирал «100».
В коридоре раздался неприятный шум, и кто-то громко материл*-ся. Я подошел к двери и дверь тут же навалилась на меня вместе с кошмарным запахом водочного перегара и… капитаном Грязновым. Он сел за стол — сначала бросил на него свои длинные веснушчатые руки, следующим броском поместил тощий зад на стул и только тогда передвинул от двери длинные ноги.
— Я им… б… я им… Сашок…такую козу… б… они мне… б. ц убью… сука… б… буду… убью… они мнс… за Риточку… за Костю… убью… гада… своими руками… убью…
И Грязное грохнулся вместе со стулом на пол. Я пытался его втащить на дипан, но он сопротивлялся и желал оставаться на полу — в небольшом пространстве между шкафом и боковиной дивана. Я побежал за помощью к Моисееву, захлопнув дверь на замок. Семен Семенович имел на каждый случай все необходимое в своей передвижной лаборатории, и уже через минуту мы терли капитану виски, вливали что-то в рот и совали под нос нашатырь.
— Вы не находите, Александр Борисович, — сказал Моисеев, — что это зрелище не вяжется с общеизвестным тезисом — «человгк — это звучит гордо»?
Я не находил. Но мне было жалко Вячеслава, я примерно знал, что с ним произошло, вернее, догадывался… Успокоившись, Грязное лежал на диване, перевесив через подлокотник нескладные ноги в щегольских ботинках с по-детски сведенными внутрь носками. Семен Семенович заковылял организовывать транспортировку Гряз-нова домой, я закрыл дверь на замок, спустил «собачку» — чтобы никто не мог открыть дверь ключом снаружи — и слушал исповсць милицейского капитана.
Закупили они его на копеечной компрс — кто-то видел Грязнова пьяным во время его дежурства 7 ноября на правительственном объекте (этобылораз, рассказывал — опять же в состоянии крепкого опьянения — антисоветские анекдоты (это было два), и третье, и эго было самое «страшное» — его прихватила в Сандуновских банях райкомовская бригада по вылавливанию нарушителей трудовой дисциплины, когда он с другими МУРовцами мирно пил пиво в отдельном кабинете в свое рабочее время. Кассарин вызвал его к себе и обещал похерить компру, если он будет работать на КГБ. Слава обладал авантюрным характером, и поначалу его даже увлекла слежка за собственным начальником — Меркуловым, потом до него дошло, что дело-то нечисто, но было уже поздно…
Вернулся Моисеев с шофером Гсной, которому Меркулов помог восстановить «москвичонок», и мы втроем, скрываясь от начальственных взоров, запихнули Вячеслава в машину.
Было без пяти минут шесть.
* * *
Я сидел на стульчаке в туалете. Это было банально, но я не мог придумать ничего другого. Я ждал, пока затихнут в коридоре шаги и разговоры. Минут тридцать-сорок я слушал, как хлопают двери кабинетов и поворачиваются ключи в замках. Наконец, все стихло. Я вышел из своего убежища, прошел коридор в оба конца, проверил вес двери — на этаже никого не было. Я взял припасенную отвертку и открутил металлические петли висячего замка застекленного шкафчика, снял ключ, принадлежащий кабинету криминалистики, прикрутил петли на место.
В кабинете Моисеева, не зажигая света и натыкаясь в полутьме на какие-то приборы, я опустил светонепроницаемые шторы и включил настольную лампу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Емельянов сказал — «рапортую о раскрытии убийства». И как будто не существует на свете человека по фамилии «Кассарин», и не видел в глаза московский прокурор обличающих генерала КГБ документов, и никогда не было фальшивого вызова на прием к Чебрикову. А просто устроил следователь по особо важным делам Меркулов увеселительную прогулку без разрешения начальства, за что и поплатились мы все такой тяжелой ценой… Значит, опять борьба не на жизнь., а на смерть, опять охота на волков, и никто не знает, кто из нас охотник, а кто истекающий кровью зверь…
Семен Семенович Моисеев открыл сейф и вытащил оттуда четвертинку водки. Налил в маленькие стеклянные мензурки, сказал:
— Давайте, Александр Борисович, за упокой души Маргариты Николаевны…
Я пригубил стаканчик и с тоской смотрел на связку ключей сейфа. Ключи, покачиваясь, как маятник, отбивали ритм о металлическую дверь. Там, за этой дверью, лежали ракитинские бумаги. Нет, не удалась Меркулову его затея с разоблачением Кассарина. Как не удалась Ракитину его операция в парке Сокольники. Одно показание Крамаренко-Казакова против Кассарина ничего не давало. Посчитают это оговором со стороны рецидивиста и все. А все эти материалы о преступной деятельности Кассарина за границей — туфта, мол, действовал он как авторизованная личность и так далее, и тому подобное… А все эти убийства свалят на американскую разведку. Охотятся капиталисты за секретной доктриной — и все. Но где-то глубоко в моем подсознании вертелся вопрос, я никак не мог вытащить его на свет, сформулировать, мысль рвалась и убегала. И вдруг прорвалось — почему же все-таки Кассарин любой ценой хотел завладеть документами? Чего он боялся? Вот оно — чего боится Кассарин. Да он плевал на все наше расследование. Костя сказал тогда в вагоне электрички, что Ракитин хотел устроить Кассарину «паблисити». И Кассарин смертельно боится этого паблисити на Западе. Тогда ему конец. Тогда его никто не прикроет.
Я еще раз глянул на сейф Моисеева. Я уже знал, что буду делать. Нельзя сказать, что я ясно представлял себе все последствия своего намерения. Если говорить откровенно, я о них вовсе не думал. Но решение пришло, мнс сделалось легче, сердце забилось гулкими толчками. Теперь все зависело только от моего умения и сноровки. Я вынул из шкафа том какого-то старого дела и позвонил Моисееву.
— Семен Семенович, вас Леонид Васильевич срочно вызывает. — скороговоркой нашего секретаря Гарика прострекотал я в трубку. Приходилось ловить любой шанс, даже самый идиотский. Я стремглав выбежал из своего кабинета и как ни в чем не бывало вошел в кабинет криминалистики с папкой под мышкой.
— Александр Борисович, — засуетился Моисеев, — посидите один, пожалуйста, я думаю, это ненадолго…
То, что я делал, было в высшей степени непорядочно, но я не мог позволить себе быть порядочны^ человеком. Быстро подойдя к несгораемому шкафу, открыл его — ключи все так же болтались в замке — и ощупью прошелся по полкам. Под газетной оберткой одного из свертков я ощутил жесткость клеенки. Я вытащил из клеенки толстую пачку бумаг и засунул вместо нее старое следственное дело…
Вернулся разочарованный Семен Семенович, кто-то сыграл с ним, шутку. Старый криминалист даже не заметил, что я сидел передним красный, как рак, и руки у меня дрожали.
* * *
— «Семнадцать часов — ровно», — ответили телефонные часы. Я считал минуты до конца работы, мнс казалось, мои ручные часы шли слишком медленно, и я каждые пятнадцать минут набирал «100».
В коридоре раздался неприятный шум, и кто-то громко материл*-ся. Я подошел к двери и дверь тут же навалилась на меня вместе с кошмарным запахом водочного перегара и… капитаном Грязновым. Он сел за стол — сначала бросил на него свои длинные веснушчатые руки, следующим броском поместил тощий зад на стул и только тогда передвинул от двери длинные ноги.
— Я им… б… я им… Сашок…такую козу… б… они мне… б. ц убью… сука… б… буду… убью… они мнс… за Риточку… за Костю… убью… гада… своими руками… убью…
И Грязное грохнулся вместе со стулом на пол. Я пытался его втащить на дипан, но он сопротивлялся и желал оставаться на полу — в небольшом пространстве между шкафом и боковиной дивана. Я побежал за помощью к Моисееву, захлопнув дверь на замок. Семен Семенович имел на каждый случай все необходимое в своей передвижной лаборатории, и уже через минуту мы терли капитану виски, вливали что-то в рот и совали под нос нашатырь.
— Вы не находите, Александр Борисович, — сказал Моисеев, — что это зрелище не вяжется с общеизвестным тезисом — «человгк — это звучит гордо»?
Я не находил. Но мне было жалко Вячеслава, я примерно знал, что с ним произошло, вернее, догадывался… Успокоившись, Грязное лежал на диване, перевесив через подлокотник нескладные ноги в щегольских ботинках с по-детски сведенными внутрь носками. Семен Семенович заковылял организовывать транспортировку Гряз-нова домой, я закрыл дверь на замок, спустил «собачку» — чтобы никто не мог открыть дверь ключом снаружи — и слушал исповсць милицейского капитана.
Закупили они его на копеечной компрс — кто-то видел Грязнова пьяным во время его дежурства 7 ноября на правительственном объекте (этобылораз, рассказывал — опять же в состоянии крепкого опьянения — антисоветские анекдоты (это было два), и третье, и эго было самое «страшное» — его прихватила в Сандуновских банях райкомовская бригада по вылавливанию нарушителей трудовой дисциплины, когда он с другими МУРовцами мирно пил пиво в отдельном кабинете в свое рабочее время. Кассарин вызвал его к себе и обещал похерить компру, если он будет работать на КГБ. Слава обладал авантюрным характером, и поначалу его даже увлекла слежка за собственным начальником — Меркуловым, потом до него дошло, что дело-то нечисто, но было уже поздно…
Вернулся Моисеев с шофером Гсной, которому Меркулов помог восстановить «москвичонок», и мы втроем, скрываясь от начальственных взоров, запихнули Вячеслава в машину.
Было без пяти минут шесть.
* * *
Я сидел на стульчаке в туалете. Это было банально, но я не мог придумать ничего другого. Я ждал, пока затихнут в коридоре шаги и разговоры. Минут тридцать-сорок я слушал, как хлопают двери кабинетов и поворачиваются ключи в замках. Наконец, все стихло. Я вышел из своего убежища, прошел коридор в оба конца, проверил вес двери — на этаже никого не было. Я взял припасенную отвертку и открутил металлические петли висячего замка застекленного шкафчика, снял ключ, принадлежащий кабинету криминалистики, прикрутил петли на место.
В кабинете Моисеева, не зажигая света и натыкаясь в полутьме на какие-то приборы, я опустил светонепроницаемые шторы и включил настольную лампу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71