Ира слушала молча. Сперва она косилась на него и недоверчиво улыбалась, потом перестала. О том, что Алену убил не он, Алексей не стал даже и упоминать. Это было излишне. Ира сосредоточенно смотрела перед собой, но вряд ли что-нибудь замечала. И наконец вообще закрыла глаза. Они стояли рядом, и Алексей все время ждал, чтобы она отстранилась, убрала от его руки свой локоть, но Ира не двигалась.
- Вот видите, глухо проговорил он наконец, я ничего не соврал ни вам, ни Ветлугиной… Ирина Генриховна.
Она посмотрела на него и вдруг, всхлипнув, снова уткнулась ему в плечо лицом. Но плакать не стала. Алексей очень осторожно обнял ее за плечи. Он знал, что так и не превратился для нее в бешеную собаку, которую следовало усердно ловить и милиции, и каждому честному гражданину. И за это был благодарен.
- Пойдемте, Ирина Генриховна, выговорил он совсем тихо. Что ж супруга вашего зря волновать. Его и так начальство живьем ест…
Ира не двинулась с места. Обоим не хотелось уходить, взрослым людям, прекрасно понимавшим, что у них на двоих так и останутся вот эти гаснущие летние сумерки, да тепло случайного прикосновения, да темно-красные розы, понемногу начинавшие увядать.
Наконец послышался шум открываемой двери. Турецкий прислушался. За дверью ему почудился какой-то разговор, затем все смолкло. Дверь открылась, в прихожей зажегся свет. Турецкий понял, что пришла Ирина, ведь члены семьи прекрасно узнают друг друга по обычным каждодневным звукам.
Александру Борисовичу, не терявшему хладнокровие в самых неожиданных и опасных ситуациях, на этот раз спокойствие явно изменило. Он вышел из комнаты и сказал:
- Ну что ж, значит, "муж в Тверь, а жена в дверь"?
Он хотел произнести эти слова шутливо, но прозвучали они серьезно, даже трагически.
Турецкий в этот миг напрочь забыл о том, что сам только недавно выбрался из постели другой женщины и командировка казалась ему очень удачным предлогом. Но ему ни разу не приходило в голову, что командировка может оказаться таким же удобным временем и для Ирины. А стоило бы подумать. Сколько анекдотов начинается стандартным: "Уехал муж в командировку…"
- Ты приехал? как-то равнодушно спросила Ирина. Я и не ожидала, что ты вернешься так скоро. У меня сегодня опять концерт, пришлось Нину отвезти к бабушке.
Турецкий молчал. Дело в том, что в руках Ирина держала букет огромный букет роз. Еще один. Но и прошлый, появившийся еще до его отъезда в Феодосию, стоял на своем месте в полной сохранности, тогда как у Лоры он сам выбросил увядшие трупики гвоздик.
- Что за новое подношение? мрачно спросил Турецкий. Опять детский дом?
- Нет, просто ответила Ирина, обычный афишный вечер. Но в зале опять сидел Алексей.
- Знаешь, со злостью сказал Турецкий, ты бы записала, когда следующий концерт, а?
- Зачем же? ответила Ирина. В последнее время ты что-то не очень интересовался моими концертами.
Ирина поставила букет в вазу и водрузила его на пианино напротив того, старого.
- Ну как Феодосия? Сильно изменилась? машинально спросила она, разливая по чашкам чай.
- Что? переспросил Турецкий. А, Феодосия? Да нет, не очень. Вот я черешни оттуда привез. Палаток коммерческих повсюду наставили. Наперсточники всякие там.
Знала бы Ирина, какую проблему сейчас решал ее муж! Муж ее в эту минуту обдумывал, стоит ли воспользоваться следующим концертом Ирины, чтобы взять там Скунса или, по крайней мере, установить за ним наблюдение.
Конечно, второе появление на концерте, как и первое, не могло быть случайностью. Тоже меломан выискался! Но его знаки внимания к Ирине нельзя было назвать никак, кроме вызывающей наглости. Мало того, что это чужая жена! Мало того, что все службы МУРа и прокуратуры поставлены из-за него на ноги, так он еще является на концерты, дарит чужой жене эти вшивые розы: вот, мол, я туточки, растяпы вы ментовские!
Во время концерта в гуще публики взять его трудно. Он может такого шороху наделать, что потом не расхлебаешь. Наблюдение тоже установить будет непросто. Может быть, устроить маскарад? Переодеть человек тридцать омоновцев в цивильную одежду, они во время антракта изобразят толпу зрителей, постепенно оттеснят от Скунса публику и возьмут его в плотное кольцо.
Турецкий представил тридцать этаких Миш Завгородних в цивильном платье, которые рядами входят в Концертный зал имени Чайковского, и ему самому стало смешно. Нет, Скунса на мякине не проведешь.
Ирина молча пила свой чай, о чем-то задумавшись.
Турецкий снова, как в прошлый раз, когда она явилась с букетом, почувствовал ощутимый укол ревности.
- Можешь себе представить, сказал он, делая вид, что ничего не происходит, был в Феодосии, а моря так и не видел, не то чтобы купаться. Общался с самыми что ни на есть старушками. Одна, можно сказать, подруга самого Айвазовского!
- Ну ты скажешь! рассмеялась Ирина, оторвавшись от своих мыслей. Айвазовский умер в начале века.
- Ну вот тогда она с ним и дружила.
- Ну что ты там накопал, если серьезно?
- Если честно абсолютно ничего, а если серьезно у тебя есть тысяч тридцать? спросил Турецкий, поскольку приобретения в дом Лоры несколько подорвали его бюджет.
- Господи! Неужели все промотал? У меня бумажки по пятьдесят, две остались, последние. А Нине надо бы купить летнее платьице и сандалики.
- Через три дня получка, успокоил ее Турецкий.
Положа руку на сердце, ехать к Лоре ему не хотелось. Не мог он забыть лицо Ирины, когда она явилась после концерта с букетом в руках.
Вообще- то к своим супружеским изменам Турецкий относился достаточно легко. Когда он ненадолго сбивался с семейной тропы, то рассматривал это как легкое развлечение, небольшую прогулку по соседней территории, и не больше. Правда, когда мимолетные романы заканчивались, он корил себя. Но потом все начиналось снова.
Однажды, еще будучи совсем молодым, он услышал в троллейбусе разговор двух крепких, похожих друг на друга мужиков. Один был молодым, другой намного старше. Возможно, это были братья старший и младший, а может быть, даже отец и сын. У молодого, видимо, был какой-то семейный разлад, и старший ему внушал:
- Изменять жене можно и нужно, но если она об этом узнает, то вы, милостивый государь, подлец!
Эти слова "можно и нужно" запомнились ему как аксиома. При каждом очередном отвлечении от семейной тропы Александр Борисович утешал себя, вспоминая их. А с другой стороны, ну что уж такого, не собирался же он бросать Ирину.
Но сейчас он думал больше не о себе, а о ней. Впервые за годы их семейной жизни ему вдруг пришло в голову: а вдруг и она тоже вот так развлекается на стороне? Никогда раньше он даже не думал об этом.
Понятное дело, что у молодой красивой пианистки всюду есть поклонники. Иногда Ирина со смехом о них рассказывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
- Вот видите, глухо проговорил он наконец, я ничего не соврал ни вам, ни Ветлугиной… Ирина Генриховна.
Она посмотрела на него и вдруг, всхлипнув, снова уткнулась ему в плечо лицом. Но плакать не стала. Алексей очень осторожно обнял ее за плечи. Он знал, что так и не превратился для нее в бешеную собаку, которую следовало усердно ловить и милиции, и каждому честному гражданину. И за это был благодарен.
- Пойдемте, Ирина Генриховна, выговорил он совсем тихо. Что ж супруга вашего зря волновать. Его и так начальство живьем ест…
Ира не двинулась с места. Обоим не хотелось уходить, взрослым людям, прекрасно понимавшим, что у них на двоих так и останутся вот эти гаснущие летние сумерки, да тепло случайного прикосновения, да темно-красные розы, понемногу начинавшие увядать.
Наконец послышался шум открываемой двери. Турецкий прислушался. За дверью ему почудился какой-то разговор, затем все смолкло. Дверь открылась, в прихожей зажегся свет. Турецкий понял, что пришла Ирина, ведь члены семьи прекрасно узнают друг друга по обычным каждодневным звукам.
Александру Борисовичу, не терявшему хладнокровие в самых неожиданных и опасных ситуациях, на этот раз спокойствие явно изменило. Он вышел из комнаты и сказал:
- Ну что ж, значит, "муж в Тверь, а жена в дверь"?
Он хотел произнести эти слова шутливо, но прозвучали они серьезно, даже трагически.
Турецкий в этот миг напрочь забыл о том, что сам только недавно выбрался из постели другой женщины и командировка казалась ему очень удачным предлогом. Но ему ни разу не приходило в голову, что командировка может оказаться таким же удобным временем и для Ирины. А стоило бы подумать. Сколько анекдотов начинается стандартным: "Уехал муж в командировку…"
- Ты приехал? как-то равнодушно спросила Ирина. Я и не ожидала, что ты вернешься так скоро. У меня сегодня опять концерт, пришлось Нину отвезти к бабушке.
Турецкий молчал. Дело в том, что в руках Ирина держала букет огромный букет роз. Еще один. Но и прошлый, появившийся еще до его отъезда в Феодосию, стоял на своем месте в полной сохранности, тогда как у Лоры он сам выбросил увядшие трупики гвоздик.
- Что за новое подношение? мрачно спросил Турецкий. Опять детский дом?
- Нет, просто ответила Ирина, обычный афишный вечер. Но в зале опять сидел Алексей.
- Знаешь, со злостью сказал Турецкий, ты бы записала, когда следующий концерт, а?
- Зачем же? ответила Ирина. В последнее время ты что-то не очень интересовался моими концертами.
Ирина поставила букет в вазу и водрузила его на пианино напротив того, старого.
- Ну как Феодосия? Сильно изменилась? машинально спросила она, разливая по чашкам чай.
- Что? переспросил Турецкий. А, Феодосия? Да нет, не очень. Вот я черешни оттуда привез. Палаток коммерческих повсюду наставили. Наперсточники всякие там.
Знала бы Ирина, какую проблему сейчас решал ее муж! Муж ее в эту минуту обдумывал, стоит ли воспользоваться следующим концертом Ирины, чтобы взять там Скунса или, по крайней мере, установить за ним наблюдение.
Конечно, второе появление на концерте, как и первое, не могло быть случайностью. Тоже меломан выискался! Но его знаки внимания к Ирине нельзя было назвать никак, кроме вызывающей наглости. Мало того, что это чужая жена! Мало того, что все службы МУРа и прокуратуры поставлены из-за него на ноги, так он еще является на концерты, дарит чужой жене эти вшивые розы: вот, мол, я туточки, растяпы вы ментовские!
Во время концерта в гуще публики взять его трудно. Он может такого шороху наделать, что потом не расхлебаешь. Наблюдение тоже установить будет непросто. Может быть, устроить маскарад? Переодеть человек тридцать омоновцев в цивильную одежду, они во время антракта изобразят толпу зрителей, постепенно оттеснят от Скунса публику и возьмут его в плотное кольцо.
Турецкий представил тридцать этаких Миш Завгородних в цивильном платье, которые рядами входят в Концертный зал имени Чайковского, и ему самому стало смешно. Нет, Скунса на мякине не проведешь.
Ирина молча пила свой чай, о чем-то задумавшись.
Турецкий снова, как в прошлый раз, когда она явилась с букетом, почувствовал ощутимый укол ревности.
- Можешь себе представить, сказал он, делая вид, что ничего не происходит, был в Феодосии, а моря так и не видел, не то чтобы купаться. Общался с самыми что ни на есть старушками. Одна, можно сказать, подруга самого Айвазовского!
- Ну ты скажешь! рассмеялась Ирина, оторвавшись от своих мыслей. Айвазовский умер в начале века.
- Ну вот тогда она с ним и дружила.
- Ну что ты там накопал, если серьезно?
- Если честно абсолютно ничего, а если серьезно у тебя есть тысяч тридцать? спросил Турецкий, поскольку приобретения в дом Лоры несколько подорвали его бюджет.
- Господи! Неужели все промотал? У меня бумажки по пятьдесят, две остались, последние. А Нине надо бы купить летнее платьице и сандалики.
- Через три дня получка, успокоил ее Турецкий.
Положа руку на сердце, ехать к Лоре ему не хотелось. Не мог он забыть лицо Ирины, когда она явилась после концерта с букетом в руках.
Вообще- то к своим супружеским изменам Турецкий относился достаточно легко. Когда он ненадолго сбивался с семейной тропы, то рассматривал это как легкое развлечение, небольшую прогулку по соседней территории, и не больше. Правда, когда мимолетные романы заканчивались, он корил себя. Но потом все начиналось снова.
Однажды, еще будучи совсем молодым, он услышал в троллейбусе разговор двух крепких, похожих друг на друга мужиков. Один был молодым, другой намного старше. Возможно, это были братья старший и младший, а может быть, даже отец и сын. У молодого, видимо, был какой-то семейный разлад, и старший ему внушал:
- Изменять жене можно и нужно, но если она об этом узнает, то вы, милостивый государь, подлец!
Эти слова "можно и нужно" запомнились ему как аксиома. При каждом очередном отвлечении от семейной тропы Александр Борисович утешал себя, вспоминая их. А с другой стороны, ну что уж такого, не собирался же он бросать Ирину.
Но сейчас он думал больше не о себе, а о ней. Впервые за годы их семейной жизни ему вдруг пришло в голову: а вдруг и она тоже вот так развлекается на стороне? Никогда раньше он даже не думал об этом.
Понятное дело, что у молодой красивой пианистки всюду есть поклонники. Иногда Ирина со смехом о них рассказывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128