И даже хуже…
– Главное, – медленно проговорил он, – ты уезжаешь в Японию.
– Да, уезжаю, но некоторое время – по крайней мере пару месяцев – я еще пробуду здесь, пока мне не выдадут паспорт и визу. И мы будем вместе – как сегодня. – Она подняла голову и приложила руку к правому плечу, как будто хотела спустить бретельку платья. – И однажды, когда здешняя политическая карьера перестанет быть для тебя такой важной, ты, может быть, приедешь туда ко мне.
Он отвернулся и посмотрел в окно.
Улица расцвела многочисленными пестрыми зонтиками. Прохожие спешили по делам или домой, а может, шли в гости. Чэнь все время внушал себе, что брак Ван закончился крахом. Невозможно разрушить брак, если он не треснул изнутри. И то, что муж остался в Японии, подставив жену, – явное тому доказательство. И тем не менее она по-прежнему хочет уехать к своему мужу. С ним, Чэнем, она не останется.
А два месяца ничего не решают. И ничего не изменят.
Не этого он ожидал. Совсем не этого.
Отец Чэня, выдающийся представитель неоконфуцианской школы, исподволь внушил сыну свой моральный кодекс; его усилия не пропали втуне.
Да и многолетнее членство в партии не спишешь со счета.
Она чужая жена – и продолжает оставаться чужой женой.
Есть граница, которую он не может переступить.
Чэнь повернулся к ней.
– Раз ты собираешься воссоединиться с мужем, – сказал он, – по-моему, нам с тобой не стоит больше встречаться так, как сейчас. Конечно, мы останемся друзьями. А твою просьбу я постараюсь выполнить. Сделаю все, что от меня зависит.
Ван словно застыла на месте. Она безмолвно стиснула кулаки, а потом закрыла лицо руками.
Он вытащил из мятой пачки сигарету и закурил.
– Мне так трудно, – прошептала она. – И ведь я поступаю так не только ради себя самой!
– Понимаю.
– Нет, не понимаешь! Я много думала. Так будет неправильно – для тебя.
– Не знаю. – Чэнь пожал плечами. – Но обещаю сделать все возможное, чтобы тебе дали паспорт.
Больше он ничего не мог сейчас сказать.
– Я знаю, сколь многим тебе обязана.
– Для чего же еще нужны друзья? – спросил он, как будто в голове у него включилась пластинка с набором шаблонных фраз.
– Тогда я пойду.
– Да, уже поздно. Давай я вызову тебе такси.
Она подняла голову; в глазах у нее стояли слезы. Лицо побледнело, черты заострились.
Краешком сознания Чэнь отметил, что она стала еще красивее.
Ван наклонилась, собираясь надеть туфли. Он подал ей руку и помог встать. Они молча посмотрели друг на друга. Вскоре приехало такси. Они услышали из-за дождя, как таксист нажал на клаксон.
Чэнь заставил ее надеть дождевик. Неуклюжий черный полицейский дождевик с большим капюшоном.
На пороге она помедлила, повернувшись к нему. Под капюшоном ее лица почти не было видно. Чэнь не видел ее глаз. Потом она отвернулась. Ван была почти одного роста с ним; в черном полицейском плаще ее могли принять за него. Чэнь смотрел, как высокая фигура, закутанная в плащ, скрывается за пеленой дождя.
Ему вспомнились строки, написанные Чжан Цзи, поэтессой эпохи Тан. Насвистывая, Чэнь выдвинул верхний ящик комода. У него даже не было случая достать жемчуг раньше. Сейчас колье красиво сверкнуло под лампой.
Слезы блестят на глазах. Возвращаю тебе жемчуга;
Жаль, что не встретился ты раньше, еще до замужества.
Некоторые критики считали, что стихотворение было написано в тот момент, когда Чжан решила ответить отказом на предложение премьер-министра Ли Юаня, правившего во времена императора Дэчжуна в начале VIII века. Отсюда и политическая аналогия.
Потирая кончик носа, Чэнь думал: все дело в интерпретации. Какой же он дурак! Ван ведь выразилась предельно ясно. Сейчас у них могла быть первая ночь, которой он так страстно жаждал; и она не стала бы единственной. При этом он бы не был связан никакими обязательствами.
Но он сказал: «Нет».
Наверное, он никогда не сумеет дать рациональное объяснение своему поступку.
Ночную тишину нарушил велосипедный звонок.
Он может логично рассуждать о чужих жизнях, но не о своей собственной.
Возможно ли, чтобы на его решение повлияла кассета с записью допроса, которую он прослушал утром? Видимо, в подсознании сработали какие-то параллели. Он вспомнил о желании Гуань отдаться Лаю перед разлукой; и вот теперь – Ван перед отъездом в Японию, к мужу, фактически предлагает ему то же самое.
Старший инспектор Чэнь успел совершить множество ошибок. Наверное, сегодняшняя – еще одна, о которой он потом будет горько сожалеть.
В конце концов, человек – это сделанный им выбор.
Некоторые вещи мужчина сделает; некоторых вещей мужчина не сделает никогда. Еще одно конфуцианское изречение, которому научил его отец. Возможно, в глубине души он консервативен, придерживается традиционных взглядов, даже старомоден – или политически грамотен. Не важно. Главное – он отказал ей.
Что бы он ни сделал, кем бы ни стал, он дал себе зарок: он обязательно найдет убийцу Гуань. Только так он, старший инспектор Чэнь, искупит свои грехи.
19
Перед званым ужином Юй пришел домой довольно поздно.
Пэйцинь уже заканчивала готовить на общей кухне.
– Тебе помочь?
– Нет, иди в комнату. Циньциню сегодня лучше; помоги ему сделать домашнее задание.
– Да, из-за болезни он не ходит в школу уже два дня. Должно быть, пропустил много уроков.
Но Юй ушел не сразу. При виде Пэйцинь, деловито хлопочущей на кухне, он почувствовал себя виноватым. На кухне было жарко. Даже белая рубашка с закатанными рукавами прилипла к телу. Присев на корточки у бетонной мойки, Пэйцинь перевязывала живого краба соломинкой. Несколько янчэньских крабов шумно ползали по усыпанному кунжутом днищу деревянной бадьи.
– Их надо связывать, – пояснила Пэйцинь, заметив его непонимающий взгляд, – иначе клешни в кипятке оторвутся.
– А зачем ты насыпала в бадью кунжут?
– Чтобы крабы не худели. Кунжут для них питателен. Мы купили крабов сегодня, рано утром.
– В наши дни крабы – большая редкость.
– Да и старший инспектор Чэнь нечасто к нам заглядывает.
Именно Пэйцинь предложила пригласить Чэня на ужин. Юй ее, конечно, поддержал. Она предложила званый ужин ради него, ведь именно ей предстояло все приготовить в их единственной комнатке площадью одиннадцать квадратных метров. И тем не менее она настояла на ужине.
Накануне вечером Юй рассказал жене о заседании парткома управления. Комиссар Чжан выразил недовольство его, Юя, равнодушием и халатностью. Недовольство Чжана было Юю не в новинку. Однако на собрании Чжан дошел до того, что предложил парткому отстранить Юя от дела. Предложение Чжана поставили на голосование. Юй не входил в состав парткома, поэтому не мог защищаться. Поскольку следствие зашло в тупик, многие считали, что можно сменить лошадей – по крайней мере, перепоручить ответственное задание другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– Главное, – медленно проговорил он, – ты уезжаешь в Японию.
– Да, уезжаю, но некоторое время – по крайней мере пару месяцев – я еще пробуду здесь, пока мне не выдадут паспорт и визу. И мы будем вместе – как сегодня. – Она подняла голову и приложила руку к правому плечу, как будто хотела спустить бретельку платья. – И однажды, когда здешняя политическая карьера перестанет быть для тебя такой важной, ты, может быть, приедешь туда ко мне.
Он отвернулся и посмотрел в окно.
Улица расцвела многочисленными пестрыми зонтиками. Прохожие спешили по делам или домой, а может, шли в гости. Чэнь все время внушал себе, что брак Ван закончился крахом. Невозможно разрушить брак, если он не треснул изнутри. И то, что муж остался в Японии, подставив жену, – явное тому доказательство. И тем не менее она по-прежнему хочет уехать к своему мужу. С ним, Чэнем, она не останется.
А два месяца ничего не решают. И ничего не изменят.
Не этого он ожидал. Совсем не этого.
Отец Чэня, выдающийся представитель неоконфуцианской школы, исподволь внушил сыну свой моральный кодекс; его усилия не пропали втуне.
Да и многолетнее членство в партии не спишешь со счета.
Она чужая жена – и продолжает оставаться чужой женой.
Есть граница, которую он не может переступить.
Чэнь повернулся к ней.
– Раз ты собираешься воссоединиться с мужем, – сказал он, – по-моему, нам с тобой не стоит больше встречаться так, как сейчас. Конечно, мы останемся друзьями. А твою просьбу я постараюсь выполнить. Сделаю все, что от меня зависит.
Ван словно застыла на месте. Она безмолвно стиснула кулаки, а потом закрыла лицо руками.
Он вытащил из мятой пачки сигарету и закурил.
– Мне так трудно, – прошептала она. – И ведь я поступаю так не только ради себя самой!
– Понимаю.
– Нет, не понимаешь! Я много думала. Так будет неправильно – для тебя.
– Не знаю. – Чэнь пожал плечами. – Но обещаю сделать все возможное, чтобы тебе дали паспорт.
Больше он ничего не мог сейчас сказать.
– Я знаю, сколь многим тебе обязана.
– Для чего же еще нужны друзья? – спросил он, как будто в голове у него включилась пластинка с набором шаблонных фраз.
– Тогда я пойду.
– Да, уже поздно. Давай я вызову тебе такси.
Она подняла голову; в глазах у нее стояли слезы. Лицо побледнело, черты заострились.
Краешком сознания Чэнь отметил, что она стала еще красивее.
Ван наклонилась, собираясь надеть туфли. Он подал ей руку и помог встать. Они молча посмотрели друг на друга. Вскоре приехало такси. Они услышали из-за дождя, как таксист нажал на клаксон.
Чэнь заставил ее надеть дождевик. Неуклюжий черный полицейский дождевик с большим капюшоном.
На пороге она помедлила, повернувшись к нему. Под капюшоном ее лица почти не было видно. Чэнь не видел ее глаз. Потом она отвернулась. Ван была почти одного роста с ним; в черном полицейском плаще ее могли принять за него. Чэнь смотрел, как высокая фигура, закутанная в плащ, скрывается за пеленой дождя.
Ему вспомнились строки, написанные Чжан Цзи, поэтессой эпохи Тан. Насвистывая, Чэнь выдвинул верхний ящик комода. У него даже не было случая достать жемчуг раньше. Сейчас колье красиво сверкнуло под лампой.
Слезы блестят на глазах. Возвращаю тебе жемчуга;
Жаль, что не встретился ты раньше, еще до замужества.
Некоторые критики считали, что стихотворение было написано в тот момент, когда Чжан решила ответить отказом на предложение премьер-министра Ли Юаня, правившего во времена императора Дэчжуна в начале VIII века. Отсюда и политическая аналогия.
Потирая кончик носа, Чэнь думал: все дело в интерпретации. Какой же он дурак! Ван ведь выразилась предельно ясно. Сейчас у них могла быть первая ночь, которой он так страстно жаждал; и она не стала бы единственной. При этом он бы не был связан никакими обязательствами.
Но он сказал: «Нет».
Наверное, он никогда не сумеет дать рациональное объяснение своему поступку.
Ночную тишину нарушил велосипедный звонок.
Он может логично рассуждать о чужих жизнях, но не о своей собственной.
Возможно ли, чтобы на его решение повлияла кассета с записью допроса, которую он прослушал утром? Видимо, в подсознании сработали какие-то параллели. Он вспомнил о желании Гуань отдаться Лаю перед разлукой; и вот теперь – Ван перед отъездом в Японию, к мужу, фактически предлагает ему то же самое.
Старший инспектор Чэнь успел совершить множество ошибок. Наверное, сегодняшняя – еще одна, о которой он потом будет горько сожалеть.
В конце концов, человек – это сделанный им выбор.
Некоторые вещи мужчина сделает; некоторых вещей мужчина не сделает никогда. Еще одно конфуцианское изречение, которому научил его отец. Возможно, в глубине души он консервативен, придерживается традиционных взглядов, даже старомоден – или политически грамотен. Не важно. Главное – он отказал ей.
Что бы он ни сделал, кем бы ни стал, он дал себе зарок: он обязательно найдет убийцу Гуань. Только так он, старший инспектор Чэнь, искупит свои грехи.
19
Перед званым ужином Юй пришел домой довольно поздно.
Пэйцинь уже заканчивала готовить на общей кухне.
– Тебе помочь?
– Нет, иди в комнату. Циньциню сегодня лучше; помоги ему сделать домашнее задание.
– Да, из-за болезни он не ходит в школу уже два дня. Должно быть, пропустил много уроков.
Но Юй ушел не сразу. При виде Пэйцинь, деловито хлопочущей на кухне, он почувствовал себя виноватым. На кухне было жарко. Даже белая рубашка с закатанными рукавами прилипла к телу. Присев на корточки у бетонной мойки, Пэйцинь перевязывала живого краба соломинкой. Несколько янчэньских крабов шумно ползали по усыпанному кунжутом днищу деревянной бадьи.
– Их надо связывать, – пояснила Пэйцинь, заметив его непонимающий взгляд, – иначе клешни в кипятке оторвутся.
– А зачем ты насыпала в бадью кунжут?
– Чтобы крабы не худели. Кунжут для них питателен. Мы купили крабов сегодня, рано утром.
– В наши дни крабы – большая редкость.
– Да и старший инспектор Чэнь нечасто к нам заглядывает.
Именно Пэйцинь предложила пригласить Чэня на ужин. Юй ее, конечно, поддержал. Она предложила званый ужин ради него, ведь именно ей предстояло все приготовить в их единственной комнатке площадью одиннадцать квадратных метров. И тем не менее она настояла на ужине.
Накануне вечером Юй рассказал жене о заседании парткома управления. Комиссар Чжан выразил недовольство его, Юя, равнодушием и халатностью. Недовольство Чжана было Юю не в новинку. Однако на собрании Чжан дошел до того, что предложил парткому отстранить Юя от дела. Предложение Чжана поставили на голосование. Юй не входил в состав парткома, поэтому не мог защищаться. Поскольку следствие зашло в тупик, многие считали, что можно сменить лошадей – по крайней мере, перепоручить ответственное задание другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124