— Далеко. Держитесь света этих лампочек и дойдете.
Она не спешит уезжать. Хочет что-то сказать. Я это чувствую.
— Вчера наша Астг показала мне одно письмо,— на* конец проронила она, глядя куда-то в сторону,
— Какое письмо?
— Ваше письмо с фронта.
Словно жаром из лавы обдало мне лицо* Но я молчу, не знаю, что сказать.
— У нашей Астг очень нежное сердце... Она плакала. Почему вы после этого письма больше не писали ей? Почему?
Звезда Мелика, не дождавшись ответа, резко сорвала с места вагончики и уехала. В ущелье гремела река: «Насыпай, насыпай».
Еще насыпать? Как уместить в одном сердце столько боли? Как?
В туннеле душно. Я расстегиваю куртку. С потолка срываются холодные капли.
«Насыпай, насыпай».
Пусть эта порода обрушится мне на голову, пусть! Чтобы все наконец кончилось! Все...
Возвращался я вместе с Граче.
И на этот раз навстречу нам несется караван вагончиков. Звезда Мелика дает долгий сигнал, и мы прижимаемся к стене.
—- Огонь, а не женщина! — озорно подмигивает Граче.— Эй, Астг!
— И она Астг? — удивляюсь я.
— Разве не похожа на звезду?
— Нет, почему же. Просто у вас есть еще одна Астг— сестра твоего отца.
— Да,— кивает Граче.— И еще одна, та, что стала легендой. Наш род никогда не был беден звездами. Что правда, то правда.
Вагончики приближаются. Астг сдерживает ход. Граче с шутливой сердитостью выговаривает ей:
— Поосторожней со своим космическим кораблем. Где это видано, прижала к стене двух мужчин.
Астг смеется.
— Обоих вас надо одним жгутом связать,— бросает она.— Испугались? Погос-Петрос из вас не получится, увядшие холостяки.
Граче даже обиделся.
— Болтаешь всякое,— отмахнулся он.
Астг залилась еще звонче.
— Не сердись, деверек. Цветов на свете много...— сказала она наконец и увела свои вагончики.
Я с минуту смотрел ей вслед и зашагал вместе с Граче. Шли мы навстречу свету. Мне показалось, что Граче как-то уменьшился в размерах. Туннель стал уже, сжимал наши плечи. И я вдруг спросил:
— Не видно что-то твоей тетушки Астг. Где она?
Граче ответил не сразу. Я ждал и в растерянности
ступал то на рельс, то мимо.
— У власти она,— сказал наконец Граче.— День и ночь занята делами поселка. Тоже не женщина — огонь! Не оставляет меня в покое. Только и слышу: это построй для поселка, то построй. Наши встречи тем и кончаются. Она-то не спросит, не упрекнет, почему я остался увядшим холостяком, не то что эта Астг... И кафе я построил по ее заказу.
— А семья у нее есть?..
Граче отрицательно качает головой.
— Мы с нею оба неудачники в этом смысле. Оба — увядшие холостяки. Хотя она, конечно, далеко не увядшая. У нее был какой-то свой цветок, синий, красный или черный, не говорит. А ждет кого-то. Глядишь, так и прождет всю жизнь.
Хорошо, что Граче идет впереди и не видит, как бьет меня дрожь. Не под землей я, а во льдах горы Татан вместе с моей Астг...
«Не уйдешь ведь, правда?»
Срываю мох с камней Цицернаванка, чтобы не замшели каменные письмена.
«Не уйдешь...»
А я ушел. Скитался неведомо где, и вот...
Солнце. Весна.
Водопадами срывается в теснину ущелья Лорагет. Падает в Воротан — синим поясом на его спину. Захлебывается буйный Воротан глыбами, сорвавшимися сверху Со скал. Здесь строят плотину.
— Прекрасное будет море, и это в скалах, где раньше и слыхом не слыхали о нем,— раздумчиво говорит Граче.
Астг возит и возит караваны вагончиков с породой и с грохотом сваливает камни в реку. Беззлобно рычит Воротан: «Насыпай, насыпай».
Астг остановилась у каменного разреза.
— Бедный наш Воротан,— сказала она с детской наивностью.— Жил в свое удовольствие. А теперь вот преграждаем ему путь.
Граче попытался пошутить:
— Ну что же, ведь и твою дорогу преградила бабушка Шогер. Пришла, забрала из отцовского дома и бросила в сети к Мелику.
Астг рассмеялась. На удивление смеются звезды в этом ущелье!
— Не обижай моего Мелика. Из-за одной его улыбки тысячи звезд упадут с небосвода.
— Ого,—удивился Граче,—какого ты мнения о своем муже!
— А ты как думал? Остается нам с Меликом взять в союзники бабушку и найти сети и для тебя. Давно пора связать по рукам и по ногам. Посмотрим, как ты будешь выглядеть в бабушкиной медовой паутине.— Астг Мелика посмеялась над своими же словами и примирительно добавила: — А сейчас, Граче, подумай пока о вентиляторе. Уж очень он барахлит, может, заменить?..
Она увезла вагончики. А Воротан все рычал: «Насыпай, насыпай!..»
Когда здесь будет море, длинный-предлинный туннель наполнится водой, а Ладанные поля и все склоны и земли получат воду, этот волшебник — Граче, медное тело — Мелик и его Астг высекут на скале у Цицернаванка: создано море в таком-то году!..
Потом пройдет тысяча лет. И другой юноша Граче, стоя на берегу моря, скажет своей золотоволосой Астг: «Это легенда — правдивая и достоверная».
И они прочтут письмена на скале: создано море в таком-то году.
ДОРОГА ЦИЦЕРНАВАНКА
ЦИЦЕРНАВАНК
Граче довез меня на своем газике до курчаво-зеленого подножья горы.
— Видишь эту тропинку?
Еще бы не видеть. Сколько раз ходил но ней. Я киваю головой и выхожу из машины.
— Иди вот по ней,— говорит Граче,— по этой тропинке. Она выведет тебя к Цицернаванку. Никуда не сворачивай. Ни влево, ни вправо. Иди все прямо.
Я закинул ружье за плечо и пошел по тропинке. Граче крикнул мне вслед:
— Может, дать в попутчики Мелика, а?
— Не надо,— ответил я.— Не потеряюсь, не бойся.
Шагов пятьдесят, и я уже в лесу, совсем в ином мире.
Умолк, исчез грохот строительства. И мне тут же почудилось, что я снова с отцом, маленький мальчик с почтовой сумкой за спиной. Потом вспомнился день, когда я пришел в село Хачипапа учителем. И вдруг разозлился на себя: чего это вспоминаю все былое, тягостное? А как же иначе? Если не вспоминать прошлое, перестанешь быть тем, что ты есть, превратишься в ничто, как та порода, которую звезда Мелика сваливает в ущелье. Разве будет жить этот шиповник, если вырвать его с корнем?
Под деревьями играют желтые блики заката, лоскутки золотистого света.
Темнеет в лесу незаметно. Соскользнут с плеч деревьев черные бурки, и под ними погаснет светлая нить тропинки.
Я не спешу. Куда и зачем?
Осенний лес в своем уборе: желтый, багряный, золотистый, синий и даже белый-белый. Моя Астг очень любила белый цвет. «Приноси мне только белые цветы,— говорила она,— только белые».
Лес полон запахов дикой груши, ежевики и спелого инжира. От сладости плодов слипся клюв у птицы, и она энергично трет его о мох.
Это забытый, дальний лес. Нет к нему хоженых дорог. Не вспугнет выстрел дикую козочку, и она спокойно греется в желтых бликах солнца.
Наевшись вдосталь ежевики и сладких груш, что-то бормочет нарождающемуся диску луны медведь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24