Помню. Село было окутано осенней мглой. Далек каменный колодец от дома учителя. Из каменного колодца приносила мне воду в кувшине Астг,
«Пей понемногу, студеная...»
Разве такое забудешь?
Тогдашнее мое пристанище сейчас пустует, как и все старые дома в старом селе. Его новый хозяин тоже перебрался в новый поселок и тоже живет в новом доме. Жалкой кажется маленькая школа старого села, где я учил босоногих детишек.
То было в год, когда упала звезда...
Из камней, привезенных издалека, инженер Граче построил новую школу.
Село поднялось из ущелья, вышло на простор, обрядилось новыми садами, теперь в нем есть кафе и многое такое, чего не было в год, когда упала звезда. Сады поднимаются склонами к Цицернаванку.
ГИБЕЛИ СВОЕЙ НЕ СТРАШУСЬ...
Деревья разрослись и укрыли тенью каменистую тропку, по которой водила меня Астг, свет моей судьбы, в те далекие ночи.
Я ищу согретые солнцем следы моей Астг, ищу ее свет в этом осиянном звездами ущелье.
Нет их... Причудливые тени деревьев легли на тропу. Зазеленела и крыша давильни Хачипапа, той самой, где я пил молодое вино и где мы пережидали непогоду.
Садимся на могильный камень Хачипапа под тень бывших в те дни еще саженцами черешен. Кажется, что и этой черешне пятнадцать веков, так она стара. И кажется, что ничего уже не вернуть. Ни того, чему пятнадцать веков, ни того, что было пятнадцать лет назад.
Сижу понурый. Архитектор пытается рассказать козопасу Мамбре и другим все, что ему ведомо про чудо — Цицернаванк.
— Храм этот поначалу был местом, где поклонялись весне и любви...
Рот козопаса Мамбре, опушенный седыми усами, открывается словно лишь для того, чтобы больше не закрываться:
— Ба...
Я прошу воды. Интересно, сохранился ли прежний вкус у воды из каменного колодца?
Не свожу глаз с ущелья. Все ищу и ищу знакомую тропинку.
Мне протягивают воду в стакане. Я вижу только стакан, тарелку и руку с тоненьким серебряным колечком на пальце.
«Пей понемногу, студеная...»
Жгучая дрожь пронизывает тело. Не знаю, кто поднимает мою голову, я сам или та звезда-девочка.
Астг, как и Цицернаванк, одна-одинешенька.
«Пей понемногу, студеная...» — смотрит она на меня.
В волосах белые пряди, те хмельные нарциссы с горы Татан. Во взгляде все тот же зов и тот же блеск. Астг глядит на меня с былою нежностью и теплотой, но и с каким-то отчаянием.
«Пей понемногу, студеная...»
Архитектор все рассказывает собравшимся о Цицер- наванке.
— Пятнадцать веков, словно драгоценный алмаз, блистает в этом ущелье чудо — Цицернаванк...
Вот блеснула слеза в глазах моей Астг. Всего одна. Астг смахнула ее.
«Пей понемногу, студеная...»
В сердце звенит стон Цицернаванка.
Умолкший колокол жизнь моя.
Развалины храма,
И нет больше паломников...
Опускается ночь. С неба падает звезда. Она цепляется за кривой крест Цицернаванка и тотчас гаснет.
РАДУЙСЯ И ЛИКУЙ
Дремлет Цицернаванк под сенью дубов. Своенравный кустарник прижился и расцвел на его притолоке. Неподалеку давильня Хачипапа, чуть дальше его же чудо- груша...
Сидит, бывало, Хачипап, жмет сок желтой медовой груши на жареную рыбу, да еще вином приправляет, а сам рассказывает:
«Говорят, камень для постройки храма возил бык моего прадеда. Всего один бык. Вон из той каменоломни, что в лесу...»
В той лесной каменоломне сейчас ребята из нового поселка обтесывают сине-розовые глыбы туфа для своих сине-розовых домов...
«Быка похоронили неподалеку, у опушки. И могилу эту люди считают святой. Стоит какому-нибудь быку занемочь, приводят его туда и пускают кровь из уха, чтобы выздоровел...»
Я слушал Хачипапа разинув рот. Чтобы я закрыл его, старик протягивал мне ломоть хлеба с рыбой и приговаривал:
«Ешь, сынок. На свете еще и не такое бывает...»
Притолока Цицернаванка не замшела. Она взывает пышно-цветными письменами: «Да услышу я голос твоей радости».
Вчера съест в озере не подал мне голоса. А жаль.
Обжигая губы, я все повторял слова, начертанные на камне в глубокой древности: «Да услышу я голос твоей радости».
Глаза того, кто создавал этот храм, тоже, наверно, видели свет в водах озера. И свет этот стоном сердца излился в камне.
На притолоке высечен в камне еще и кудрявый крылатый ангел. Глаза и губы его смеются, взывают ко всему живому: «Радуйся и ликуй»,
В те далекие дни безвестный каменотес поделился своей радостью, изваял песнь-хвалу всему сущему: «радуйся и ликуй».
А чему мне радоваться?
Вернись, звезда Цицернаванка, дай свет моим глазам, и я буду радостным, как этот рассвет, и ликующим, как медведь, запустивший лапу в медоносный улей.
Мрачные дубы глухо шелестят, роняя желтые листья- слезы на крышу храма и мне на плечи.
Следы коня ведут меня в глубину леса. И за спиной мне чудится мольба:
Да услышу я голос твоей радости.
Да услышу!.,
Иссякшая тропа подступает к улице, и я неожиданно обретаю себя в новом поселке.
«Радуйся и ликуй».
Поселок, словно свешенный прямо с неба, навис над рекой.
Не поселок — лес садов. Золотя крыши и кроны деревьев, отдыхает солнце. На балконах лимоны в кадках и кошки с зелеными глазами, похожие на диких.
Свои тяжелые лапы опустила на плетень изнемогающая от ноши груша. Рядом рдеет румяными плодами яблоня. Чуть дальше нежит под солнцем свои алые кудри дерево кизила.
«Радуйся и ликуй...»
Женщина тянет на веревке упирающегося мула и ворчит:
— Чтоб обрушилось на нее небо, на председателя.
,..Со звоном рушится светлая молитва. Такое злое
проклятье в этом сине-прозрачном ущелье?
На муле перевешена пара корзин, а в них фрукты. Нет, не фрукты — осколки солнца, источающие мед сквозь плетенье корзин.
Из соседнего сада налетает Меликова Астг:
— Эй, кого это ты проклинаешь?
Женщина с мулом сердится:
— А что она нос задрала? Вот уже семь лет, как мой брат за ней волочится. Другого такого во всей Армении нет, а она, твоя родственница, отказывает ему. Вишь гордячка какая...
Женщина берет из корзины горсть инжира, нет, горсть солнца, протягивает мне.
— Полакомись, пришелец.
Она сует инжир мне в руки.
Астг подходит к плетню.
— Твоего брата мы и псом не держали бы в нашем дворе... — говорит и смеется.
Женщина с мулом отталкивает ногой щенка, чтобы мул не затоптал его. Астг протягивает мне два персика:
— Ешь. Не обращай внимания на ее брехню.
Я тотчас соображаю: не обо мне заботится Астг, просто освобождает руки, того и гляди, бросится на женщину с мулом.
— Пусть твое проклятье обернется на тебя!
— О ком это она, Астг? — спрашиваю я.
— О нас! — задыхается от злости звезда Мелика.—- О нашей Астг. Брат у нее, видишь ли, начальник. Думает, этого достаточно, чтобы за нашей Астг волочиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24