«Когда же вы поднимете воду на Ладанные поля? Когда?»
Вспоминаются и Родник Куропатки, и сухие, растрескавшиеся губы отца, и веселое обещание все той же бабушки Шогер: «Расти большой, когда вырастешь, отдам тебе мою Астг в жены».
И икры мои все еще будто горят от укусов крапивы...
Воспоминания! Одно за другим накатывают они на меня,..
Озимая пшеница уже дала всходы, покрыв пугливой зеленью безводную землю. Если выпадет снег, не замерзнет изумрудное покрывало и заколосятся тогда летом хлеба на Ладанных полях. А если еще и дождь пойдет в мае, теплый тяжелый дождь, непременно быть жатве на Ладанных полях. Но не приведи господь, и снег, и дождь пройдут стороной — не задымятся тогда тониры в селе.
— Есть надежда? — спрашиваю Мелика.
— Есть,— улыбается он.— Вон она, в небе! Снег, он ведь не захочет, не выпадет. И дождь таков — обидится, не пойдет!
И земля взывает: «Жажду — дайте воды».
Дадут. Очень скоро дадут. Для того и обуздывают буйную реку, создают море в ущелье. Вода поднимется, вольется в туннель и придет, придет на Ладанные поля.
И Астг, моя (или не моя) Астг, крикнет с вершины скалы: «Люди, вода пришла!»
Не станет больше Астг отдавать свой свет лесному озерцу. Здесь будет море.
Вода — она и созидатель. Дай ей только верный путь.
Инженер Граче открывает путь на Ладанные поля.
Я на минуту зажмуриваю глаза и вдруг вижу, как из туннеля рвется вода! Поток заполняет все трещины иссохшей земли. Вот он наконец утолил жажду ставших тоже землею Хачипапа и отца моего.
«Охай...»
Досыта напоит вода жалкие чахлые нивы.
И тогда пусть хоть совсем не будет ни снега, ни дождя...
«Жажду — дайте воды».
Скоро уже. Дадут.
По старой тропинке пришел я к дому Хачипапа.
Зима. Заморозила она змей в теснине, которых так боялся отец. Все заморозила. Кроме голода.
Не было хлеба, не было и пути к хлебу. Голод царил в ущельях из края в край.
Пришел я в дом Хачипапа.
— Старый это очаг,— сказал отец,— наверняка у них что-нибудь да есть. Иди туда, зиму там перебьешься.
И я пришел...
В чем душа у мальчонки держалась, а пришел.
Через снега Ладанных полей, что по шейку мне доходили, добрался до села...
Пурга. Ни зги не видать. Шел я на купол Цицернаванка и на трубу дома Хачипапа, а они вдруг пропали из виду. Ноги увязли в снегу, слезы, стекая по щекам, превращались в сосульки. А потом все исчезло в тумане, и я погрузился в мягкую снежную постель...
ДОРОГА СВЕТА
ЭТО ЛЕГЕНДА —
ПРАВДИВАЯ И ДОСТОВЕРНАЯ
На Ладанных полях еще живет старая-престарая липа.
Если смотреть из нового поселка, маленькой и круглой кажется эта одинокая липа.
Косарь всадил свою косу в землю, надел на нее шапку и присел передохнуть под тенью липы. Так делал и Хачипап, когда косил.
Здесь, именно здесь слушал некогда писец Нерсес песню Большого Хачипапа.
«Жажду — дайте воды!..»
Слушал он и песню молодой невесты, что приносила воду своему жениху-пахарю. Девушка приходила сюда из ущелья. Оттуда, из света Цицернаванка,
Я и вино, и вода прозрачная!
И все для тебя, господин мой,
Пахарь земли нашей...
Здесь, именно здесь потчевал некогда Большой Хачипап писца Нерсеса вином и шашлыком из мяса серны.
Под одинокой липой бил родник. Большой Хачипап устраивался под тенью дерева и услаждал слух Нерсеса мастерской игрой на свирели. А много позже он свалил каменные глыбы в Воротан и построил мост, чтобы сын его мог ходить в школу на другом берегу...
Так было. Не веришь?! Взгляни. Вон, видишь, школа во дворце Цицернаванка и песенник Нерсеса в руках у Астг, у звезды Мелика. Открывает Астг песенник, и глаза ей слепит свет, что излучают строки на его страницах.
Всходи, свет мой, всходи,
Глазам твоим солнце из родника.
Душа моя, сердце мое...
Под одинокой липой был буйный родник. Здесь утоляли жажду возделыватель Ладанных полей Большой Хачипап и писец Нерсес,
Одинокое дерево на Ладанных полях осталось жить, родник исчез.
Налетели ураганом кочевые племена из пустынь, что восточнее буйного Аракса, далеко за Каспием. Заполнило войско эти горные долины, испепелило все на своем пути, истоптало виноградные лозы, порушило хачкары. Тысячеглавая орда окунула свою пасть в родник Ладанных полей, сокрушила все окрест. Так было не год, не два — много лет. Большой Хачипап пришел в Цицернаванк к писцу Нерсесу.
«Помоги советом, скажи, как извести врага».
Помрачнел великий писец. Он ли не видел разорения своей страны? Не его ли песни источали мольбу и ярость?
И Нерсес дал совет: «Отведите воду родника Ладанных полей. Исчезнет родник, покинет наши горы и долины враг».
Опечалился Большой Хачипап: как людям-то жить без родника? Но велик был ужас перед сеявшими смерть. И Большой Хачипап прошел по домам, что лепились во впадине ущелья, собрал всю, какая была у людей в запасе, шерсть и забил ею исток родника.
Вода подалась, повернула вспять, пропала в глубинах земли. И ушло войско из ущелий.
Свободно вздохнули горы. А вода пропала...
Пришел в себя в объятиях бабушки Шогер.
— Ребенок замерз,—стонала она,— совсем замерз!
Астг поливала мои обмороженные ноги горючими
слезами и растирала теплыми ладонями.
А козопас дядюшка Мамбре тем временем бормотал себе под нос:
— Иду я за сеном на сеновал, вдруг вижу, в снегу что-то чернеет. И такой был ветер. Ну, думаю, овца убежала из хлева. Подошел поближе, а это наш мальчонка.
Хачипап — белая зима — поднял меня на своих руках, понес в стойло, оттирал там снегом мои ноги.
— Отойдешь, сынок-пошта!—уверял он.
И я отошел. Объятия бабушки Шогер, теплые ладони Астг и Хачипап отходили меня, отвели от края смерти- пропасти. Подпасок Арташ, что был выше меня на две головы, снял с себя папаху и натянул на мою голову.
— Храни,— сказал,— голову, а без ног как-нибудь обойдешься.—Улыбнулся и добавил: — Ты у нас парень холодоустойчивый. Молодец, выдюжил.
Пар от танапура стелился по белой бороде Хачипапа и каплями стекал на ломоть хлеба. Бабушка Шогер протянула кусок рыбы. Да, да, рыбы. А мне-то и хлеб только снился.
— Ешь, родненький.
Хачипап хитро усмехнулся.
— Откуда эта рыба, невестка?
Бабушка Шогер, по обычаю, не смеет открыть рта перед Хачипапом. Она взглядом показала на мужа, козопаса Мамбре, что деловито расправляется со своей долей танапура.
— Поймал в большом бассейне за Цидернаванком.
— В бассейне, говоришь? Плетенку закидывал?
— Нет. Вилами подхватил.
Хачипап утирает мокрые от танапура усы. Что-то, видимо, былое припомнилось. В глазах заиграли искорки.
— Перекинул я как-то на коня две плетенки,— заговорил Хачипап,— собрался в лес, приспела пора зкер собирать на засолку...
Хачипап рассказывает, а рыба у меня во рту так и тает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Вспоминаются и Родник Куропатки, и сухие, растрескавшиеся губы отца, и веселое обещание все той же бабушки Шогер: «Расти большой, когда вырастешь, отдам тебе мою Астг в жены».
И икры мои все еще будто горят от укусов крапивы...
Воспоминания! Одно за другим накатывают они на меня,..
Озимая пшеница уже дала всходы, покрыв пугливой зеленью безводную землю. Если выпадет снег, не замерзнет изумрудное покрывало и заколосятся тогда летом хлеба на Ладанных полях. А если еще и дождь пойдет в мае, теплый тяжелый дождь, непременно быть жатве на Ладанных полях. Но не приведи господь, и снег, и дождь пройдут стороной — не задымятся тогда тониры в селе.
— Есть надежда? — спрашиваю Мелика.
— Есть,— улыбается он.— Вон она, в небе! Снег, он ведь не захочет, не выпадет. И дождь таков — обидится, не пойдет!
И земля взывает: «Жажду — дайте воды».
Дадут. Очень скоро дадут. Для того и обуздывают буйную реку, создают море в ущелье. Вода поднимется, вольется в туннель и придет, придет на Ладанные поля.
И Астг, моя (или не моя) Астг, крикнет с вершины скалы: «Люди, вода пришла!»
Не станет больше Астг отдавать свой свет лесному озерцу. Здесь будет море.
Вода — она и созидатель. Дай ей только верный путь.
Инженер Граче открывает путь на Ладанные поля.
Я на минуту зажмуриваю глаза и вдруг вижу, как из туннеля рвется вода! Поток заполняет все трещины иссохшей земли. Вот он наконец утолил жажду ставших тоже землею Хачипапа и отца моего.
«Охай...»
Досыта напоит вода жалкие чахлые нивы.
И тогда пусть хоть совсем не будет ни снега, ни дождя...
«Жажду — дайте воды».
Скоро уже. Дадут.
По старой тропинке пришел я к дому Хачипапа.
Зима. Заморозила она змей в теснине, которых так боялся отец. Все заморозила. Кроме голода.
Не было хлеба, не было и пути к хлебу. Голод царил в ущельях из края в край.
Пришел я в дом Хачипапа.
— Старый это очаг,— сказал отец,— наверняка у них что-нибудь да есть. Иди туда, зиму там перебьешься.
И я пришел...
В чем душа у мальчонки держалась, а пришел.
Через снега Ладанных полей, что по шейку мне доходили, добрался до села...
Пурга. Ни зги не видать. Шел я на купол Цицернаванка и на трубу дома Хачипапа, а они вдруг пропали из виду. Ноги увязли в снегу, слезы, стекая по щекам, превращались в сосульки. А потом все исчезло в тумане, и я погрузился в мягкую снежную постель...
ДОРОГА СВЕТА
ЭТО ЛЕГЕНДА —
ПРАВДИВАЯ И ДОСТОВЕРНАЯ
На Ладанных полях еще живет старая-престарая липа.
Если смотреть из нового поселка, маленькой и круглой кажется эта одинокая липа.
Косарь всадил свою косу в землю, надел на нее шапку и присел передохнуть под тенью липы. Так делал и Хачипап, когда косил.
Здесь, именно здесь слушал некогда писец Нерсес песню Большого Хачипапа.
«Жажду — дайте воды!..»
Слушал он и песню молодой невесты, что приносила воду своему жениху-пахарю. Девушка приходила сюда из ущелья. Оттуда, из света Цицернаванка,
Я и вино, и вода прозрачная!
И все для тебя, господин мой,
Пахарь земли нашей...
Здесь, именно здесь потчевал некогда Большой Хачипап писца Нерсеса вином и шашлыком из мяса серны.
Под одинокой липой бил родник. Большой Хачипап устраивался под тенью дерева и услаждал слух Нерсеса мастерской игрой на свирели. А много позже он свалил каменные глыбы в Воротан и построил мост, чтобы сын его мог ходить в школу на другом берегу...
Так было. Не веришь?! Взгляни. Вон, видишь, школа во дворце Цицернаванка и песенник Нерсеса в руках у Астг, у звезды Мелика. Открывает Астг песенник, и глаза ей слепит свет, что излучают строки на его страницах.
Всходи, свет мой, всходи,
Глазам твоим солнце из родника.
Душа моя, сердце мое...
Под одинокой липой был буйный родник. Здесь утоляли жажду возделыватель Ладанных полей Большой Хачипап и писец Нерсес,
Одинокое дерево на Ладанных полях осталось жить, родник исчез.
Налетели ураганом кочевые племена из пустынь, что восточнее буйного Аракса, далеко за Каспием. Заполнило войско эти горные долины, испепелило все на своем пути, истоптало виноградные лозы, порушило хачкары. Тысячеглавая орда окунула свою пасть в родник Ладанных полей, сокрушила все окрест. Так было не год, не два — много лет. Большой Хачипап пришел в Цицернаванк к писцу Нерсесу.
«Помоги советом, скажи, как извести врага».
Помрачнел великий писец. Он ли не видел разорения своей страны? Не его ли песни источали мольбу и ярость?
И Нерсес дал совет: «Отведите воду родника Ладанных полей. Исчезнет родник, покинет наши горы и долины враг».
Опечалился Большой Хачипап: как людям-то жить без родника? Но велик был ужас перед сеявшими смерть. И Большой Хачипап прошел по домам, что лепились во впадине ущелья, собрал всю, какая была у людей в запасе, шерсть и забил ею исток родника.
Вода подалась, повернула вспять, пропала в глубинах земли. И ушло войско из ущелий.
Свободно вздохнули горы. А вода пропала...
Пришел в себя в объятиях бабушки Шогер.
— Ребенок замерз,—стонала она,— совсем замерз!
Астг поливала мои обмороженные ноги горючими
слезами и растирала теплыми ладонями.
А козопас дядюшка Мамбре тем временем бормотал себе под нос:
— Иду я за сеном на сеновал, вдруг вижу, в снегу что-то чернеет. И такой был ветер. Ну, думаю, овца убежала из хлева. Подошел поближе, а это наш мальчонка.
Хачипап — белая зима — поднял меня на своих руках, понес в стойло, оттирал там снегом мои ноги.
— Отойдешь, сынок-пошта!—уверял он.
И я отошел. Объятия бабушки Шогер, теплые ладони Астг и Хачипап отходили меня, отвели от края смерти- пропасти. Подпасок Арташ, что был выше меня на две головы, снял с себя папаху и натянул на мою голову.
— Храни,— сказал,— голову, а без ног как-нибудь обойдешься.—Улыбнулся и добавил: — Ты у нас парень холодоустойчивый. Молодец, выдюжил.
Пар от танапура стелился по белой бороде Хачипапа и каплями стекал на ломоть хлеба. Бабушка Шогер протянула кусок рыбы. Да, да, рыбы. А мне-то и хлеб только снился.
— Ешь, родненький.
Хачипап хитро усмехнулся.
— Откуда эта рыба, невестка?
Бабушка Шогер, по обычаю, не смеет открыть рта перед Хачипапом. Она взглядом показала на мужа, козопаса Мамбре, что деловито расправляется со своей долей танапура.
— Поймал в большом бассейне за Цидернаванком.
— В бассейне, говоришь? Плетенку закидывал?
— Нет. Вилами подхватил.
Хачипап утирает мокрые от танапура усы. Что-то, видимо, былое припомнилось. В глазах заиграли искорки.
— Перекинул я как-то на коня две плетенки,— заговорил Хачипап,— собрался в лес, приспела пора зкер собирать на засолку...
Хачипап рассказывает, а рыба у меня во рту так и тает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24