— Чудная вода. Пресная. Поднимем ее к новому поселку. Не пить же нам речную...
Шутка сказать, поднимем... Но разве не эти люди проложили дорогу? Астг брызжет водой в лицо Граче.
— Э-й, не засни! — кричит она и оборачивается ко мне: — Нам нужно пять километров труб, чтобы эту воду сперва спустить в ущелье, а уж оттуда поднять на Ладанные поля... Всего пять километров...
С высоких круч стремительно скатывается вниз вода, ни больше ни меньше шестьсот лет прятавшаяся от людских глаз.
— В этом ущелье никогда не бывает зимы и туч,— говорит Мелик.
Астг смеется:
— Такое же холодоустойчивое, как ты!
— Есть кому греть, потому и не мерзну,— дерзко бросает Мелик,
Астг укоризненно взглядывает на меня. Астг одинока. Ее никто не греет. Пятнадцать лет ждать! Целых пятнадцать лет! Зато теперь, когда вот я рядом, почему-то опять сдерживает себя. Большую любовь иные скрывают под броней, и не подвластна она тогда никаким стихиям. Даже молнии, сорвавшейся с горы Татан, не поразить ее.
Жаждущая тень Цицернаванка тянется к текущему по дну ущелья Воротану. Зря тянется. Не достать ей воды...
Астг долго молчит. Потом, как бы стряхнув с себя ношу, звонко спрашивает:
— Так что скажешь, Граче?
— О чем ты?
— О трубах.
Граче улыбается:
— Привезу! Так и быть, привезу. Не то ведь покоя не дашь.
Астг обращается уже ко мне:
— А ты как? Выбрал участок?
— Выбрал.
— В каком месте?
— У Родника Куропатки.
Лицо Астг зарделось. Только на миг. И она вновь принялась за Граче:
— Воду поведешь наверх с таким расчетом, чтобы вывести ее у Родника Куропатки. Там крапива растет, надо с ней расправиться.
— Все сделаю, как велишь, дорогая тетушка,— согласно кивает Граче.
— Не тетушка,— замечает Астг.— Сейчас я тебе председатель поселкового Совета. Так-то, племянничек.
Астг смеется. И мне кажется, все вокруг оживает и даже земля уже не взывает: «Жажду — дайте воды».
Может, так оно и будет? Отойдет, забудется кручина «Оровела»? Оживет Родник Куропатки, все окрест напоит.
ДОРОГА ЗВЕЗДЫ
ЕГО ЗВЕЗДА ЗАКАТИЛАСЬ
Вода ледников горы Татан сквозь толщу скал пробилась к людям. Она грохочет и зелено-белым пенным потоком течет по каменному руслу.
Вон новый сад, за ним зеленая гора и уж потом Татан с покрывалом свежевыпавшего снега. Снег не опустился до входа в туннель. Должно быть, побоялся заморозить бесстрашную черешню. Милая моя черешня, одиноко жмущаяся к скале. Не дерево, а чудо!
— Белая радость на этой желтой мрачной скале...
Кто это сказал? Ах, Граче, он вернулся.
Черешня стара, а вход в туннель нов. Я свидетель рождения дерева, но не видел рождения туннеля.
Граче нежно гладит красноватый ствол расцветшей белопенной черешни.
— Бедное ты мое, одинокое дерево.
Вокруг Цицернаванка, словно к пляске изготовившиеся, красно-зеленые свечки. Это молодые деревца черешни.
Весна пробуждается. Из-под надтреснутой коры струится мед. Высовывают головки почки. А ветки тем временем наливаются силой, что идет к ним из земли.
Моя Астг с надеждой смотрит на деревца — сама деревце.
«Они уже не замерзнут? — спрашивает Астг с тревогой.— Мне жалко их...»
А сверху на нас обрушивается голос бабушки Шогер: «Эй-эй, Астг, иди домой...»
Под куполом Цицернаванка вокруг краснолапые голуби.
«Иди-и домой...»
Пышноцветная черешня удивленно смотрит своими белыми цветами...
— Не замерзает? — спрашиваю я.
— Кто? Черешня?
— Черешня. Стоит ведь у самого снежного покрова горы.
— Привыкла. Не замерзает. Четыре года назад, когда мы пришли сюда решать, где проложим дорогу воде, увидали ее, одинокую, соседку скал и льдов. Чудом нам показалась эта отважная черешня. И надумали мы сберечь чудо на радость людям...
Снега таяли. Плакали снега, увенчавшие скалы над Цицернаванком. А под молоденькими черешнями зеленела травка, местами прорезанная желтоглазой лиловостью фиалок.
Снега таяли. Плакали снега, увенчавшие скалы над Цицернаванком. Плакала и моя Астг.
Закат оросил багровым цветом зелень ущелья и снега на скале. Мы поднялись до самых снегов: полюбоваться подснежниками и собой, своей юностью покрасоваться.
Это было здесь, на том самом месте, где растет сейчас одинокая черешня.
Были снег и черная земля. И подснежники на границе черной земли и снега: ножки в темных рубашках, а го
ловки белые-белые. Астг или, может, подснежник шепнул: «Ты замерз?..»
Я зачерпнул горсть снега, чтобы охладить свои губы.
«Ты замерз?..»
Астг тоже зачерпнула горсть снега, чтобы охладить губы.
Отчего горели наши губы?
Астг горячими губами приникла к моим пылающим губам и шептала: «Не уйдешь ведь, правда?» — «Правда!..»
Когда лучи солнца снова упали на крест Цицернаванка, моя Астг вырвала из земли молодой росток черешни и посадила его рядышком с другим. Вот здесь, на этом месте, мы некогда скрепили свой союз.
«Не замерзнут?» — спросил я.
«Нет,— улыбнулась моя звезда.— Теплом нашего счастья продержатся».
Вода ледников горы Татан сквозь толщу скал пробилась к людям. Она грохочет и зелено-белым пенным потоком течет по каменному руслу.
Одиноко стоит черешня.
А где же другая?
Инженер Граче словно подслушал мои мысли.
— Было здесь два дерева,— говорит он,— две черешни— одна другой опора... Я сам их видел. Не дожила вторая, засохла...
Были в наших горах тропинки. Долгим был путь от склона к склону ущелья, а крикни из конца в конец — все слыхать. Проложили дороги в наших горах, и подступили они к той тропинке, что вилась в скалах к Цицернаванку. Подступили и увели меня.
«Не уйдешь ведь, правда?..»
Были дороги. Дальние, страшные. Дороги смерти и разрухи. Не все с них возвращались. Была война. Жестокая и долгая. Она залила кровью не только сердца, но и души, надежды...
Эта дорога новая. Старые здесь: одни горы да снег на них.
Граче тогда еще был в пеленках. Он не видел первого цветения этой черешни. Но потом и Граче прошел по дорогам войны. Молод он, а вон и на его висках седина. Может, все горцы седеют рано? Но нет, наверно, рано седеют те, кто видел дальние трудные дороги, те, кто много тосковал.
— Плодоносит? — спрашиваю я, кивая на черешню.
— Нет,— отвечает Граче.— Одинока она, да и холодно здесь. Чуть морозцем в ночи прихватит, цветы сожмутся, опадут.
Я глажу ствол черешни. Он жжет мне ладонь. Кривой крест Цицернаванка словно обрушивается на мою голову.
Отец мой не боялся медведей, что бродят в наших ущельях, зато никогда не отважился забраться на ледяное плечо горы Татан. Он боялся стужи, боялся Снежной невесты.
«Не поднимайся к снеговым вершинам,— заклинал он меня,— в них опасность — там живут Снежная невеста и Смерть. Не поднимайся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24