— Через два года эта земля утолит свою жажду.
Утолит? Что ж, потерпим. Два года — не срок!
Я не говорил Граче, что на фронте мы были вместе с его отцом. И бабушке Шогер не говорил. Она и по сию пору ждет возвращения сына. Ждет и надеется. Иной раз тяжело упрет ладони в колени и спросит: «Неужели ты не видел моего Арташа?»
Я молча качаю головой.
Сказать ей правду выше моих сил. Пусть ждет и надеется. Без веры ведь жить невозможно.
Осеннее утро. Мы с Граче стоим в опаленной мураве. Зев туннеля дышит прохладой.
На горизонте резанул молнией белый жеребец. А на нем чудо-всадница — моя Астг. За спиной развевается синяя шаль, словно крылья несут всадницу. Она уже совсем рядом. Смотрит гордо. Еще бы! На коне и крылата! Астг протягивает Граче кувшин.
— Вода из пропавшего родника, пей.
Граче приникает к горлышку и долго пьет.
— Охай!..
Я не поднимаю глаз на Астг, ноги меня не держат. Черная стрела обжигает сердце...
«Не уйдешь ведь, правда?..»
Едва сдерживаю крик: вернулся я, Астг, вернулся!.. Немой вопрос и скрытая ирония застывают на ее крепко сжатых губах. Я еще ниже опускаю голову. Астг рывком поворачивает коня и протягивает кувшин теперь уже мне:
— Хочешь?
— Нет,— выдыхаю я беззвучно.
Ее глаза теплеют.
— Участок для дома выбрал? Спеши, не то опоздаешь.— И, обернувшись к Граче, добавляет: — Эту найденную воду надо поднять к Ладанным полям, к Роднику Куропатки. Ты хозяин строительства, подумай, как сделать.
— Ты власть,— улыбается Граче,— ты и думай.
— Я тебя напоила, чтоб знал вкус воды. Мое дело сделано. А ты думай. Не спеши. Торопить не стану.
Астг снова на миг взглядывает на меня и резко пускает коня вскачь. Жеребец вихрем уносится к дальним далям. Концы синей шали разрезают горизонт. Гаснет крылатая искра... Только сердце мое выбивает: «Куда же ты, Астг? Я вернулся... Видишь, вернулся...»
Безответен и пуст рассеченный синим горизонт.
Я поднимаю с земли кувшин и с наслаждением приникаю к нему.
— Охай!..
Еще немного, и Граче с Меликом утолят жажду этой земли. Она отойдет, умиротворится и заглядится на звезды. У земли тоже есть свои звезды.
«А что делать мне?» — взываю я к опустевшему горизонту.
Ответа нет. И ущелье молчит, и весь мир. Моя звезда исчезла.
— Ты и впрямь будешь строить здесь дом?—возвращает меня к жизни Граче.
— Да, буду,— отвечаю я.— Не вечно же скитаться, пора и свой очаг задымить.
Граче показывает в сторону Родника Куропатки.
— Возьми землю там. Оттуда дальше видно....
Он подходит к «Волге».
— А я ведь уезжаю,-— говорит Граче.
— Куда?
— На побережье...
— Отдыхать?
Он качает головой:
— Отыскалась могила Веры. К ней поеду.
Я вспоминаю рассказ Мелика о медсестре. Вглядываюсь в лицо Граче. Он едет на могилу той, что светила ему в душу мягким синим светом. Я пожимаю руку Граче.
— Дождешься моего возвращения или уедешь? — спрашивает он.
— Куда? — пожимаю я плечами.— Ни за что больше не уеду из этих ущелий!..
«Волга» скользит по новой дороге, протянувшейся сквозь Ладанные поля. Хорошая, ровная дорога. Только меня она больше не манит в дальние края.
ПРОПАВШАЯ ВОДА
Мой отец-почтальон ведет меня за собой по горной тропе. Показывает на плоскокрышие домики на скале или под скалой.
«Это Гржик,— говорит он,— это лес Морус — борода в горсти. Это Цакут, что Чертов мост. А это Цицернаванк».
Отец крепко держит меня за руку, чтобы я не сорвался в пропасть. Часто, обхватив за плечи, прижимает поплотнее к себе, чтобы колючки не изодрали мой старенький пиджачок.
При виде Чертова моста, с грохотом изрыгающего белопенную воду, меня охватывает ужас...
Давно это было.
Сейчас я еду по дорогам моего детства в мягко скользящей «Волге», еду по следам отца.
«Это Гржик,— говорю я друзьям,— а это лес Морус — борода в горсти. Это Цакут, это Чертов мост. А это Цицернаванк...»
Как-то, стоя здесь, высоко над Лорагетом, вместе с Граче, который потом построит эту дорогу, мы, не единожды устрашенные грозными скалами, которых даже молнии с горы Татан не могут краем задеть, молча думали каждый о своем...
«Нелегкая у нас задача,— прервал наконец молчание Граче.— На редкость дикое ущелье. Недоступное».
«Неужто построите здесь дорогу?» — пожимаю я плечами.
«Немыслимо,— вздыхает он в ответ,—Но строить надо. Надо...»
И вот сейчас, сидя рядом с ним в машине, я еду этим некогда недоступным ущельем. Гляжу и не могу надивиться: как удалось одолеть твердь этих ущелий, рассечь их и проложить дорогу? Дивись не дивись, а вот она — дорога, построенная людьми, имена которых уже стали легендой. Подумать страшно, через какие скалы пробили широкий путь жизни!
Разве это не чудо?
Отец занемог.
Закинул я почтовую сумку за спину и стал разносить почту в ближние и дальние села. Была осень. Не доходя до Цицернаванка, я остановился как вкопанный: на стволе груши Хачипапа распростерся медведь — муха на острие иглы. Вопит и корчится он в предсмертных судорогах. Забрался, видно, на дерево полакомиться грушами. Наелся небось до отвала, насытился и по своей медвежьей привычке решил спрыгнуть на землю, да не тут- то было — напоролся на сук.
Рычит, вопит медведь, разрывает криком небо.
Спрятался я в расщелине скалы. Другой тропинки-то нет. Наверху — непролазное скопище скал, словно стада на перегоне, а внизу — грохочущая река.
Целый божий день рычал медведь и ночь рычал, зажав мое щуплое дрожащее тело в скалах. А когда замолк и над его тушей закружились стервятники, я наконец сорвался —и бежать из полного ужасов ущелья...
Давно это было.
А новый сад Мелик насадил совсем недавно. Сад — потомок сада Хачипапа.
Редкие тени скользят по зеленому ковру склона. Председатель поселкового Совета Астг спорит с двумя гидрологами. А Мелик рассказывает об ущелье, о заботах тех, кто обуздывает его.
Перед нами теснина Воротана с девственными скала
ми вокруг. И прямо на скалах лес. А из леса к подножию Цицернаванка спадает белопенный поток. Это вода того самого некогда сокрытого родника. Шестьсот лет она пропадала. И вот туннельщик Мелик да инженер Граче отыскали ее, вывели к людям.
На той стороне бесплодного лона реки — царство колючек. От самого берега до высоких скал на Ладанных полях — целина с Цицернаванком посредине. На притолоке храма уже не растет куст-разрушитель. Астг сдержала свое слово.
«Радуйся и ликуй...»
В тени молодой яблони качается хмельной нарцисс. Далеко под ним в глубинах земли горит свет. Там прорывают туннель. А по дороге ползет зеленый жучок— газик. Приемник его разносит по ущелью звуки незнакомой, чужёстранной песни.
Астг опускает руку в пену обретенного родника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24