Теперь Колумб
собирает на лекции толпы студентов, его приговора ждут словно речения
оракула, и все же довольства нет. Он-то понимает - это слава Везалия гонит
сюда учеников, а в нем, опытнейшем враче, видят всего лишь последователя
везальского выскочки, хотя Реальд годами старше того, кого прочат ему в
учителя.
Колумб не забыл, как год назад оскорбил его сенат. Везалий тогда
отправлялся в Базель и оставил Колумба заместителем по кафедре. Так же как
и сейчас слушали Реальда сонмы школяров-медикусов и просто любознательных
дворян. Успех был громовой, но вернулся Везалий, и из сената пришел указ:
"А в дальнейшем желаем, чтобы лекции по анатомии читались только Андреем
Везальцем, сыном императорского аптекаря". Такого бесчестья Колумб
простить не мог.
Вечерами Колумб доставал из сундука рукопись, пухлую и уже затертую
по краям. Перечитывал и с горечью убеждался, что она представляет лишь
слепок с труда Андрея. А ведь написана его работа лучше, проще и понятнее.
Чтобы прочесть Везалия, нужно быть ученей самого Эразма, а медики сегодня,
как и триста лет назад, говорят на, пусть неправильной, но зато несложной
кухонной латыни. Конечно, они предпочтут книгу Колумба. Вот только труд
императорского любимца был опубликован, когда Реальд лишь начинал
размышлять о руководстве по анатомии.
Главное же - в работе Колумба нет ничего, что придавало бы ей
самостоятельную ценность. Сам Колумб понимал это яснее всех, хотя и
выносил на поля почти любой страницы краткие примечания: "Везалий
ошибается", "За Галена, против Везалия" и, наконец, "Везалий - темный,
непонятный писатель". Но все это относилось ко второстепенным мелочам, к
тому же, Колумб чувствовал, что возражения его шатки и будут опрокинуты,
если вдруг Андрей вернется в университет и обрушится на предателя всей
мощью. Чтобы книга получила вес, в ней должно быть описано настоящее
открытие.
Приходило утро, с первым уличным шумом, прохладой, розовым солнечным
светом. Неложившийся Колумб надевал тяжелый, шитый золотой ниткой
бархатный кафтан и выходил на площадь. Грохоча посохом, проходил под
гулкими арками, спешил в прозекторскую, где ждал труп очередного
повешенного. Их по старой памяти продолжали присылать в анатомический
театр.
Колумб кромсал тело скальпелем, ища подтверждения ночным догадкам,
рассекал мышцы, препарировал нервы и сосуды, копался во внутренностях.
Много раз казалось - удача близка, но открывалась ошибка, и Колумб с
проклятиями отходил от тела, порой так истерзанного, что в нем нечего было
демонстрировать студентам.
Незыблем оставался Везалий, ни одной ошибки не мог найти у него
завистливый ученик, и ничего не находил нового, не открытого дотошным
анатомом. И не раз чудилось Колумбу во время вскрытий, что Андрей стоит у
него за спиной и чуть заметно улыбается в густую молодую бороду. Тогда
Колумб сжимал нож побелевшими пальцами и начинал безжалостно кромсать
тело, пачкаясь в крови и рискуя заразиться эпилепсией.
Сразу по отъезду Везалия, Колумб поспешил в его дом. Очаг в кабинете
был полон серого хрусткого пепла. Андрей перед бегством сжег свои бумаги:
рукописи неоконченных трудов, заметки, наблюдения. Конечно, ведь хотя
сейчас он поедет в родную Фландрию, но большую часть времени ему прийдется
проводить в Испании, где от лап инквизиции его будет охранять только
непрочное благоволение Карла.
Колумб пригоршнями просеял холодный прах, но нашел лишь один
обуглившийся клочок, на котором уцелело написанное рукой Андрея слово
"lupus". Что оно значило? Знаток четырех языков - Везалий любил украшать
свои сочинения примерами из древних авторов и хитроумными аллегориями, так
что "lupus" могло попросту означать "волк". А если это название болезни?
Последнее время Везалий много исследовал лечебные свойства китайского
корня, и Колумб, памятуя об э том, на всякий случай, стал назначать его
отвар при волчанке. Успеха, однако, не достиг и в бешенстве изорвал
бесполезный клочок.
Шло время. Колумб желтел от вредных разлитий черной желчи, исхудал и
почти совсем облысел. Рукопись все реже появлялась на свет и тоже
бессмысленно желтела в запертом сундуке.
Однажды, туманный осенним вечером Колумб был обеспокоен сильным
стуком в дверь. Вошедший слуга доложил, что пришел некий человек, который
говорит, что принес почту из Франции. Их немало шаталось по дорогам -
купцов, не имеющих товаров, контрабандистов, бродячих монахов,
промышляющих доставкой корреспонденции. Когда случалось6 они торговали
вразнос, не пропускали ни одной ярмарки или святого места. Но, кроме того,
в дорожных сумках переносили они послания итальянских еретиков своим
немецким учителям, изысканную латинскую переписку гуманистов и просто
дружеские послания разделенных морем и горами людей, тех, у кого не
хватило денег, чтобы послать специального гонца. Неторопливо брели
письмоноши по дорогам Европы, иной раз больше года уходило на то, чтобы
письмо перевалило через Альпы. И частенько случалось, что адресата на
месте уже не оказывалось.
Путешественник принес письмо профессору анатомии Андреасу Везалиусу,
случайные люди указали ему дом профессора анатомии Реальда Колумбуса, и
посыльный отправился туда, надеясь, что собрат и товарищ адресата укажет
ему дальнейший путь. Редко случалось, чтобы письмо, отправленное с
оказией, не находило цели, ведь деньги посыльный получал только когда
передавал письмо. И чем труднее было найти адресата6 тем выше оказывалась
награда. Не потому ли порой письма шли годами?
- Откуда ты пришел? - спросил Колумб.
- Из Лиона, домине, - ответствовал торговец.
- Письмо от кого?
- Не знаю. Мне его вручил врач кардинала, почтенный доктор Жан
Канапе. Но это не его печать.
Колумб насторожился. Книги лионского врача Жана Канапе были ему
известны, в особенности "Комментарий к шестой книге по терапии Клавдия
Галена" - научный труд менее всего напоминающий действительный
комментарий.
- Можешь отдать письмо мне, - веско проговорил Колумб. - Послание
адресовано профессору анатомии прославленного Падуанского университета.
Прежде то был Везалий, потому его имя и проставлено на письме, а теперь
это я.
- Как угодно, домине, я отдам письмо, но за доставку мне обещано
десять золотых ливров.
Отступать было некуда, Колумб, скрепя сердце, развязал кошель и
отсчитал деньги.
В кабинете он долго рассматривал толстый прямоугольный пакет,
скрепленный красной восковой печатью с вензелем из переплетшихся букв M.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
собирает на лекции толпы студентов, его приговора ждут словно речения
оракула, и все же довольства нет. Он-то понимает - это слава Везалия гонит
сюда учеников, а в нем, опытнейшем враче, видят всего лишь последователя
везальского выскочки, хотя Реальд годами старше того, кого прочат ему в
учителя.
Колумб не забыл, как год назад оскорбил его сенат. Везалий тогда
отправлялся в Базель и оставил Колумба заместителем по кафедре. Так же как
и сейчас слушали Реальда сонмы школяров-медикусов и просто любознательных
дворян. Успех был громовой, но вернулся Везалий, и из сената пришел указ:
"А в дальнейшем желаем, чтобы лекции по анатомии читались только Андреем
Везальцем, сыном императорского аптекаря". Такого бесчестья Колумб
простить не мог.
Вечерами Колумб доставал из сундука рукопись, пухлую и уже затертую
по краям. Перечитывал и с горечью убеждался, что она представляет лишь
слепок с труда Андрея. А ведь написана его работа лучше, проще и понятнее.
Чтобы прочесть Везалия, нужно быть ученей самого Эразма, а медики сегодня,
как и триста лет назад, говорят на, пусть неправильной, но зато несложной
кухонной латыни. Конечно, они предпочтут книгу Колумба. Вот только труд
императорского любимца был опубликован, когда Реальд лишь начинал
размышлять о руководстве по анатомии.
Главное же - в работе Колумба нет ничего, что придавало бы ей
самостоятельную ценность. Сам Колумб понимал это яснее всех, хотя и
выносил на поля почти любой страницы краткие примечания: "Везалий
ошибается", "За Галена, против Везалия" и, наконец, "Везалий - темный,
непонятный писатель". Но все это относилось ко второстепенным мелочам, к
тому же, Колумб чувствовал, что возражения его шатки и будут опрокинуты,
если вдруг Андрей вернется в университет и обрушится на предателя всей
мощью. Чтобы книга получила вес, в ней должно быть описано настоящее
открытие.
Приходило утро, с первым уличным шумом, прохладой, розовым солнечным
светом. Неложившийся Колумб надевал тяжелый, шитый золотой ниткой
бархатный кафтан и выходил на площадь. Грохоча посохом, проходил под
гулкими арками, спешил в прозекторскую, где ждал труп очередного
повешенного. Их по старой памяти продолжали присылать в анатомический
театр.
Колумб кромсал тело скальпелем, ища подтверждения ночным догадкам,
рассекал мышцы, препарировал нервы и сосуды, копался во внутренностях.
Много раз казалось - удача близка, но открывалась ошибка, и Колумб с
проклятиями отходил от тела, порой так истерзанного, что в нем нечего было
демонстрировать студентам.
Незыблем оставался Везалий, ни одной ошибки не мог найти у него
завистливый ученик, и ничего не находил нового, не открытого дотошным
анатомом. И не раз чудилось Колумбу во время вскрытий, что Андрей стоит у
него за спиной и чуть заметно улыбается в густую молодую бороду. Тогда
Колумб сжимал нож побелевшими пальцами и начинал безжалостно кромсать
тело, пачкаясь в крови и рискуя заразиться эпилепсией.
Сразу по отъезду Везалия, Колумб поспешил в его дом. Очаг в кабинете
был полон серого хрусткого пепла. Андрей перед бегством сжег свои бумаги:
рукописи неоконченных трудов, заметки, наблюдения. Конечно, ведь хотя
сейчас он поедет в родную Фландрию, но большую часть времени ему прийдется
проводить в Испании, где от лап инквизиции его будет охранять только
непрочное благоволение Карла.
Колумб пригоршнями просеял холодный прах, но нашел лишь один
обуглившийся клочок, на котором уцелело написанное рукой Андрея слово
"lupus". Что оно значило? Знаток четырех языков - Везалий любил украшать
свои сочинения примерами из древних авторов и хитроумными аллегориями, так
что "lupus" могло попросту означать "волк". А если это название болезни?
Последнее время Везалий много исследовал лечебные свойства китайского
корня, и Колумб, памятуя об э том, на всякий случай, стал назначать его
отвар при волчанке. Успеха, однако, не достиг и в бешенстве изорвал
бесполезный клочок.
Шло время. Колумб желтел от вредных разлитий черной желчи, исхудал и
почти совсем облысел. Рукопись все реже появлялась на свет и тоже
бессмысленно желтела в запертом сундуке.
Однажды, туманный осенним вечером Колумб был обеспокоен сильным
стуком в дверь. Вошедший слуга доложил, что пришел некий человек, который
говорит, что принес почту из Франции. Их немало шаталось по дорогам -
купцов, не имеющих товаров, контрабандистов, бродячих монахов,
промышляющих доставкой корреспонденции. Когда случалось6 они торговали
вразнос, не пропускали ни одной ярмарки или святого места. Но, кроме того,
в дорожных сумках переносили они послания итальянских еретиков своим
немецким учителям, изысканную латинскую переписку гуманистов и просто
дружеские послания разделенных морем и горами людей, тех, у кого не
хватило денег, чтобы послать специального гонца. Неторопливо брели
письмоноши по дорогам Европы, иной раз больше года уходило на то, чтобы
письмо перевалило через Альпы. И частенько случалось, что адресата на
месте уже не оказывалось.
Путешественник принес письмо профессору анатомии Андреасу Везалиусу,
случайные люди указали ему дом профессора анатомии Реальда Колумбуса, и
посыльный отправился туда, надеясь, что собрат и товарищ адресата укажет
ему дальнейший путь. Редко случалось, чтобы письмо, отправленное с
оказией, не находило цели, ведь деньги посыльный получал только когда
передавал письмо. И чем труднее было найти адресата6 тем выше оказывалась
награда. Не потому ли порой письма шли годами?
- Откуда ты пришел? - спросил Колумб.
- Из Лиона, домине, - ответствовал торговец.
- Письмо от кого?
- Не знаю. Мне его вручил врач кардинала, почтенный доктор Жан
Канапе. Но это не его печать.
Колумб насторожился. Книги лионского врача Жана Канапе были ему
известны, в особенности "Комментарий к шестой книге по терапии Клавдия
Галена" - научный труд менее всего напоминающий действительный
комментарий.
- Можешь отдать письмо мне, - веско проговорил Колумб. - Послание
адресовано профессору анатомии прославленного Падуанского университета.
Прежде то был Везалий, потому его имя и проставлено на письме, а теперь
это я.
- Как угодно, домине, я отдам письмо, но за доставку мне обещано
десять золотых ливров.
Отступать было некуда, Колумб, скрепя сердце, развязал кошель и
отсчитал деньги.
В кабинете он долго рассматривал толстый прямоугольный пакет,
скрепленный красной восковой печатью с вензелем из переплетшихся букв M.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31