Не-ет. Больше сюда – ни ногой, ни копытом. Прав Иоганн. Нечистое место!
Стадо он пригнал на выпас часам к девяти. Трава на обширной поляне стояла густая, сочная. Пошел слепой дождь и тут же прекратился. Из-за одинокого облака выглянул Эпс, повисла бледная радуга, защебетали птицы. Все это настраивало на совершенно безмятежный лад, но, кроме птиц, в весенней голубизне плавала еще и зубастая тварь. Эдакий уродец из тех, что порой залетали из-за хребта. Обитатели Бистрица считают их порождением преисподней, в которых нужно стрелять серебряными пулями, а скептик Иоганн вполне обходился свинцом. Поговаривали, что он даже ел этих кожистых да костистых. Что ж, с Иоганна вполне может статься и такое, хотя в подземелье доблестный полицай тоже струхнул не на шутку.
Улыбнувшись воспоминанию, Иржи быстро развел костерок, перекусил. Потом поправил старый шалаш, залег на топчан. Плетеную дверь оставил открытой, чтобы видеть поляну. Коровы держались кучно, к лесу пока не шли. Можно было и почитать подарок Анхен.
Муромцы, писал барон Обенаус, народ особый. Хоть и диковатый, с точки зрения бюргеров курфюршества, но обладающий рядом весьма привлекательных качеств. При взгляде со стороны поражает прежде всего практическое отсутствие среди них воровства. Проистекает это, с одной стороны, из развитого чувства собственного достоинства, а с другой – благодаря весьма строгим обычаям. Уличенному в хищении на первый раз назначают наказание плетьми, во второй – каторжные работы различного срока, на третий – отрубают левую руку. Что полагается в четвертый, никто из муромцев не знает, поскольку такого не случалось, и даже в летописях о таком не упоминается.
Среди муромцев сильны устои родового уклада жизни. Если клан соглашается с тем, что один из его членов действительно совершил кражу, участь несчастного незавидна – в дополнение ко всем наказаниям его изгоняют из рода. А надо заметить, что весь Господин Великий Муром поделен на родовые слободки, внутри которых все защищают друг друга от внешних обид. Лишившись поддержки рода, человек становится легкой жертвой любого произвола и в конечном счете покидает город.
Второе, что бросается в глаза померанцу, – смелость да удаль муромцев, благодаря которым они достигли столь выдающихся военных и мореходных успехов. Увы, эти же качества находят выход и в неумеренной драчливости. Сказанное, однако, не означает, что на улицах имеют место постоянные побоища. Драки в Муроме упорядочены и бывают четырех видов.
Первый вид – нечто вроде спорта, называется «помериться силушкой». Проистекает публично, в присутствии слободского пристава, либо, если поединок происходит в местах общего пользования, – при судействе офицера городской стражи.
Кулачным бойцам обвязывают кисти полотенцами, и по команде судьи они начинают друг друга колотить до тех пор, пока один не падает. Падение побежденного обычно вызывает неестественное веселье публики, проявляющееся в виде хохота, улюлюканья и обидных замечаний. Слободы ведут строгий учет того, сколько раз они друг друга побили на протяжении примерно двухсот последних лет.
Раз в году, на праздник обливания водой, город разделяется на две половины, каждая из которых выставляет команду кулаканцев для драки «стенка на стенку». К ней допускаются мужчины не младше двадцати пяти лет. Оная драка производится у южных ворот, на берегу Теклы. Семьи дерущихся при этом толпятся на городской стене, ободряя «своих» криками, звуками труб, трещоток и пищалок, битьем в тазы и барабаны, а также различными прочими шумами. Если одна из сторон не обращается в бегство, то победительницей объявляется та из них, в которой до захода Эпса больше народу остается на ногах.
После определения победителей проигравшие выкатывают на место побоища бочки с вином, обе стороны братаются и под открытым небом и вне зависимости от погоды пьют «мировую». Так продолжается до двенадцати. В полночь городские колокольни прозванивают «бабью управу», после чего жены уводят мужей по домам, и те обязаны безропотно повиноваться.
Третий вид драк возникает на почве взаимной неприязни... полотенцами не обматывают... Четвертый... никогда не бьют лежачих... заводы и рудники в небольших городках... регулярная армия невелика, но «набатное ополчение» достигает трехсот тысяч... отличные мореходы...
Спать сначала не хотелось. В голове вертелись разные мысли, вспоминались похождения под землей. Но потом, пригревшись на сытый желудок, он все же задремал. Некоторое время еще просыпался на звук колокольчика, когда какая-нибудь из коров мотала головой. Потом все это отдалилось, стало не важным. Иржи вдруг провалился в крепчайший юношеский сон. Давненько не случался с ним этот пастуший грех, но впал в него он весьма основательно.
Начинало смеркаться, когда пришло пробуждение.
Он испуганно выскочил из шалаша. В небе еще пылала заря, но Эпс уже наполовину скрылся за дальней горой Оребрус. Было прохладно, изо рта вырывался парок, а от горы протянулась густая тень. Иржи быстро пересчитал стадо и приуныл. Двух коров не хватало – Рыжей и, конечно же, непутевой Однорожки.
Стараясь определить, куда они делись, он поднялся на пригорок. Слева, вплоть до рощи у Замкового холма, лежал открытый луг с редкими кустами бузины. Там местность полого понижалась к реке. За Быстрянкой, на востоке, виднелись далекие домики. Над деревней в очистившееся от туч небо поднимались вечерние дымки.
Правее по косогору растянулся сосновый лес, скрывающий подошву Драконьего хребта. Густой, матерый. Издали в нем корову разглядеть невозможно.
Дальше, на запад от выпаса, тоже рос лес, но не такой густой, хорошо озаренный закатом. Там беглянок можно искать и ночью.
Наконец, к северу, в заросли цветущей черемухи, уходила тропа, по которой предстояло возвращаться домой. Хорошо, если обе коровы отправились именно в эту сторону, тогда за них опасаться не стоило, найдутся, но Иржи понимал, что надежда на столь благоприятный исход невелика. Разумнее было исключить самый неблагоприятный вариант, а для этого поиски следовало начинать с южной стороны, с лесистого склона Драконьего хребта.
Идя широким зигзагом, он добрался до скал, после чего повернул направо. Туда, где трава росла гуще. Трава была очень хорошая, соблазнительная, но и хвои попадалось много. Иржи подумал, что здесь коровы могли попортить себе молоко. Иоганн по дружбе простит и Матильду свою урезонит, а вот Каталина...
Нет, ни ругаться, ни денег требовать она не станет. Привычно вздохнет, сгорбится, скажет что-нибудь богоугодное – вот и все, пожалуй. Но при одной мысли о том, что может причинить ей очередное несчастье, Иржи почувствовал себя пакостно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Стадо он пригнал на выпас часам к девяти. Трава на обширной поляне стояла густая, сочная. Пошел слепой дождь и тут же прекратился. Из-за одинокого облака выглянул Эпс, повисла бледная радуга, защебетали птицы. Все это настраивало на совершенно безмятежный лад, но, кроме птиц, в весенней голубизне плавала еще и зубастая тварь. Эдакий уродец из тех, что порой залетали из-за хребта. Обитатели Бистрица считают их порождением преисподней, в которых нужно стрелять серебряными пулями, а скептик Иоганн вполне обходился свинцом. Поговаривали, что он даже ел этих кожистых да костистых. Что ж, с Иоганна вполне может статься и такое, хотя в подземелье доблестный полицай тоже струхнул не на шутку.
Улыбнувшись воспоминанию, Иржи быстро развел костерок, перекусил. Потом поправил старый шалаш, залег на топчан. Плетеную дверь оставил открытой, чтобы видеть поляну. Коровы держались кучно, к лесу пока не шли. Можно было и почитать подарок Анхен.
Муромцы, писал барон Обенаус, народ особый. Хоть и диковатый, с точки зрения бюргеров курфюршества, но обладающий рядом весьма привлекательных качеств. При взгляде со стороны поражает прежде всего практическое отсутствие среди них воровства. Проистекает это, с одной стороны, из развитого чувства собственного достоинства, а с другой – благодаря весьма строгим обычаям. Уличенному в хищении на первый раз назначают наказание плетьми, во второй – каторжные работы различного срока, на третий – отрубают левую руку. Что полагается в четвертый, никто из муромцев не знает, поскольку такого не случалось, и даже в летописях о таком не упоминается.
Среди муромцев сильны устои родового уклада жизни. Если клан соглашается с тем, что один из его членов действительно совершил кражу, участь несчастного незавидна – в дополнение ко всем наказаниям его изгоняют из рода. А надо заметить, что весь Господин Великий Муром поделен на родовые слободки, внутри которых все защищают друг друга от внешних обид. Лишившись поддержки рода, человек становится легкой жертвой любого произвола и в конечном счете покидает город.
Второе, что бросается в глаза померанцу, – смелость да удаль муромцев, благодаря которым они достигли столь выдающихся военных и мореходных успехов. Увы, эти же качества находят выход и в неумеренной драчливости. Сказанное, однако, не означает, что на улицах имеют место постоянные побоища. Драки в Муроме упорядочены и бывают четырех видов.
Первый вид – нечто вроде спорта, называется «помериться силушкой». Проистекает публично, в присутствии слободского пристава, либо, если поединок происходит в местах общего пользования, – при судействе офицера городской стражи.
Кулачным бойцам обвязывают кисти полотенцами, и по команде судьи они начинают друг друга колотить до тех пор, пока один не падает. Падение побежденного обычно вызывает неестественное веселье публики, проявляющееся в виде хохота, улюлюканья и обидных замечаний. Слободы ведут строгий учет того, сколько раз они друг друга побили на протяжении примерно двухсот последних лет.
Раз в году, на праздник обливания водой, город разделяется на две половины, каждая из которых выставляет команду кулаканцев для драки «стенка на стенку». К ней допускаются мужчины не младше двадцати пяти лет. Оная драка производится у южных ворот, на берегу Теклы. Семьи дерущихся при этом толпятся на городской стене, ободряя «своих» криками, звуками труб, трещоток и пищалок, битьем в тазы и барабаны, а также различными прочими шумами. Если одна из сторон не обращается в бегство, то победительницей объявляется та из них, в которой до захода Эпса больше народу остается на ногах.
После определения победителей проигравшие выкатывают на место побоища бочки с вином, обе стороны братаются и под открытым небом и вне зависимости от погоды пьют «мировую». Так продолжается до двенадцати. В полночь городские колокольни прозванивают «бабью управу», после чего жены уводят мужей по домам, и те обязаны безропотно повиноваться.
Третий вид драк возникает на почве взаимной неприязни... полотенцами не обматывают... Четвертый... никогда не бьют лежачих... заводы и рудники в небольших городках... регулярная армия невелика, но «набатное ополчение» достигает трехсот тысяч... отличные мореходы...
Спать сначала не хотелось. В голове вертелись разные мысли, вспоминались похождения под землей. Но потом, пригревшись на сытый желудок, он все же задремал. Некоторое время еще просыпался на звук колокольчика, когда какая-нибудь из коров мотала головой. Потом все это отдалилось, стало не важным. Иржи вдруг провалился в крепчайший юношеский сон. Давненько не случался с ним этот пастуший грех, но впал в него он весьма основательно.
Начинало смеркаться, когда пришло пробуждение.
Он испуганно выскочил из шалаша. В небе еще пылала заря, но Эпс уже наполовину скрылся за дальней горой Оребрус. Было прохладно, изо рта вырывался парок, а от горы протянулась густая тень. Иржи быстро пересчитал стадо и приуныл. Двух коров не хватало – Рыжей и, конечно же, непутевой Однорожки.
Стараясь определить, куда они делись, он поднялся на пригорок. Слева, вплоть до рощи у Замкового холма, лежал открытый луг с редкими кустами бузины. Там местность полого понижалась к реке. За Быстрянкой, на востоке, виднелись далекие домики. Над деревней в очистившееся от туч небо поднимались вечерние дымки.
Правее по косогору растянулся сосновый лес, скрывающий подошву Драконьего хребта. Густой, матерый. Издали в нем корову разглядеть невозможно.
Дальше, на запад от выпаса, тоже рос лес, но не такой густой, хорошо озаренный закатом. Там беглянок можно искать и ночью.
Наконец, к северу, в заросли цветущей черемухи, уходила тропа, по которой предстояло возвращаться домой. Хорошо, если обе коровы отправились именно в эту сторону, тогда за них опасаться не стоило, найдутся, но Иржи понимал, что надежда на столь благоприятный исход невелика. Разумнее было исключить самый неблагоприятный вариант, а для этого поиски следовало начинать с южной стороны, с лесистого склона Драконьего хребта.
Идя широким зигзагом, он добрался до скал, после чего повернул направо. Туда, где трава росла гуще. Трава была очень хорошая, соблазнительная, но и хвои попадалось много. Иржи подумал, что здесь коровы могли попортить себе молоко. Иоганн по дружбе простит и Матильду свою урезонит, а вот Каталина...
Нет, ни ругаться, ни денег требовать она не станет. Привычно вздохнет, сгорбится, скажет что-нибудь богоугодное – вот и все, пожалуй. Но при одной мысли о том, что может причинить ей очередное несчастье, Иржи почувствовал себя пакостно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88