, оглядывая лица мелькающих вокруг людей, зачем-то сообщил нам, что, в
общем, на голове среднестатического простого человека, в том числе
советского, в том числе и болгарского, произрастает что-то около 125 000
волос.
- Не мало? - засомневался я.
- Бывает и больше, - неохотно согласился прозаик.
А вообще, снова воодушевился он, за обычную жизнь обычного
среднестатистического человека, в том числе советского, в том числе и
болгарского, на его голове отрастает, и соответственно выпадает в процессе
лысения, почти полтора миллиона волос.
Конечно, это была солидная цифра, но я собрался и ее опровергнуть. К
счастью, переводчица Лида оказалась тоже не молчаливой особью. Показывая
какой-то памятник, она напомнила нам об общих исторических вехах,
деликатно, но подчеркнула нерушимую связь славянских народов. Я был рад,
что ей неизвестны мои стихи о шалостях советского князя Святослава.
Поправляя галстуки, потея в своих черных официальных пиджаках,
прозаик П. и поэт К. благожелательно прислушивались к переводчице, причем
каждый нашел возможность и ей сообщить что-то полезное. Прозаик П.,
например, напомнил о том, что болгар от фашизма освободили мы, а поэт К.
подтвердил слова прозаика вполне недвусмысленными намеками на кипящую
вокруг жизнь: дескать, вот неплохо у вас... но вы, болгары, должны
помнить...
Бульвары.
Платаны.
Столики кафе, вынесенные прямо на бульвар.
"И в этот момент начинают звенеть колокола Александра Невского, как
мелкие монетки, пересыпаемые в синем кармане неба..."
Грандиозные номера отеля "Балкан" потрясли прозаика П. По рангу он,
понятно, шел первым, за ним следовал секретарь парткома поэт К., а уже
потом я, автор неприятных, вредных для читателей книг, не нашедший
мужества отказаться от иностранного ордена. К сожалению, самый большой
номер был заказан на мое имя, пришлось исправлять ошибку. В итоге, мне
достался самый маленький, хотя все равно грандиозный.
Меня это нисколько не взволновало.
Бросив вещи, я отправился в душ. Я даже не обращал внимания на
телефонные звонки. Скорее всего, звонили предыдущему обитателю номера. Кто
в Софии мог знать, что я уже прилетел?
Выйдя из душа, я с удивлением обнаружил в комнате насупленного
прозаика П.
- Это я звонил вам, - сообщил он.
- Что случилось?
- В моем номере беспрестанно трещит телефон. Я не могу из-за телефона
отдохнуть, он мне мешает.
- Я вам не звонил.
- Зато вам звонят. Ведь номер был заказан на вас. Вы сами уступили
мне двухкомнатный номер. - Прозаик П. был полон нехороших подозрений. -
Идите и разберитесь со звонками. И чтобы никто больше не смел звонить.
- С удовольствием.
Мы прошли в номер прозаика П.
Тут же затрещал телефон.
Я поднял трубку. Звонил Иван Цанев.
Вбирает мир твое жужжанье, когда ты медленно взлетаешь к цветку -
мохнатый рыжий слиток, пыльца, прилипшая к губам. Соединяю звук и образ,
тянусь к немеркнущим вещам, в ты, не думая о счастье, цветок любимый
выбираешь...
Привязанная нежной нитью, не можешь взять и улететь, мой взгляд
пустить тебя не может. С цветка к цветку, как по ступеням, взбираешься, то
пропадая в густой колышащейся тени, то останавливаясь, чтобы жужжаньем
праздник свой воспеть...
Дыханье меда, боль усилий - ты б все мне сразу отдала, сестра
усердия. Ты знаешь, как достигают перевала. Но только захочу погладить,
как ты в меня вонзаешь жало. И это - как начало песни. О, падающая
пчела!..
Вот что такое поэт Иван Цанев.
- Ты приехал, ты в Софии, ты совсем здесь! - кричал в трубку Иван и,
не видя его, я видел его щербатую улыбку. Пусть щербатая, все равно это
была улыбка Ивана Цанева, а не какого-то там Мубарака Мубарака. Это была
улыбка друга, который жаждал со мной выпить. И как можно быстрей.
- Но мы официальная делегация! - напомнил прозаик П. Он все еще был в
глухом черном костюме. - Никаких непротокольных встреч!
Я кивнул прозаику - как же! я понимаю!
А телефон не молчал.
Старые друзья приглашали меня на Витошу, звали на полынное вино,
просили разделить аперитив рядом в баре, но взгляд прозаика П. не отпускал
меня ни на секунду, прозаик П. слышал каждое мое слово, и я помнил,
помнил: мы - официальная делегация! Поэтому на все приглашения я вежливо
отвечал: спасибо, но со мной два очень известных, два очень советских
писателя, мы - официальная делегация, Я не могу бросить их. Я...
- Правильно, - отвечали друзья. - Бери с собой известных писателей. -
И тревожно спрашивали: - Они пьют полынное вино?
Я тревожно спрашивал прозаика П.:
- Вы пьете полынное вино?
Прозаик П. уклончиво кивал.
Я выслушивал очередного друга и снова тревожно оборачивался к
прозаику П.:
- Вы ходите по вечерам в ресторан пить греческий коньяк и смотреть
непристойные танцы?
Прозаик П. мрачнел и кивал еще более уклончиво.
- Не забывайте, - напоминал он. - Мы - делегация. Надеюсь, на
официальный прием в СП вы пойдете не в джинсах?
Конечно, нет. Было слишком жарко. На официальный прием в Союз
писателей Болгарии я пошел в шортах.
В такой жаркий, я бы сказал палящий, невероятно душный день идти по
улицам Софии в черных глухих пиджаках могли, конечно, только самые
иностранные иностранцы. Я даже отстал шага на два, чтобы меня не путали с
ними. На самом деле, так приказал прозаик П. Это он не хотел, чтобы меня
не путали с ними.
Явиться в Болгарию без черного глухого пиджака!..
Впрочем, время от времени поэт и прозаик сердито оглядывались.
- Странно, - сказал прозаик. - Мы прошли уже три квартала, а я не
видел ни одной собаки.
Поэт К. обернулся.
- Да нет, - сказал прозаик. - Я имею в виду обыкновенных собак.
- Обыкновенных собак вы не увидите, - обьяснил я, не сближаясь с
ними, соблюдая высчитанную прозаиком П. дистанцию. - Собак на улицах Софии
давно нет. Собак на улицах Софии давно перебили по приказу БКП и лично
доктора Живкова. Так сказать, устроили им ночь хрустальных ножей. Если
быть еще точнее, ночь длинных хрустальных ножей.
- Как? - ужаснулись поэт и прозаик. - Собака - друг человека.
- А город София - друг туристов, - ответил я. - Кто слышал, чтобы
собака была другом туристов? Собак больше нет в Софии. Ни одной!
Я увлекся.
Я выдал сильную информацию.
Но в этот момент из-за угла лениво вывалил и потрусил рядом с нами
жирный одинокий пес. Самодовольный ленивый сардель-терьер с тупой
невыразительной физиономией. Не знаю, почему его не пришили в ночь длинных
хрустальных ножей, может, некий негодяй специально сохранил его - для
убиения моего престижа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
общем, на голове среднестатического простого человека, в том числе
советского, в том числе и болгарского, произрастает что-то около 125 000
волос.
- Не мало? - засомневался я.
- Бывает и больше, - неохотно согласился прозаик.
А вообще, снова воодушевился он, за обычную жизнь обычного
среднестатистического человека, в том числе советского, в том числе и
болгарского, на его голове отрастает, и соответственно выпадает в процессе
лысения, почти полтора миллиона волос.
Конечно, это была солидная цифра, но я собрался и ее опровергнуть. К
счастью, переводчица Лида оказалась тоже не молчаливой особью. Показывая
какой-то памятник, она напомнила нам об общих исторических вехах,
деликатно, но подчеркнула нерушимую связь славянских народов. Я был рад,
что ей неизвестны мои стихи о шалостях советского князя Святослава.
Поправляя галстуки, потея в своих черных официальных пиджаках,
прозаик П. и поэт К. благожелательно прислушивались к переводчице, причем
каждый нашел возможность и ей сообщить что-то полезное. Прозаик П.,
например, напомнил о том, что болгар от фашизма освободили мы, а поэт К.
подтвердил слова прозаика вполне недвусмысленными намеками на кипящую
вокруг жизнь: дескать, вот неплохо у вас... но вы, болгары, должны
помнить...
Бульвары.
Платаны.
Столики кафе, вынесенные прямо на бульвар.
"И в этот момент начинают звенеть колокола Александра Невского, как
мелкие монетки, пересыпаемые в синем кармане неба..."
Грандиозные номера отеля "Балкан" потрясли прозаика П. По рангу он,
понятно, шел первым, за ним следовал секретарь парткома поэт К., а уже
потом я, автор неприятных, вредных для читателей книг, не нашедший
мужества отказаться от иностранного ордена. К сожалению, самый большой
номер был заказан на мое имя, пришлось исправлять ошибку. В итоге, мне
достался самый маленький, хотя все равно грандиозный.
Меня это нисколько не взволновало.
Бросив вещи, я отправился в душ. Я даже не обращал внимания на
телефонные звонки. Скорее всего, звонили предыдущему обитателю номера. Кто
в Софии мог знать, что я уже прилетел?
Выйдя из душа, я с удивлением обнаружил в комнате насупленного
прозаика П.
- Это я звонил вам, - сообщил он.
- Что случилось?
- В моем номере беспрестанно трещит телефон. Я не могу из-за телефона
отдохнуть, он мне мешает.
- Я вам не звонил.
- Зато вам звонят. Ведь номер был заказан на вас. Вы сами уступили
мне двухкомнатный номер. - Прозаик П. был полон нехороших подозрений. -
Идите и разберитесь со звонками. И чтобы никто больше не смел звонить.
- С удовольствием.
Мы прошли в номер прозаика П.
Тут же затрещал телефон.
Я поднял трубку. Звонил Иван Цанев.
Вбирает мир твое жужжанье, когда ты медленно взлетаешь к цветку -
мохнатый рыжий слиток, пыльца, прилипшая к губам. Соединяю звук и образ,
тянусь к немеркнущим вещам, в ты, не думая о счастье, цветок любимый
выбираешь...
Привязанная нежной нитью, не можешь взять и улететь, мой взгляд
пустить тебя не может. С цветка к цветку, как по ступеням, взбираешься, то
пропадая в густой колышащейся тени, то останавливаясь, чтобы жужжаньем
праздник свой воспеть...
Дыханье меда, боль усилий - ты б все мне сразу отдала, сестра
усердия. Ты знаешь, как достигают перевала. Но только захочу погладить,
как ты в меня вонзаешь жало. И это - как начало песни. О, падающая
пчела!..
Вот что такое поэт Иван Цанев.
- Ты приехал, ты в Софии, ты совсем здесь! - кричал в трубку Иван и,
не видя его, я видел его щербатую улыбку. Пусть щербатая, все равно это
была улыбка Ивана Цанева, а не какого-то там Мубарака Мубарака. Это была
улыбка друга, который жаждал со мной выпить. И как можно быстрей.
- Но мы официальная делегация! - напомнил прозаик П. Он все еще был в
глухом черном костюме. - Никаких непротокольных встреч!
Я кивнул прозаику - как же! я понимаю!
А телефон не молчал.
Старые друзья приглашали меня на Витошу, звали на полынное вино,
просили разделить аперитив рядом в баре, но взгляд прозаика П. не отпускал
меня ни на секунду, прозаик П. слышал каждое мое слово, и я помнил,
помнил: мы - официальная делегация! Поэтому на все приглашения я вежливо
отвечал: спасибо, но со мной два очень известных, два очень советских
писателя, мы - официальная делегация, Я не могу бросить их. Я...
- Правильно, - отвечали друзья. - Бери с собой известных писателей. -
И тревожно спрашивали: - Они пьют полынное вино?
Я тревожно спрашивал прозаика П.:
- Вы пьете полынное вино?
Прозаик П. уклончиво кивал.
Я выслушивал очередного друга и снова тревожно оборачивался к
прозаику П.:
- Вы ходите по вечерам в ресторан пить греческий коньяк и смотреть
непристойные танцы?
Прозаик П. мрачнел и кивал еще более уклончиво.
- Не забывайте, - напоминал он. - Мы - делегация. Надеюсь, на
официальный прием в СП вы пойдете не в джинсах?
Конечно, нет. Было слишком жарко. На официальный прием в Союз
писателей Болгарии я пошел в шортах.
В такой жаркий, я бы сказал палящий, невероятно душный день идти по
улицам Софии в черных глухих пиджаках могли, конечно, только самые
иностранные иностранцы. Я даже отстал шага на два, чтобы меня не путали с
ними. На самом деле, так приказал прозаик П. Это он не хотел, чтобы меня
не путали с ними.
Явиться в Болгарию без черного глухого пиджака!..
Впрочем, время от времени поэт и прозаик сердито оглядывались.
- Странно, - сказал прозаик. - Мы прошли уже три квартала, а я не
видел ни одной собаки.
Поэт К. обернулся.
- Да нет, - сказал прозаик. - Я имею в виду обыкновенных собак.
- Обыкновенных собак вы не увидите, - обьяснил я, не сближаясь с
ними, соблюдая высчитанную прозаиком П. дистанцию. - Собак на улицах Софии
давно нет. Собак на улицах Софии давно перебили по приказу БКП и лично
доктора Живкова. Так сказать, устроили им ночь хрустальных ножей. Если
быть еще точнее, ночь длинных хрустальных ножей.
- Как? - ужаснулись поэт и прозаик. - Собака - друг человека.
- А город София - друг туристов, - ответил я. - Кто слышал, чтобы
собака была другом туристов? Собак больше нет в Софии. Ни одной!
Я увлекся.
Я выдал сильную информацию.
Но в этот момент из-за угла лениво вывалил и потрусил рядом с нами
жирный одинокий пес. Самодовольный ленивый сардель-терьер с тупой
невыразительной физиономией. Не знаю, почему его не пришили в ночь длинных
хрустальных ножей, может, некий негодяй специально сохранил его - для
убиения моего престижа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27