Вы узнаете, что Перикл, правитель афинский, отдал такое
распоряжение: чтобы та часть его войска, коей по жребию
достались белые бобы, целый день радовалась, веселилась и
отдыхала, а другая часть сражалась. Количество примеров и
ссылок я мог бы умножить, но здесь для этого не место.
Благодаря таковым познаниям вы сумеете разрешить проблему,
которую Александр Афродисийский считал неразрешимой: "Почему
лев, одним своим рыканием наводящий страх на всех животных,
боится и чтит только белого петуха?" Оттого, как говорит Прокл
в книге De sacrificio et magia { "О жертвоприношении и магии"
(лат.)}, что свойство солнца, источника и вместилища всего
земного и небесного света, более подходит и подобает белому
петуху, если принять в соображение его цвет, его особенности и
повадки, чем льву. Еще он говорит, что бесы часто принимают
обличье льва, меж тем как при виде белого петуха они внезапно
исчезают. Вот почему Galli { Galli (лат.) - петухи и галлы.}
(то есть французы, названные так потому, что они от рождения
белы, как молоко, а молоко по-гречески gala) любят носить на
шляпах белые перья, ибо по природе своей они жизнерадостны,
простодушны, приветливы и всеми любимы, и гербом и эмблемой
служит им белейший из всех цветов, а именно - лилия.
Если же вы спросите, каким образом природа дает нам
понять, что белый цвет означает радость и веселье, то я вам
отвечу, что аналогия и соответствие здесь таковы. Подобно тому
как при взгляде на белое в глазах у человека все мелькает и
ходит ходуном, оттого что белый цвет разлагает зрительные токи,
о чем говорит в своих Проблемах Аристотель, и притупляет
различительную способность (если вам случалось ходить по
снежным горам, то вы должны были испытать это на себе, - вы
начинали плохо видеть; Ксенофонт пишет, что так случилось с его
воинами, об этом же подробно говорит Гален в кн. X, De usu
partium) - так же точно сердце под влиянием радостного
волнения ходит ходуном, вследствие чего начинается распад
питающих его жизненных токов, и распад этот бывает иногда столь
бурным, что сердце остается без всякой поддержки; таким
образом, сильная радость может пресечь саму жизнь, на что
указывает Гален в Method {"О мето[де лечения]" (лат.)}, книга
XII, De locis affectis {"О пораженных местах" (лат.)} и в De
symptomaton causis { "О симптомах и причинах" (лат.)}, кн. II;
а что такие случаи действительно имели место в древности, в
этом нас убеждают Марк Туллий (см. Quaestio Tuscul.,{
"Тускул[анские] беседы" (лат.)}кн. 1), Веррий, Аристотель, Тит
Ливий (после битвы при Каннах), Плиний (кн. VII, гл. XXXII и
LIII), А. Геллий (кн. III, XV и др.), а также Диагор Родосский,
Хилон, Софокл, Дионисий, тиран Сицилийский, Филиппид, Филемон,
Поликрат, Филистион, М. Ювенций и многие другие, умершие от
радости, или же, как указывает Авиценна во II трактате Канона и
в книге De viribus cordis { "О силах сердца" (лат.) }, от
шафрана, сильная доза которого так возбуждает человека, что он
умирает от расширения и разрыва сердца. Об этом вы можете
прочитать у Александра Афродисийского в его Problematum {
"Проблемах" (лат.)} (кн. 1, гл. XIX). Что и требовалось
доказать.
Впрочем, я увлекся и наговорил по этому поводу больше, чем
предполагал вначале. Итак, я убираю паруса, докончу же я свое
рассуждение в особой книге и докажу в немногих словах, что
голубой цвет означает небо и все к нему относящееся и что связь
символическая здесь та же, что и между белым цветом, с одной
стороны, и радостью и наслаждением - с другой.
ГЛАВА XI. О детстве Гаргантюа
В возрасте от трех до пяти лет Гаргантюа растили и
воспитывали по всем правилам, ибо такова была воля его отца, и
время он проводил, как все дети в том краю, а именно: пил, ел и
спал; ел, спал и пил; спал, пил и ел.
Вечно валялся в грязи, пачкал нос, мазал лицо, стаптывал
башмаки, ловил частенько мух и с увлечением гонялся за
мотыльками, подвластными его отцу. Писал себе на башмаки, какал
в штаны, утирал рукавом нос, сморкался в суп, шлепал по всем
лужам, пил из туфли и имел обыкновение тереть себе живот
корзинкой. Точил зубы о колодку, мыл руки похлебкой, расчесывал
волосы стаканом, садился между двух стульев, укрывался мокрым
мешком, запивал суп водой, как ему аукали, так он и откликался,
кусался, когда смеялся, смеялся, когда кусался, частенько
плевал в колодец, лопался от жира, нападал на своих, от дождя
прятался в воде, ковал, когда остывало, ловил в небе журавля,
прикидывался тихоней, драл козла, имел привычку бормотать себе
под нос, возвращался к своим баранам, перескакивал из пятого в
десятое, бил собаку в назидание льву, начинал не с того конца,
обжегшись на молоке, дул на воду, выведывал всю подноготную,
гонялся за двумя зайцами, любил, чтоб нынче было у него густо,
а завтра хоть бы и пусто, толок воду в ступе, сам себя щекотал
под мышками, уплетал за обе щеки, жертвовал Богу, что не
годилось ему самому, в будний день ударял в большой колокол и
находил, что так и надо, целился в ворону, а попадал в корову,
не плутал только в трех соснах, переливал из пустого в
порожнее, скоблил бумагу, марал пергамент, задавал стрекача,
куликал, не спросясь броду, совался в воду, оставался на бобах,
полагал, что облака из молока, а луна из чугуна, с одного вола
драл две шкуры, дурачком прикидывался, а в дураках оставлял
других, прыгал выше носа, черпал воду решетом, клевал по
зернышку, даровому коню неукоснительно смотрел в зубы, начинал
за здравие, а кончал за упокой, в бочку дегтя подливал ложку
меду, хвост вытаскивал, а нос у него завязал в грязи, охранял
луну от волков, считал, что если бы да кабы у него во рту росли
бобы, то был бы не рот, а целый огород, по одежке протягивал
ножки, всегда платил той же монетой, на все чихал с высокого
дерева, каждое утро драл козла. Отцовы щенки лакали из его
миски, а он ел с ними. Он кусал их за уши, а они ему царапали
нос, он им дул в зад, а они его лизали в губы.
И знаете что, дети мои, чтоб вам допиться до белой
горячки? Этот маленький потаскун щупал своих нянек почем зря и
вверху и внизу, и спереди и сзади и стал уже задавать работу
своему гульфику. А няньки ежедневно украшали его гульфик
пышными букетами, пышными лентами, пышными цветами, пышными
кистями и развлекались тем, что мяли его в руках, точно
пластырь, свернутый в трубочку; когда же у гульфика ушки
становились на макушке, няньки покатывались со смеху - видно
было, что эта игра доставляла им немалое удовольствие.
Одна из них называла его втулочкой, другая - булавочкой,
третья - коралловой веточкой, четвертая - пробочкой, пятая -
затычечкой, коловоротиком, сверлышком, буравчиком, подвесочком,
резвунчиком-попрыгунчиком, стоячком, красненькой колбаской,
яичком-невеличком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42