и вожди, и березы, и чувства.
— Да, ты прав, это не то, — сказал Миша. — Но я знаю, что мне делать.
— Что же?
Миша Оно нагнулся, взял большой камень, прицелился и со страшной силой метнул этот камень в голову Александра Ивановича. Раздался стук, пролилась кровь. Александр Иванович упал, схватился рукой за голову, а Миша подошел к нему.
— Ааа… — застонал Александр Иванович, увидев кровожадный взгляд Миши.
— Чтобы попасть, в этот идиотский мир, — сказал Миша Оно тоном лектора, рассказывающего о коллизиях семейной жизни, — я должен поступить неадекватно. Например: я должен тебя съесть.
— Что?-переспросил окровавленный Александр Иванович.
— Съесть. Ритуальное людоедство в данной ситуации является чистым маразмом, поэтому я остановлюсь на нем. А может быть, твоя кровь согреет мое одиночество.
Александр Иванович попытался встать, но Миша сильным ударом ноги в морду поверг его в грязь.
— Лежать, скотина! — скомандовал он и ударил беднягу второй раз опять в морду.
— Милосердие… — прошептал Александр Иванович.
— Власть! — крикнул Оно, начав настоящее избиение.
— Ты, гнида вонючая, онтологический выблядок! Я из тебя вытрясу бессмертное чувство "Я"! Твои уши будут хрустеть у меня за щекой.
Ноги и руки мелькали, нанося беспощадные удары. Хрипела жертва, моля о помощи, хрустели кости и хрящи. Кровь выступала из тела, свидетельствуя о подлинной силе побоев. Фингалы даже не успевали образовываться, поскольку лицо находилось постоянно в деле и даже уже не защищалось от злых ног с каблуками, а как бы плюнуло на свое дальнейшее будущее. Миша бил и бил, и даже присвистывал в ритм, непонятно для чего. Он сказал:
— Когда же ты уже сдохнешь, гадина!.. Может, тебя кончить ножом?
Телесное месиво не отреагировало на это предложение. Тогда Миша вытащил из-за пояса большой острый нож и ловкими, умелыми движениями отрезал у Александра Ивановича голову. Он поднял ее за волосы, посмотрел в разбитые глазницы с остатками глаз, плюнул в эту рожу, и словно футбольный мяч, пнул эту голову носком сапога, так что она отлетела куда-то в сторону. Потом Миша склонился над искореженным телом.
— Что бы у него съесть эдакое? — размышлял Оно, щупая плоть. — Может быть, член?
Миша обнажил член и быстро отрезал его. Он брезгливо приподнял этот член за кончик крайней плоти и сморщился. Потом положил в траву рядом с собой.
— Можно и его скушать, но вообще я люблю вырезку! Миша сказал эти слова и улыбнулся, ощутив счастье. Он вдруг почувствовал себя сильным, мужественным существом, которое живет настоящей мужской жизнью. Он положил свою ладонь на грудь тела перед собой и погладил ее так, как гладит женщина или педераст. Он наслаждался своим могуществом и властью,
и был готов еще долго размышлять и думать, растягивая удовольствие, что же, все-таки съесть.
— Вырезку! — крикнул Оно, поворачивая труп спиной кверху. Процесс вырезания вырезки занял немного времени, потому что нож был очень острым, а Миша — очень ловким. Отрезая сочащуюся кровью мякоть, Миша подумал, а не надругаться ли ему над жертвой, но тут же отмел эту мысль, поскольку не являлся педерастом, как некоторые.
— О, если бы ты был женщиной, друг мой! — патетично воскликнул Миша Оно, доотрезая филейную часть.
Когда процедура была закончена, Миша положил предназначенное для готовки мясо на траву, рядом с членом. Потом он замер на мгновение и сказал:
— А в принципе, я поджарю тебя всего!
Это была удачная мысль — и через некоторое время уже все тело Александра Ивановича, насаженное через задницу на кол, румянилось на углях; а рядом, на отдельных шампурах, допекались до абсолютной готовности и сочная поджаристая вырезка и покрытый аппетитной корочкой вкусно пахнущий член.
— Просто пальчики оближешь! — сказал Миша Оно. беря в руки шампур с членом.
Подув на лакомого вида головку, от которой шел пар, Миша откусил ее, разжевал и проглотил. Вкуснота была необыкновенная; и Миша доел весь остальной член, слегка задыхаясь от того, что было слишком горячо. Когда части члена утрамбовались в желудке, Миша положил шампур рядом с собой и стал смотреть на вырезку, которая вот-вот должна была поспеть. Он сидел так минут пять, потом вдруг что-то случилось.
Что-то лиловое возникло во всем, некий свет, идущий сверху и отовсюду, какое-то свечение каждого предмета; все стало живым, все наполнялось смыслом и истинным бытием. Миша пристально смотрел вперед и не видел того. что должен был видеть; он видел свет — чистый и нежный, как цветок лилии, он видел резкие цвета и их сочетания; цвета сочетались друг с другом, как любовники, они не смешивались, не переходили плавно один в другой, но были вместе, и словно держались за руки; и в огне были любые цвета и даже какие-то женские ноги в лиловых туфлях, вздымающиеся к небу, и Миша был готов целовать эти туфли и тоже взлететь в небо, и он чувствовал, что все возможно, и истинный миг настал.
— Что это… — пробормотал он и удивился своим словам. и каждый произносимый звук продолжался целую вечность. — Что… это… такое… Это… тело… отравлено. В нем… яд…
Мир стал лиловым и одновременно разноцветным. Нет — были самые любые цвета, цвета, которых не существует, но свет был лиловым, и свет был везде. Можно было общаться с любым предметом, но этот предмет больше не являлся собой — он был частью всего, и он жил, так же, как и ты, и ты не только любил, но и уважал его. Миша взял в руки травинку и понял, что готов говорить с ней, как с собственной бабушкой, и она будет самой высшей бабушкой из всех возможных. Но она не была бабушкой, она была травинкой, и это было самое чудесное открытие — то, что она травинка, а не бабушка, и с ней можно говорить.
Призрак чего-то женского возник в воздухе. Он был лучшим из всех и звал куда-то вдаль, куда-то вон из этого мира. Все, что угодно, ждало индивида, раскрыв объятия. Все, что угодно, было рядом, было здесь. Искомый мир был именно здесь. И все опять начиналось.
Миша Оно посмотрел внутрь себя, закрыл глаза и перестал ощущать предел. Миша Оно сорвал травинку, зажал ее в ладони, лег на спину и прекратил существование. Артем Коваленко умер.
Глава первая
Ничего не было. Иллюзии, и попытки создать историю, и желание сотворения страсти пробовали сделать что-то, но ничего быть не могло.
Миша Оно проснулся поздним утром в своей одинокой постели и изумился тут же нахлынувшему на его память целому каскаду какой-то надличностной невыносимой информации. Он вмиг ощутил все свои бывшие появления здесь — в мире поставленной свыше задачи — и эта сверхнаполненность души тайнами главной суеты, бывшими одновременно и страшными и смешными, отягощала собственную новорожденную Мишину личность, которая, однако, была пуста, словно только что купленный портсигар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Да, ты прав, это не то, — сказал Миша. — Но я знаю, что мне делать.
— Что же?
Миша Оно нагнулся, взял большой камень, прицелился и со страшной силой метнул этот камень в голову Александра Ивановича. Раздался стук, пролилась кровь. Александр Иванович упал, схватился рукой за голову, а Миша подошел к нему.
— Ааа… — застонал Александр Иванович, увидев кровожадный взгляд Миши.
— Чтобы попасть, в этот идиотский мир, — сказал Миша Оно тоном лектора, рассказывающего о коллизиях семейной жизни, — я должен поступить неадекватно. Например: я должен тебя съесть.
— Что?-переспросил окровавленный Александр Иванович.
— Съесть. Ритуальное людоедство в данной ситуации является чистым маразмом, поэтому я остановлюсь на нем. А может быть, твоя кровь согреет мое одиночество.
Александр Иванович попытался встать, но Миша сильным ударом ноги в морду поверг его в грязь.
— Лежать, скотина! — скомандовал он и ударил беднягу второй раз опять в морду.
— Милосердие… — прошептал Александр Иванович.
— Власть! — крикнул Оно, начав настоящее избиение.
— Ты, гнида вонючая, онтологический выблядок! Я из тебя вытрясу бессмертное чувство "Я"! Твои уши будут хрустеть у меня за щекой.
Ноги и руки мелькали, нанося беспощадные удары. Хрипела жертва, моля о помощи, хрустели кости и хрящи. Кровь выступала из тела, свидетельствуя о подлинной силе побоев. Фингалы даже не успевали образовываться, поскольку лицо находилось постоянно в деле и даже уже не защищалось от злых ног с каблуками, а как бы плюнуло на свое дальнейшее будущее. Миша бил и бил, и даже присвистывал в ритм, непонятно для чего. Он сказал:
— Когда же ты уже сдохнешь, гадина!.. Может, тебя кончить ножом?
Телесное месиво не отреагировало на это предложение. Тогда Миша вытащил из-за пояса большой острый нож и ловкими, умелыми движениями отрезал у Александра Ивановича голову. Он поднял ее за волосы, посмотрел в разбитые глазницы с остатками глаз, плюнул в эту рожу, и словно футбольный мяч, пнул эту голову носком сапога, так что она отлетела куда-то в сторону. Потом Миша склонился над искореженным телом.
— Что бы у него съесть эдакое? — размышлял Оно, щупая плоть. — Может быть, член?
Миша обнажил член и быстро отрезал его. Он брезгливо приподнял этот член за кончик крайней плоти и сморщился. Потом положил в траву рядом с собой.
— Можно и его скушать, но вообще я люблю вырезку! Миша сказал эти слова и улыбнулся, ощутив счастье. Он вдруг почувствовал себя сильным, мужественным существом, которое живет настоящей мужской жизнью. Он положил свою ладонь на грудь тела перед собой и погладил ее так, как гладит женщина или педераст. Он наслаждался своим могуществом и властью,
и был готов еще долго размышлять и думать, растягивая удовольствие, что же, все-таки съесть.
— Вырезку! — крикнул Оно, поворачивая труп спиной кверху. Процесс вырезания вырезки занял немного времени, потому что нож был очень острым, а Миша — очень ловким. Отрезая сочащуюся кровью мякоть, Миша подумал, а не надругаться ли ему над жертвой, но тут же отмел эту мысль, поскольку не являлся педерастом, как некоторые.
— О, если бы ты был женщиной, друг мой! — патетично воскликнул Миша Оно, доотрезая филейную часть.
Когда процедура была закончена, Миша положил предназначенное для готовки мясо на траву, рядом с членом. Потом он замер на мгновение и сказал:
— А в принципе, я поджарю тебя всего!
Это была удачная мысль — и через некоторое время уже все тело Александра Ивановича, насаженное через задницу на кол, румянилось на углях; а рядом, на отдельных шампурах, допекались до абсолютной готовности и сочная поджаристая вырезка и покрытый аппетитной корочкой вкусно пахнущий член.
— Просто пальчики оближешь! — сказал Миша Оно. беря в руки шампур с членом.
Подув на лакомого вида головку, от которой шел пар, Миша откусил ее, разжевал и проглотил. Вкуснота была необыкновенная; и Миша доел весь остальной член, слегка задыхаясь от того, что было слишком горячо. Когда части члена утрамбовались в желудке, Миша положил шампур рядом с собой и стал смотреть на вырезку, которая вот-вот должна была поспеть. Он сидел так минут пять, потом вдруг что-то случилось.
Что-то лиловое возникло во всем, некий свет, идущий сверху и отовсюду, какое-то свечение каждого предмета; все стало живым, все наполнялось смыслом и истинным бытием. Миша пристально смотрел вперед и не видел того. что должен был видеть; он видел свет — чистый и нежный, как цветок лилии, он видел резкие цвета и их сочетания; цвета сочетались друг с другом, как любовники, они не смешивались, не переходили плавно один в другой, но были вместе, и словно держались за руки; и в огне были любые цвета и даже какие-то женские ноги в лиловых туфлях, вздымающиеся к небу, и Миша был готов целовать эти туфли и тоже взлететь в небо, и он чувствовал, что все возможно, и истинный миг настал.
— Что это… — пробормотал он и удивился своим словам. и каждый произносимый звук продолжался целую вечность. — Что… это… такое… Это… тело… отравлено. В нем… яд…
Мир стал лиловым и одновременно разноцветным. Нет — были самые любые цвета, цвета, которых не существует, но свет был лиловым, и свет был везде. Можно было общаться с любым предметом, но этот предмет больше не являлся собой — он был частью всего, и он жил, так же, как и ты, и ты не только любил, но и уважал его. Миша взял в руки травинку и понял, что готов говорить с ней, как с собственной бабушкой, и она будет самой высшей бабушкой из всех возможных. Но она не была бабушкой, она была травинкой, и это было самое чудесное открытие — то, что она травинка, а не бабушка, и с ней можно говорить.
Призрак чего-то женского возник в воздухе. Он был лучшим из всех и звал куда-то вдаль, куда-то вон из этого мира. Все, что угодно, ждало индивида, раскрыв объятия. Все, что угодно, было рядом, было здесь. Искомый мир был именно здесь. И все опять начиналось.
Миша Оно посмотрел внутрь себя, закрыл глаза и перестал ощущать предел. Миша Оно сорвал травинку, зажал ее в ладони, лег на спину и прекратил существование. Артем Коваленко умер.
Глава первая
Ничего не было. Иллюзии, и попытки создать историю, и желание сотворения страсти пробовали сделать что-то, но ничего быть не могло.
Миша Оно проснулся поздним утром в своей одинокой постели и изумился тут же нахлынувшему на его память целому каскаду какой-то надличностной невыносимой информации. Он вмиг ощутил все свои бывшие появления здесь — в мире поставленной свыше задачи — и эта сверхнаполненность души тайнами главной суеты, бывшими одновременно и страшными и смешными, отягощала собственную новорожденную Мишину личность, которая, однако, была пуста, словно только что купленный портсигар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77