Он, улыбаясь, отошел от стены и сел на табурет, вспомнив свою недавнюю беседу с членами оппозиционной компании, которые были милы и разнообразны.
— Где вы сейчас, — сказал Миша, представив отрезанный язык Артема Эрия.
«Миша, ты не знаешь своей миссии, но она — ничто, это все пустое, маразм, фигня. Ты должен прийти ко мне, только я — истинный бог; кто-то говорит, что я — женщина, но нет. Я — самый главный, это я породил ва; все это — так, приди ко мне».
Возникло что-то странное, словно гипнотическое явление внутри камеры, где не должно быть никого, кроме уже заключенного существа; и это что-то говорило, и мыслило, и расчесалось на прямой пробор.
«Я — Иисус Кибальчиш. Я — самый главный, я выше вас. Я — бог, а не вы. Ты — вообще какое-то десятое или четвертое воплощение, и поэтому нечего заниматься этим бредом, размышляя о вещах. Все равно, ты окажешься предо мной, и я скажу тебе какой-нибудь звук. Уа!»
— Что это такое? — спросил Миша Оно, прислушиваясь к явленным словам, не понимая, откуда они исходят.
Он просто оказался здесь, и все продолжалось.
— Мне все равно, я сижу на табурете, ты не для меня, — сказал Миша, плюнув в угол. — Скажи мне, в чем моя интенция, если я предельно люблю каждую корпускулу бытия в любой миг, наделяя трансцендентальной сущностью феномена сам этот феномен в мире явлений?
"Я не понимаю, Михаил Васильевич. Это бред, я проще. Мир проще, слова длиннее. Кто-то говорит, что я женщина. Я не нашел своего отца, приди ко мне, оставь свою задачу, ибо она высока. А я больше, чем все, я придумаю тебе тайну, я — главный. "
— Ты — глупый! — воскликнул Миша, смотря на лампочку.
"Я — глупый, ну и что? Я глупый, но у меня есть власть. Тебя ничего не ждет, кроме меня, вперед, ко мне, моя прелесть, и я покажу тебе что-то еще. "
— Я не нашел себя, — сказал Миша, вставая с табурета. — Это просто видения, бред, маразм, чепуха. Мне не нужно глупых богов, они не дадут мне умереть. Все это чушь, я буду спать и ждать своей казни, которая скоро наступит.
«Ничего не было, так же как и всего остального, — подумал Миша, ложась на нары. — Мои привидения имеют красивое лицо, но не знают, что им делать дальше. Укройте мои секунды плюшевым венцом постоянной теплой любви!»
— Нет, это не бред, — сказал Иисус Кибальчиш. — Это было подлинным явлением. Но вы не хотите быть со мной, прийти ко мне, творить со мной. Придется мне создать дочь.
§
И наступило: утро, возникшее, как начало новой эры. Миша Оно что-то видел во сне, а потом услышал звук открытия двери, и вспомнил свое местонахождение в гениальной камере посреди стен, перед казнью, которая вот-вот должна наступить.
Он ничего не помнил, он улыбнулся и был готов к дальнейшему. Дверь открылась, и красивый ефрейтор вошел внутрь, осторожно ступив на каменный пол. Ничто не омрачало личность Миши Оно, никакая прошлая информация не выплывала из его глубин, заставляя ужасаться и понимать смысл каких-то предреальностей; никакое знание не осеняло его своим божественным лучом; и он был счастлив, как инфузория, нашедшая себе причину для деления, и внутренне опустошен, как постигший самое главное даосист.
— С добрым утром, дружище! — сказал ефрейтор, поклонившись. — Не желаете отзавтракать, или хотите сразу покинуть эти чудные стены?
Миша хлопнул в ладоши, сел на нарах, свесив ноги, и потянулся.
— Почему вы так вежливы? — спросил он. — Когда казнь? Меня тоже будут распинать за ребра и бедра?
— Помилуйте! — поморщился ефрейтор. — Вас отпускают отсюда — вас ждут!.. Я должен вас проводить… Пойдемте… Хотите умыться?
— Ваш ритуал мне нравится! — воскликнул Миша, вставая на пол и надевая ботинки. — Но я уже готов казниться. Поэтому я бы предпочел умыться непосредственно перед плахой, чтобы блеск топора заставлял мои ноздри расширяться от ужаса и тоски, а члены — трепетать.
— Пройдемте, друг мой, — вежливо сказал ефрейтор, протягивая обе руки в сторону выхода. — Вас давно ждут, но не хотели прерывать сон. Что вам снилось?
— Мне снилось, как я увидел словно некую дверцу, ведущую в черный простор; я потянул за цепь и вылетел отсюда наружу — туда, где я должен быть; там я понял и осознал самого себя, и увидел свою высшую цель; и я прожил много миллионов лет, занимаясь чем угодно и творя другие реальности; а потом я увидел другого истинного бога, но он был глуп и обычен; а потом наступил конец.
— Кайф, — с завистью проговорил ефрейтор, похлопав Мишу по плечу. — Мне же привиделось, что я стоял «смирно» и охранял благородное сборище, которое имело вселенский смысл. Ну, пойдемте? Я прошу вас.
— Хорошо! — крикнул Миша и вышел вон из камеры. Он шел по коридору куда-то вдаль, наблюдая лампочки, вкрученные в потолок, и двери других камер, в которых томились различные узники или арестанты. Ефрейтор шел за ним, стуча своими ногами.
— Послушайте, — вдруг спросил Миша. — А где мои личности, с которыми я общался на политические темы?
— Эх, друг мой, — печально отвечал ефрейтор. — Сейчас бы вы могли о них похлопотать… Но боюсь, что они уже обрублены и представляют мало интереса…
— Ну и хрен с ними, — сказал Миша, продолжив путь. И так они шли и шли, мимо камер, стен и лампочек, и в конце концов коридор кончился, как и все остальное, и большая комната предстала перед этими двумя особями, раскрыв свой простор, словно открытый космос.
— Я сделал! — громко сказав ефрейтор, выйдя вперед. — Это — он? Вот.
— Любимый мой! — крикнул прекрасный девичий голос. — Неужели это ты, неужели ты здесь, неужели это правда? Приди же ко мне, будь со мной, возьми мою руку. Я счастлива, как совершенная звезда.
Миша Оно посмотрел и увидел лучшее для себя гениальное лицо. Это лицо говорило слова; это была Антонина, и она стояла перед ним. В это же время Артем Эрия умер.
§
Возникло радостное замешательство, странное оцепенение, некоторый перерыв. Вдали отсюда ефрейтор сидел на гауптвахте, Иаковлев был. Возникло благословенное узнавание, веселая встреча, неожиданное событие. Антонина в лиловом платье стояла, возвышенно улыбаясь, и ефрейтор одобрительно свистел. В детстве он собирал марки. Возникло что-то чудесное, приятное, значительное, словно неожиданный свет после казни. Антонина стояла перед ефрейтором в платье и улыбалась, как загадочная дама. В комнате был свет.
— Миша, я же тебе писала, что найду тебя! — воскликнула Антонина, сделав книксен. — Я освобождаю тебя, пойдем же скорее; там весна, там солнце, там веселое вино и чудеса!
— Нет, негодяйка! — громко сказал Оно, отпрянув. — Я с тобой не пойду; ты заразила меня «концом», и я еле вылечился!
— Как?! — крикнула Антонина, побелев. — Что?! Она перестала улыбаться, ощущая выразительное действие леденящего нервы обвинения, которое ей было только что брошено в лицо найденным любимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Где вы сейчас, — сказал Миша, представив отрезанный язык Артема Эрия.
«Миша, ты не знаешь своей миссии, но она — ничто, это все пустое, маразм, фигня. Ты должен прийти ко мне, только я — истинный бог; кто-то говорит, что я — женщина, но нет. Я — самый главный, это я породил ва; все это — так, приди ко мне».
Возникло что-то странное, словно гипнотическое явление внутри камеры, где не должно быть никого, кроме уже заключенного существа; и это что-то говорило, и мыслило, и расчесалось на прямой пробор.
«Я — Иисус Кибальчиш. Я — самый главный, я выше вас. Я — бог, а не вы. Ты — вообще какое-то десятое или четвертое воплощение, и поэтому нечего заниматься этим бредом, размышляя о вещах. Все равно, ты окажешься предо мной, и я скажу тебе какой-нибудь звук. Уа!»
— Что это такое? — спросил Миша Оно, прислушиваясь к явленным словам, не понимая, откуда они исходят.
Он просто оказался здесь, и все продолжалось.
— Мне все равно, я сижу на табурете, ты не для меня, — сказал Миша, плюнув в угол. — Скажи мне, в чем моя интенция, если я предельно люблю каждую корпускулу бытия в любой миг, наделяя трансцендентальной сущностью феномена сам этот феномен в мире явлений?
"Я не понимаю, Михаил Васильевич. Это бред, я проще. Мир проще, слова длиннее. Кто-то говорит, что я женщина. Я не нашел своего отца, приди ко мне, оставь свою задачу, ибо она высока. А я больше, чем все, я придумаю тебе тайну, я — главный. "
— Ты — глупый! — воскликнул Миша, смотря на лампочку.
"Я — глупый, ну и что? Я глупый, но у меня есть власть. Тебя ничего не ждет, кроме меня, вперед, ко мне, моя прелесть, и я покажу тебе что-то еще. "
— Я не нашел себя, — сказал Миша, вставая с табурета. — Это просто видения, бред, маразм, чепуха. Мне не нужно глупых богов, они не дадут мне умереть. Все это чушь, я буду спать и ждать своей казни, которая скоро наступит.
«Ничего не было, так же как и всего остального, — подумал Миша, ложась на нары. — Мои привидения имеют красивое лицо, но не знают, что им делать дальше. Укройте мои секунды плюшевым венцом постоянной теплой любви!»
— Нет, это не бред, — сказал Иисус Кибальчиш. — Это было подлинным явлением. Но вы не хотите быть со мной, прийти ко мне, творить со мной. Придется мне создать дочь.
§
И наступило: утро, возникшее, как начало новой эры. Миша Оно что-то видел во сне, а потом услышал звук открытия двери, и вспомнил свое местонахождение в гениальной камере посреди стен, перед казнью, которая вот-вот должна наступить.
Он ничего не помнил, он улыбнулся и был готов к дальнейшему. Дверь открылась, и красивый ефрейтор вошел внутрь, осторожно ступив на каменный пол. Ничто не омрачало личность Миши Оно, никакая прошлая информация не выплывала из его глубин, заставляя ужасаться и понимать смысл каких-то предреальностей; никакое знание не осеняло его своим божественным лучом; и он был счастлив, как инфузория, нашедшая себе причину для деления, и внутренне опустошен, как постигший самое главное даосист.
— С добрым утром, дружище! — сказал ефрейтор, поклонившись. — Не желаете отзавтракать, или хотите сразу покинуть эти чудные стены?
Миша хлопнул в ладоши, сел на нарах, свесив ноги, и потянулся.
— Почему вы так вежливы? — спросил он. — Когда казнь? Меня тоже будут распинать за ребра и бедра?
— Помилуйте! — поморщился ефрейтор. — Вас отпускают отсюда — вас ждут!.. Я должен вас проводить… Пойдемте… Хотите умыться?
— Ваш ритуал мне нравится! — воскликнул Миша, вставая на пол и надевая ботинки. — Но я уже готов казниться. Поэтому я бы предпочел умыться непосредственно перед плахой, чтобы блеск топора заставлял мои ноздри расширяться от ужаса и тоски, а члены — трепетать.
— Пройдемте, друг мой, — вежливо сказал ефрейтор, протягивая обе руки в сторону выхода. — Вас давно ждут, но не хотели прерывать сон. Что вам снилось?
— Мне снилось, как я увидел словно некую дверцу, ведущую в черный простор; я потянул за цепь и вылетел отсюда наружу — туда, где я должен быть; там я понял и осознал самого себя, и увидел свою высшую цель; и я прожил много миллионов лет, занимаясь чем угодно и творя другие реальности; а потом я увидел другого истинного бога, но он был глуп и обычен; а потом наступил конец.
— Кайф, — с завистью проговорил ефрейтор, похлопав Мишу по плечу. — Мне же привиделось, что я стоял «смирно» и охранял благородное сборище, которое имело вселенский смысл. Ну, пойдемте? Я прошу вас.
— Хорошо! — крикнул Миша и вышел вон из камеры. Он шел по коридору куда-то вдаль, наблюдая лампочки, вкрученные в потолок, и двери других камер, в которых томились различные узники или арестанты. Ефрейтор шел за ним, стуча своими ногами.
— Послушайте, — вдруг спросил Миша. — А где мои личности, с которыми я общался на политические темы?
— Эх, друг мой, — печально отвечал ефрейтор. — Сейчас бы вы могли о них похлопотать… Но боюсь, что они уже обрублены и представляют мало интереса…
— Ну и хрен с ними, — сказал Миша, продолжив путь. И так они шли и шли, мимо камер, стен и лампочек, и в конце концов коридор кончился, как и все остальное, и большая комната предстала перед этими двумя особями, раскрыв свой простор, словно открытый космос.
— Я сделал! — громко сказав ефрейтор, выйдя вперед. — Это — он? Вот.
— Любимый мой! — крикнул прекрасный девичий голос. — Неужели это ты, неужели ты здесь, неужели это правда? Приди же ко мне, будь со мной, возьми мою руку. Я счастлива, как совершенная звезда.
Миша Оно посмотрел и увидел лучшее для себя гениальное лицо. Это лицо говорило слова; это была Антонина, и она стояла перед ним. В это же время Артем Эрия умер.
§
Возникло радостное замешательство, странное оцепенение, некоторый перерыв. Вдали отсюда ефрейтор сидел на гауптвахте, Иаковлев был. Возникло благословенное узнавание, веселая встреча, неожиданное событие. Антонина в лиловом платье стояла, возвышенно улыбаясь, и ефрейтор одобрительно свистел. В детстве он собирал марки. Возникло что-то чудесное, приятное, значительное, словно неожиданный свет после казни. Антонина стояла перед ефрейтором в платье и улыбалась, как загадочная дама. В комнате был свет.
— Миша, я же тебе писала, что найду тебя! — воскликнула Антонина, сделав книксен. — Я освобождаю тебя, пойдем же скорее; там весна, там солнце, там веселое вино и чудеса!
— Нет, негодяйка! — громко сказал Оно, отпрянув. — Я с тобой не пойду; ты заразила меня «концом», и я еле вылечился!
— Как?! — крикнула Антонина, побелев. — Что?! Она перестала улыбаться, ощущая выразительное действие леденящего нервы обвинения, которое ей было только что брошено в лицо найденным любимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77