Длинно-туловищная тень Федора мгновенно укоротилась и
исчезла, но через несколько минут снова появилась, только с
другой стороны и более скромная: на продырявленной звездами
черной ткани ночного неба засияла круглолицая луна. На краю
поля обозначились точечные огоньки горящих окон - на них и
устремился Федор напрямую по шуршащей стерне. Обогнув
посеребренное лунным светом зеркало пруда, он въехал под
аккомпанимент цикад и лягушек в деревню и проследовал по
липовой аллее к третьему с края дому. Дом тот был не чета
пришоссейным халупам - сработанный на совесть из толстенных
бревен за два десятка лет "до новейшей эры", он уверенно стоял
на земле, надменно отгородясь от свихнувшегося мира высоким
забором. Калитка была прочно заперта, но пока Федор раздумывал,
как ему пробраться к самому дому, чтобы постучать в дверь или в
окно, его учуял сторожевой барбос, и тихая летняя ночь
наполнилась бешеным лаем. Послышался скрип - в освещенном
проеме двери возникла женская фигура.
- Эй, мать, придержи кобеля! - наигранно-строго крикнул
Федор.
- Это ты кобель, а у меня сучка, - раздался знакомый голос.
- Спокойно, Инга!
- На ночлег пустишь?
- Смотря кого, - Маринка попыталась всмотреться в лицо
нахального парня, но луна светила ему прямо в затылок, и на
месте лица темнело овальное пятно.
- Ты откуда взялся такой шустрый?
- С того света, мать, - ответил Федор загробным голосом.
Облитое бледным лунным светом маринкино лицо и вовсе побелело.
- Да я это! - сказал Федор обычным своим голосом, пожалев
Маринку.
- Вот злыдень! - обрадованно-облегченно вздохнула Маринка.
- Я тебе счас, Федька, уши пообрываю! - она отперла калитку и
бросилась Федору на шею, чуть было не сбив его с ног своей
массивной грудью. - Напугал до смерти, у меня аж матка ниже
колена опустилась... А за "мать" ты еще получишь!
- Может, в избу пригласишь сперва? - спросил Федор,
подражая ее деревенской речи. - Или ты меня всю ночь, прижав к
забору, лапать собираешься?
- А-а-а, - возмущенно вдохнула в себя Маринка. - Это кто
кого лапает?! - отпихнула она Федора наполнившейся грудью. -
Как хамом был, так и остался... Ну ладно, заходи уж!
Они прошли в дом. Федор при свете рассмотрел Маринку: лицо
ее почти не изменилось - все те же большие карие глаза,
классический прямой носик и тонкие чувственные губы, - но
фигура заметно округлилась со всех сторон... "Сколько ей
сейчас... лет 35?"
- Что, сильно потолстела, да? - Маринка смущенно огладила
платье на широких бедрах.
- Отнюдь... Скорее оформилась, я бы сказал, - улыбнулся
Федор.
- Я тебе дам "оформилась"! - зарделась она довольным
румянцем, - я тебя самого счас оформлю.
Федор подошел и поцеловал ее в теплые податливые губы.
- Думаешь, раз деревенская, так все можно?! - тяжело дыша,
Маринка вынула из-под подола руку Федора. - Поешь хоть сперва -
я мигом накрою!
Она и впрямь мигом накрыла стол на терраске: огурчики,
помидорчики, рассыпачатая картошечка под укропчиком и мутный
бутылек с огоненно-вонючей самогоночкой.
- Эх, за встречу! - занюхал Федор шибанувшую в нос
самогонку душистой краюшкой ржаного хлеба.
- Твое здоровьичко, Федюня!
"Что-то быстро она одеревенилась, - подумал Федор, уплетая
за обе щеки простую, но аппетитную снедь. - Была такая
амбициозная девушка, а стала совсем простая баба... Впрочем,
она, должно быть, и раньше такой была в глубине души, просто
выпендривалась по молодости".
- А ты давно здесь... проживаешь? - спросил он вслух.
- Да уж четвертое лето.
- Четыре года, значит? А я из твоей записки понял, что ты
только этой весной из города уехала.
- Так правильно, я ведь в городе зимовала.
- Неужели, каждый год на зимние квартиры подаешься?
- Да нет же, это случайно вышло. Мы со своей артелью
надумали той осенью яблоки на зимнюю одежку в городе поменять.
Ну, выторговали разбитый грузовичок у сламеров...
- У кого? - перебил Федор.
- Ну... это кто в самостройных развалюхах живет - ты,
небось, их видел на шоссе.
- А почему вдруг "сламеры"?
- Да Бог их знает, - пожала плечами Маринка. - В кузове
этого грузовика одна такая семья жила, а наши артельские им
домик из досок сколотили взамен. Но это ж не машина была, а
одно недоразумение: только задом шла, просто уссыкон! В общем,
пока ее починяли, ноябрь подкатил. Бабы еще думали, ехать - не
ехать, а мужики как развопились: зря, что ли, чинили?! Ну и
поехали... За руль сам староста сел... "Я, - говорит, - еще
через Саланг снаряды возил!" Приехали мы, значит, наменяли себе
шуб там всяких - я себе, кстати, котиковое манто за ведро
"белого налива" взяла - и на ночлег в Большой театр подались...
Это Нюрка из крайнего дома всех завела: ни разу, говорит, в
Большом не бывала! Разлеглись на сцене под пирамидой...
- Под чем?
- Ну... там декорации от "Аиды" остались... Лежим, балдеем,
программки изучаем... И так нам хорошо было, будто и правда к
искусству приобщились... А наутро встали, вышли на улицу - мать
моя женщина! - все белым бело, аж глаза режет. За одну ночь
чуть не по колено снегу навалило. Кинулись старосту искать -
нет нигде. Наконец, нашли в ЦУМе, в отделе тканей: он там спал
с какой-то проблядушкой, в материю завернувшись. Оказалось,
пропил он грузовичок наш...
- Да-а, - протянул Федор насмешливо, - раньше лошадей в
кабаке пропивали, а теперь грузовики... НТР!
- Так и пришлось в городе зимовать... А манто котиковое я
обратно на продукты сменяла... до сих пор как вспомню, так
слезы наворачиваются, ну до того жаль!
- А что, без грузовика никак нельзя было обратно добраться?
- Да и с грузовиком, наверное, не добрались бы - в сугробах
завязли, дороги ведь теперь никто не чистит. Трое парней,
правда, лыжи раздобыли и на них почесали...
- И дошли?
- Дойти-то дошли, только шубы с них "лесные братья" по
дороге сняли, так что все свое "хозяйство" пареньки отморозили.
Но и в городе мы натерпелись, вспомнить страшно, еле весны
дождались... Ну, ты ешь, Федяня, докушивай, а я пойду постель
разберу, чтоб не отвлекать тебя разговорами...
Федор быстро доел, вылизал вкусную тарелку и зашел в темную
комнату... Ничего не видно, темень, хоть глаз коли!
- Маринк, ты где тут? - спросил он.
- Ты что кричишь? - донесся горячий шепот.
- А что? - он тоже перешел на шепот.
- Иди сюда, - с кровати послышалось шевеление.
- Сейчас, сейчас! - Федор побросал одежду на пол и залез
под тонкое одеялко.
- Ой, руки холодные-е! - завизжала Маринка. - Ты такой
худенький, - прижалась она своей упругой грудью к его жестким
ребрам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54