- Куда повесить? - выкрикнула Лидка, отчаянно озираясь. И накинула
холст прямо на спинку кровати в ногах Шута. - Так видно?
- Видно.
- А знаешь, пап, - сказал Димка, - ты меня уговорил. Пожалуй,
биофизика - это самое интересное, что для меня может быть.
- Ой, Коля, ты не поверишь, - затараторила Лидка. - Он те книги,
которые ты летом оставил, просто до дыр исчитал. И в библиотеках что
берет! Не про мушкетеров, и не про ракеты, а все в том же направлении!
Щеки Шута напряженно заходили, и Лидка с Димой замерли, не дыша,
боясь пропустить хоть звук.
- Только быстро, - очень отчетливо сказал Шут. - И гениальным. Тогда
успеешь помочь.
И опять улыбнулся, довольный тем, что еще может шутить.
- Тебе помогут, помогут! - почти закричала Лидка. - Мы поможем, врачи
помогут, я разговаривала сейчас с главврачом, он очень опытный!.. Я все
время буду тут, никуда не уйду ни на секунду!
- Хоть сейчас-то не ври, - отчетливо сказал Шут. - Через месяц замуж
выскочишь.
И тут не выдержал Дима.
- Ну вот зачем ты маму обижаешь? Болеть болей, а маму не обижай!
- Что ты, Димочка! - глотая слезы, перепуганно залепетала Лидка. - Мы
так играем! Просто мы так играем! На самом деле мы всю жизнь друг друга
любим, как бешеные! Ты же знаешь!
Они не сразу поняли, что за бульканье донеслось откуда-то. Замерли.
Чуть приоткрыв запавший, почти беззубый рот, Шут смеялся, ласково глядя на
них обоих.
- Сын прав, - отчетливо, старательно выговорил он. - Больше не буду.
Лидка стремительно наклонилась над ним, схватила его высохшую, будто
бы и мышц, и костей уже лишенную руку. Прижала к груди.
- А я права, Коленька? - едва слышно спросила она, с мольбой
заглядывая ему в глаза. - Я права?
Его пальцы, тонкие и ломкие, словно лапки синицы, чуть шевельнулись у
нее между ладонью и грудью. В последний раз он ее поласкал.
- Пава, - сказал он.
Через два часа он потерял сознание и, хотя Лидка и Дима не выходили
из палаты до самого конца, поговорить больше не удалось. Шут умер через
три дня.
С похорон ехали молча. Молча поднялись на лифте. Молча вошли.
Поседевшая Лидка села в кресло у окна. В этой небольшой, но такой уютной -
она так старалась! - квартирке Шут не успел побывать. Под этим потолком он
никогда не просыпался. Этот воздух его не помнил.
Дима в своей комнате что-то наигрывал на гитаре очень тихо и очень
печально.
- Слушай, Дим, - сказала Лидка. Музыка затихла мгновенно. - Ты прости
меня. И не считай занудой или сумасшедшей. Наверное, несколько месяцев я
смогу говорить только о нем. Я понимаю, тебе может иногда становиться
скучно, но потерпи, пожалуйста.
- Да я сам только о нем и думаю, - угрюмо ответил Дима. Комнаты и
стены были такие, что позволяли беседовать, не повышая голоса. - Странный
был мужик... Но бубенный! - это было словцо, в начале девяностых пришедшее
у сверстников Димы на смену бытовавшим прежде "классный" или, чуть позже,
"клевый" и "крутой"; "бубняк!" - говорили ребята в качестве высшей
похвалы. - Как-то... по-дурацки все!.. - Помолчал, потом яростно хлопнул
ладонью про деке. - Черт бы побрал все эти болезни! Убил бы!
В 2005 году он разработает теорию волновой реабилитации подсинапсов.
В десятом, после бурных и не всегда корректных споров, с ледяной яростью
парировав все попытки обвинить его в жульничестве, в вымогательстве
государственны денег и вывести на чистую воду, начнет отрабатывать
методику биоспектральной реставрации клеток. В первую очередь он
попытается применять методику к клеткам мозга, поврежденным лучевыми
ударами. В четырнадцатом методика уже разработана, и только тогда Шутихину
дают лабораторию - когда способ борьбы с лучевыми поражениями практически
всех степеней и с радиогенными патологиями им, в сущности, уже создан. Он
заражает идеями еще пятерых молодых. Он работает и руководит фанатично.
Как будто куда-то спешит. Как будто все еще надеется успеть. И он
успевает. К тому моменту, когда лунный энцефалит смерчем пойдет по Земле,
на стыке дистанционной генной инженерии и биоспектральной внутриклеточной
терапии созданы экспериментальные излучатели, позволяющие творить с
разрушенными клетками чудеса на любом уровне избирательности. Кинжальный
удар субвируса пришелся в уже выкованный броневой щит, который, зазвенев,
чуть подался - одиннадцать месяцев прошло, прежде чем удалось, чуть
модифицировав излучатели против нового противника, поставить их
производство на поток по всех странах мира - и, упруго распрямившись,
отбросил врага навсегда.
А Дима Садовников, вернувшись в Ленинград после того, как подарил
Шуту и Лидке свою последнюю работу, сам пошел в милицию и сам все
рассказал. Он не знал, что его ищут; что отпечатки его пальцев обнаружены
на пиджаке главного инженера; что создан по показаниям на крики
подскочивших к окнам людей довольно приличный его фоторобот; что его
обязательно нашли бы дней через восемь - он просто пошел, потому что иначе
не мог. Потому что даже не собирался скрываться. Потому что даже не
собирался жить.
Но прежде всего он прямо с вокзала позвонил.
Не отвечали очень долго. Был конец августа; моросил зябкий серый
дождик, и капли стекали по стеклу кабины, сквозь которое, в створе выхода
на Лиговку, Диме был виден хвост громадной мокрой очереди на стоянке
такси. Потом раздался щелчок. Заспанный, но бравый голос сказал:
- Шорлемер на проводе.
- Олег, это Дима.
Пауза.
- Ты что, офонарел? В такую рань? Распустил я тебя... Придется
подзаняться твоим поведением, когда досуг будет...
- Извини. Я только что с поезда, стою на вокзале и звоню тебе. У меня
срочное дело.
- Н-ну...
- Я уезжаю скоро, надолго. Черт его знает...
- Фьюить! На Запад, что ли, собрался?
- Скорее на Восток. Можно оставить у тебя работы? Все-таки не
пропадут. У тебя же бывают люди. Может, посмотрят. Может, понравится кому.
- Боже мой, - Олег протяжно зевнул, а потом сказал с издевательской
аффектацией: - Как честный человек я должен привести в порядок свои дела,
- и сам же усмехнулся. - Собрался дуэлировать, что ли?
- Да, знаешь... такой тут Фанфан-Тюльпан получился... Так можно?
- Дымок, у меня своих-то девать некуда!
- Четыре работы. Самая большая - полтора на метр.
Олег опять зевнул.
- Прости, старик, - сказал он. - Очень напряженная была ночь. Ладно,
вези. И цени мою доброту.
- Спасибо.
Самой большой работой была "Ложь". Впопыхах и в треволнениях Дима
забыл объяснить Олегу ее природу - да тот и не слишком-то был расположен к
разговорам, сразу стал торопить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53