— А как же иначе?
— Что вы сказали? — поразилась она.
— Ну, да. Как же иначе? Неужели вы теперь осмелитесь меня выдать? Осмелитесь? Разве вы не понимаете, что, сделав это, выдадите себя? Вы признаете себя соучастницей. — Мендвилл подождал эффекта, произведенного на нее этими словами, и вроде бы нехотя пояснил, что он имел в виду: — Вы признали, что встречали Нилда в доме отца. Никто вам не поверит — и в первую очередь муж, — что вы меня тогда не узнали. Какие они могут сделать выводы из вашего умолчания? И что они подумают о ваших постоянных визитах к отцу? Приверженность сэра Эндрю английскому королю слишком хорошо известна. Миртль, дорогая моя, подумайте хорошенько, что вы делаете, прежде чем бессмысленно погубить нас обоих. Ведь вы наверняка погубите себя вместе со мной, а возможно, потянете за собою и мужа. Чего вы этим добьетесь? По-моему, это весомое соображение, и если у вас нет никаких других, не отметайте его — по крайней мере, заведомо. Обдумайте все, прежде чем совершить непоправимое.
— Боже Всевышний! — вырвалось у нее. — Вы подло заманили меня в ловушку!
— Но дорогая! — Мендвилл пожал плечами и меланхолично улыбнулся, — не стоит сгоряча бросаться такими словами…
— Я хранила молчание и пощадила вашу жизнь, а вы за добро отплатили мне злом.
Он решил, что пришло время напомнить:
— Мне казалось, вы возвращали старый долг, поняв, что это — самое малое, чем вы мне обязаны. Вы уверены, что вернули этот долг сполна?
— Абсолютно. Так же, как и в том, что не собираюсь больше лгать.
— В этом нет необходимости, — холодно заметил Мендвилл, — вы и так запутались настолько, что спастись уже не удастся ни вам, ни вашему мужу.
— Моему мужу? Вы повредились умом, должно быть.
— Вот как? Представьте на минутку — меня арестуют. Вслед за этим арестуют вас…
— Почему? Вы тоже намерены меня выдать?
— Выдав меня, вы выдадите себя сами — помните об этом. Вас спросят: давно ли вы узнали, кто скрывается под именем Нилда? Меня спросят о том же. Вправе ли вы ожидать от меня милосердия, которого сами не проявили?
Миртль онемела от изумления, потом опомнилась и заговорила, сжав кулаки:
— О-о! Каков подлец! Подлец! Кажется, я начинаю вас узнавать. Видно, Гарри был прав с самого начала. К несчастью, я не хотела его слушать. С чего я, собственно, взяла, что капитан Мендвилл — благородный и великодушный рыцарь? Не он ли сам так ненавязчиво и скромно на это намекал? Ну и дура!
Мендвилл вздрогнул; она заметила, как внезапно задрожали его губы и побелели, даже под слоем краски, щеки. Однако он все же отменно владел собой и сказал твердо, даже с достоинством:
— Я сражаюсь за свою жизнь. И если мне предстоит потерять ее при вашем, Миртль, содействии, то прежде, чем меня поставят перед командой с мушкетами, я обеспечу такой же бесславный конец вашему мужу. Но, чтобы достичь этого, мне придется пожертвовать и вами. Я не сумею оставить вас в тени. Такой будет цена вашего упорства и черствости. Сжальтесь надо мною, и ни полслова о том, что знаете. Тогда, пусть даже мне выпадет наихудшее, клянусь Богом, я, в свою очередь, промолчу и отправлюсь умирать, не проронив ни единого слова, которое могло бы повредить вам или Лэтимеру. Таковы мои условия.
Мысли путались в голове Миртль; она попыталась сосредоточиться.
— Мне повредить вы сможете, это понятно. Но при чем тут Гарри? Втянуть его вам ни за что не удастся. Нет, не удастся! Вы попросту хотите меня запугать. Трус!
— Ах, оставьте. Подумайте лучше — вас обвиняют в соучастии, и что, по-вашему, за этим последует? У тех, кто будет вами заниматься, возникнет первое естественное предположение: соучастие было осознанным и преднамеренным. Вы по доброй воле навещали отца. Живя в его доме, я собирал и переправлял британцам полезную информацию. От кого, спрашивается, я получал эту информацию? От вас, конечно. Такое предположение будет сделано непременно. А где, со своей стороны, добывали ее вы? От кого, как не от собственного мужа, вы могли получать сведения?
— Выходит, Гарри Лэтимер сознательно выдал нечто такое, что могло принести пользу врагу? И вы надеетесь, кто-нибудь вам поверит?
— Нет. Но это и не обязательно. Он мог проявить и, надо думать, проявлял легкомыслие и делился с вами разными новостями. А во время войны несдержанность — это преступление, караемое смертью, ибо последствия ее ничем не отличаются от последствий предательства.
Миртль похолодела. Ее воля была сломлена, и когда она немного пришла в себя, сил ей хватило только на то, чтобы горько посетовать:
— О, как жестоко я наказана за то, что положилась на ваше слово!
Мендвилл вздохнул и отвернулся.
— А меня преследует какой-то злой рок. Всегда вы меня неправильно понимаете. Я служил вам так преданно, как ни одному человеку на свете. В былые дни я спасал вашего жениха, и не один, а полдюжины раз; однажды спас, когда его смерть могла открыть мне путь к осуществлению самой заветной мечты. И теперь, стоя, быть может, на краю могилы — что я имею? Я заслужил лишь ваше презрение. Где твое милосердие, Господи!
Его притворное отчаяние тронуло Миртль помимо ее желания.
— Вы нарушили свое слово, — повторила она, едва ли не оправдываясь.
Мендвилл почувствовал перемену в ее настроении и пылко воскликнул:
— Я ненавижу себя за это! Но разве у меня был выбор? — и закончил скорбно: — А вы отказываетесь стать на сторону элементарной справедливости, хотя понимаете, что я сам себе не хозяин.
— Вы не хозяин своей чести?
— Нет! — выкрикнул он, впервые за весь разговор дав волю голосовым связкам. Но сразу же сбавил тон и перешел к объяснениям. Мендвиллу было не занимать чувства собственного достоинства. Его высокая фигура стала, казалось, еще выше. — Моя честь принадлежит моей стране, и страна ею распоряжается. Сдержав слово, данное вам, я должен был бы нарушить присягу, данную Англии. Мне приказали вернуться в Чарлстон, и я подчинился — вот и все. А дальше — я уже сказал, что буду бороться за свою жизнь до конца. Чтобы по-прежнему целиком посвящать ее службе моей родине. Это все, что у меня осталось. — И с просветленной грустью добавил: — После того, как вы стали женой Лэтимера.
Печальное и трогательное добавление только усилило смятение Миртль. Она стояла перед ним в нерешительности, он же, считая, что, несомненно, сказал достаточно, с опущенной головою ждал ответа.
Неожиданно они заслышали быстро приближающиеся шаги. Миртль узнала походку мужа, и ее смятение начало перерастать в панику. Как сквозь сон она услышала гнусавый голос квакера Джонатана Нилда. Позже она не могла вспомнить нечто жизненно важное, сказанное им; в памяти остались только его лживые сентенции. Начав говорить, Мендвилл быстро и бесшумно повернулся спиною к двери, чтобы не видеть, когда она откроется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100