Джонатан Нилд».
— Условный код, надо полагать.
— Конечно, — сказал Мендвилл. — Я объясняю мое положение, но сообщаю, что поводов для тревоги пока нет.
— Очень хорошо. — Лэтимер сложил записку. — Надпишите адрес. — Когда это было сделано, он спрятал ее в карман. — Что бы с вами ни случилось, она будет вручена до наступления ночи.
— Что?! — Мендвилл вскочил на ноги. — Вы нарушаете уговор!
— Нет. Я с вами пока ни о чем не договаривался. Однако мне необходимо подумать над своим выбором. Мне требуется время, чтобы поразмыслить.
Мендвилл глубоко вздохнул. Он даже чуть-чуть улыбнулся.
— Вы меня надули, — посетовал он, но беззлобно.
— Может быть, и нет, — ответил Лэтимер. — В лучшем случае я, вероятно, получил отсрочку. Вы будете извещены… Уведите арестованного, — сказал он вошедшему Миддлтону, — он задержан до следующего допроса.
— Пройдемте, сэр. За дверью — направо.
Мендвилл снова преобразился в квакера Нилда с подшаркивающей походкой и выговором через нос.
— О, нет, друг. Уверяю, я ничего не знаю о твоих военных приказах.
Он ушел, и Лэтимер остался наедине со своими мыслями.
Глава XI. Via crucisnote 40
Не нужно иметь богатого воображения, чтобы повторить путь, по которому Гарри Лэтимер мысленно поднимался на Голгофу. Все, чем он дорожил, отныне было растоптано.
В этот час он забыл о войне, о том, что враг стоит у ворот, о грозной опасности, нависшей над Чарлстоном. Вновь и вновь мучительно вглядывался он в свое прошлое, и оно затмило мысли о настоящем; настоящее на время перестало существовать.
Оставшись в библиотеке один, он вспоминал начало своей семейной жизни, ссоры с Миртль, отравлявшие их существование до того самого дня, когда в битве за форт Салливэн он решил, что лучшим выходом из положения будет его смерть. В ушах снова звучали в сердцах вырвавшиеся слова жены: «О, зачем я только вышла за тебя! Я десять лет жизни отдала бы, если бы это можно было исправить!»
Он вспомнил, как она молча признала, что согласилась на замужество из жалости, либо для успокоения своей совести, лишь бы вынудить его уехать. Ведь он обнаружил тогда какую-то связь между нею и Мендвиллом, поэтому упорно не желал бежать из Чарлстона, несмотря на маячившую впереди петлю.
Он вернулся еще дальше в прошлое, к тому дню, когда в Фэргроуве Гарри своими глазами видел такие доказательства, какими только глупец мог впоследствии пренебречь.
О, все было ясно и прозрачно до омерзения. Вся его супружеская жизнь — ложь на лжи; ее любовь — сплошное бесстыдное притворство; их ребенок… О Боже! Их ребенок родился не в счастливом браке, а в издевательской пародии на брак.
Лэтимер обхватил голову руками. Перед закрытыми глазами проплывали райские картины жизни благодушного недоумка. И вот их окончательная цена, вот расплата за самообман. Все дело в том, что любила-то она всегда одного Мендвилла. Может быть, даже и замуж-то вышла, чтобы спасти не только его, но и Мендвилла тоже. Гарри ведь предупредил ее, в каком опасном положении окажутся Мендвилл и лорд Уильям, если попытаются его повесить.
Но пусть все-таки единственным мотивом было чувство жалости — она потом открыто раскаивалась в своем поступке. Раскаяние неизбежно, когда за один-единственный порыв приходится расплачиваться всю жизнь. Она неоднократно сокрушалась по этому поводу, причем столь явно, что опять-таки нужно было быть таким круглым идиотом, как он, чтобы забыть ее упреки и поддаться новым лживым уверениям в любви. Его оправдывает лишь то, что он был тогда на волосок от смерти.
Ясно, что все это время она любила Мендвилла. Не нужно новых горьких доказательств — хватит тех, что имеются. Пожалуйста — ее примирение с отцом по времени совпало с приездом Мендвилла. Разве это не доказывает, что они состояли в постоянной переписке? Вся эта история с болезнью сэра Эндрю — очередная выдумка с целью обвести его вокруг пальца. И пока Мендвилл жил здесь под чужой личиной, она ежедневно виделась с ним у отца. Она встречалась с врагом своего мужа. Могло ли ее предательство ограничиться только встречами с ним? Недаром Мендвилл намекнул, что она передавала ему информацию, собранную по крохам в штаб-квартире Молтри. Если она предала мужа в одном, то что ей стоило предать его и в другом? К тому же, не надо забывать, что она была воспитана в традициях верности короне, и ее измена интересам колоний — сущая безделица по сравнению с изменой влюбленному простофиле-мужу, который так безоглядно ей доверял.
Если вдуматься, и тут в доказательствах нет недостатка. Чем не доказательство ее признание Молтри, что она встречала Нилда — вынужденное, как он теперь понял, признание, потому что отрицательный ответ вызвал бы дополнительные вопросы и был чреват разоблачением. И разве можно хоть на мгновение поверить, что она не узнала в Нилде Мендвилла? Даже если допустить, что Мендвилл и ее дьявольски коварный отец состояли в заговоре и через нее подстраивали ему ловушку — разве не начали бы они с того, что открыли бы ей, кто такой Нилд? Короче говоря, так или иначе, но она не могла этого не знать. И, зная, Миртль продолжала встречаться с Мендвиллом в отцовском доме. Будь она честной, она сразу сообщила бы о нем губернатору или, на худой конец, Гарри после его возвращения, останься у нее хоть капелька прежней привязанности. Но она погрязла во лжи — сначала тем, что промолчала, затем солгала, отвечая Молтри. И сегодня, когда он час назад застал их вместе в этой комнате, она снова солгала ему и своим поведением, и речью. Она — соучастница Мендвилла. А стала бы она соучастницей, если бы дорожила жизнью и честью Гарри, жизнью всех жителей города? Выходит, Мендвилл значит для нее много больше.
Все улики были налицо, и безжалостная правда заставила Лэтимера содрогнуться…
Дневной свет померк. Обеспокоенная Миртль пошла на поиски мужа и обнаружила его все еще сидящим в библиотеке.
— Гарри!
При звуке ее голоса он испуганно вскочил, как человек, которого внезапно разбудили. Упреки и обличения готовы были сорваться с его уст, но остались непроизнесенными. В тот краткий промежуток времени, когда она приближалась к нему, Лэтимер передумал. Он принял новое решение — хитростью раскрыть всю правду до конца.
«Правду!» — зло рассмеялся он про себя. Как будто за последний час он не пресытился до тошноты этой гнусной правдой! Ладно, тогда он сыграет на этой ее отвратительной самоуверенности; посмотрим, какова глубина ее позора и подлости.
— Гарри, что ты здесь делаешь? Уже темнеет. — В ее милом голосе, так ласкающем слух, звенело беспокойство.
Но Лэтимер догадывался о подлинной причине ее тревоги. Он зевнул и потянулся.
— А?.. Я, должно быть, заснул, — выговорил он сонно.
Услыхав затаенный вздох облегчения, он понял, о чем она подумала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Условный код, надо полагать.
— Конечно, — сказал Мендвилл. — Я объясняю мое положение, но сообщаю, что поводов для тревоги пока нет.
— Очень хорошо. — Лэтимер сложил записку. — Надпишите адрес. — Когда это было сделано, он спрятал ее в карман. — Что бы с вами ни случилось, она будет вручена до наступления ночи.
— Что?! — Мендвилл вскочил на ноги. — Вы нарушаете уговор!
— Нет. Я с вами пока ни о чем не договаривался. Однако мне необходимо подумать над своим выбором. Мне требуется время, чтобы поразмыслить.
Мендвилл глубоко вздохнул. Он даже чуть-чуть улыбнулся.
— Вы меня надули, — посетовал он, но беззлобно.
— Может быть, и нет, — ответил Лэтимер. — В лучшем случае я, вероятно, получил отсрочку. Вы будете извещены… Уведите арестованного, — сказал он вошедшему Миддлтону, — он задержан до следующего допроса.
— Пройдемте, сэр. За дверью — направо.
Мендвилл снова преобразился в квакера Нилда с подшаркивающей походкой и выговором через нос.
— О, нет, друг. Уверяю, я ничего не знаю о твоих военных приказах.
Он ушел, и Лэтимер остался наедине со своими мыслями.
Глава XI. Via crucisnote 40
Не нужно иметь богатого воображения, чтобы повторить путь, по которому Гарри Лэтимер мысленно поднимался на Голгофу. Все, чем он дорожил, отныне было растоптано.
В этот час он забыл о войне, о том, что враг стоит у ворот, о грозной опасности, нависшей над Чарлстоном. Вновь и вновь мучительно вглядывался он в свое прошлое, и оно затмило мысли о настоящем; настоящее на время перестало существовать.
Оставшись в библиотеке один, он вспоминал начало своей семейной жизни, ссоры с Миртль, отравлявшие их существование до того самого дня, когда в битве за форт Салливэн он решил, что лучшим выходом из положения будет его смерть. В ушах снова звучали в сердцах вырвавшиеся слова жены: «О, зачем я только вышла за тебя! Я десять лет жизни отдала бы, если бы это можно было исправить!»
Он вспомнил, как она молча признала, что согласилась на замужество из жалости, либо для успокоения своей совести, лишь бы вынудить его уехать. Ведь он обнаружил тогда какую-то связь между нею и Мендвиллом, поэтому упорно не желал бежать из Чарлстона, несмотря на маячившую впереди петлю.
Он вернулся еще дальше в прошлое, к тому дню, когда в Фэргроуве Гарри своими глазами видел такие доказательства, какими только глупец мог впоследствии пренебречь.
О, все было ясно и прозрачно до омерзения. Вся его супружеская жизнь — ложь на лжи; ее любовь — сплошное бесстыдное притворство; их ребенок… О Боже! Их ребенок родился не в счастливом браке, а в издевательской пародии на брак.
Лэтимер обхватил голову руками. Перед закрытыми глазами проплывали райские картины жизни благодушного недоумка. И вот их окончательная цена, вот расплата за самообман. Все дело в том, что любила-то она всегда одного Мендвилла. Может быть, даже и замуж-то вышла, чтобы спасти не только его, но и Мендвилла тоже. Гарри ведь предупредил ее, в каком опасном положении окажутся Мендвилл и лорд Уильям, если попытаются его повесить.
Но пусть все-таки единственным мотивом было чувство жалости — она потом открыто раскаивалась в своем поступке. Раскаяние неизбежно, когда за один-единственный порыв приходится расплачиваться всю жизнь. Она неоднократно сокрушалась по этому поводу, причем столь явно, что опять-таки нужно было быть таким круглым идиотом, как он, чтобы забыть ее упреки и поддаться новым лживым уверениям в любви. Его оправдывает лишь то, что он был тогда на волосок от смерти.
Ясно, что все это время она любила Мендвилла. Не нужно новых горьких доказательств — хватит тех, что имеются. Пожалуйста — ее примирение с отцом по времени совпало с приездом Мендвилла. Разве это не доказывает, что они состояли в постоянной переписке? Вся эта история с болезнью сэра Эндрю — очередная выдумка с целью обвести его вокруг пальца. И пока Мендвилл жил здесь под чужой личиной, она ежедневно виделась с ним у отца. Она встречалась с врагом своего мужа. Могло ли ее предательство ограничиться только встречами с ним? Недаром Мендвилл намекнул, что она передавала ему информацию, собранную по крохам в штаб-квартире Молтри. Если она предала мужа в одном, то что ей стоило предать его и в другом? К тому же, не надо забывать, что она была воспитана в традициях верности короне, и ее измена интересам колоний — сущая безделица по сравнению с изменой влюбленному простофиле-мужу, который так безоглядно ей доверял.
Если вдуматься, и тут в доказательствах нет недостатка. Чем не доказательство ее признание Молтри, что она встречала Нилда — вынужденное, как он теперь понял, признание, потому что отрицательный ответ вызвал бы дополнительные вопросы и был чреват разоблачением. И разве можно хоть на мгновение поверить, что она не узнала в Нилде Мендвилла? Даже если допустить, что Мендвилл и ее дьявольски коварный отец состояли в заговоре и через нее подстраивали ему ловушку — разве не начали бы они с того, что открыли бы ей, кто такой Нилд? Короче говоря, так или иначе, но она не могла этого не знать. И, зная, Миртль продолжала встречаться с Мендвиллом в отцовском доме. Будь она честной, она сразу сообщила бы о нем губернатору или, на худой конец, Гарри после его возвращения, останься у нее хоть капелька прежней привязанности. Но она погрязла во лжи — сначала тем, что промолчала, затем солгала, отвечая Молтри. И сегодня, когда он час назад застал их вместе в этой комнате, она снова солгала ему и своим поведением, и речью. Она — соучастница Мендвилла. А стала бы она соучастницей, если бы дорожила жизнью и честью Гарри, жизнью всех жителей города? Выходит, Мендвилл значит для нее много больше.
Все улики были налицо, и безжалостная правда заставила Лэтимера содрогнуться…
Дневной свет померк. Обеспокоенная Миртль пошла на поиски мужа и обнаружила его все еще сидящим в библиотеке.
— Гарри!
При звуке ее голоса он испуганно вскочил, как человек, которого внезапно разбудили. Упреки и обличения готовы были сорваться с его уст, но остались непроизнесенными. В тот краткий промежуток времени, когда она приближалась к нему, Лэтимер передумал. Он принял новое решение — хитростью раскрыть всю правду до конца.
«Правду!» — зло рассмеялся он про себя. Как будто за последний час он не пресытился до тошноты этой гнусной правдой! Ладно, тогда он сыграет на этой ее отвратительной самоуверенности; посмотрим, какова глубина ее позора и подлости.
— Гарри, что ты здесь делаешь? Уже темнеет. — В ее милом голосе, так ласкающем слух, звенело беспокойство.
Но Лэтимер догадывался о подлинной причине ее тревоги. Он зевнул и потянулся.
— А?.. Я, должно быть, заснул, — выговорил он сонно.
Услыхав затаенный вздох облегчения, он понял, о чем она подумала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100