Тем более приятно было капитану видеть умные глаза и приветливую улыбку.
Сказал, так же приветливо улыбнувшись и подсев к Лопатинскому поближе:
— Вот надеемся на вашу помощь, Степан Степанович.
— Почему же не помочь? Если только смогу, — повторил он. — У нас одно дело — я машины ремонтирую, вы что-то другое делаете, тоже нужное. Такова уж жизнь…
— Лейтенант Малиновский уже спрашивал вас о Кузе. Что он делал утром восемнадцатого августа? Где и с кем был? Не приезжал ли кто-нибудь к нему накануне или восемнадцатого на рассвете?
— Эва, сколько вопросов сразу! Давайте помаленьку. Первый — что Кузь делал утром восемнадцатого августа?
— Да.
— Мне на работу в шесть заступать, жена будит в пять Кузь в эту пору уже во дворе возится. В пять еще темно было, но я видел его.
«Значит, он не мог быть в это время в Озерске, — подумал Шугалий, — и к Завгороднему заходил кто-то другой». Спросил:
— И что же делал Кузь?
— Что-то вынес из сарая — и огородами к озеру.
Мимо моего двора. А переулком ближе и удобнее.
Я еще удивился: зачем полную канистру дальней дорогой переть?
— Почему считаете, что канистра была полной?
— А для чего на озеро пустую нести? За водой?
Так ее в колодце хоть залейся. И знаете, когда полную несут — руку оттягивает.
— Логично, — согласился капитан. — И что, думаете, было в канистре?
— Бензин, что же еще?
— Допустим, действительно, бензин. Значит, Кузь заправил бак и куда-то поехал.
— Точно, поехал.
— Видели?
— А он мотор завел. Он у Кузя кашляет, пока не разогреется. И дергать надо долго, магнето плохое.
Прогрел и уехал. Ветер уже поднялся, кто же будет рыбачить? Волна шла еще небольшая, ехать можно, а рыбачить — ни-ни.
— Куда мог поехать?
— Кто ж его знает, может, в Озерск… Но навряд ли. В девять уже был дома. У него крепящий болт полетел, так приходил ко мне в мастерскую.
— Не расспрашивали, куда ездил?
— А на что это мне? Если б знать… Небось в «Серебряный бор». Турбаза у нас, может, слышали?
— Между Ольховым и Пилиповцами?
— Точно. Какие-то дела там у Кузя, несколько раз видел — туда шастает.
— Семнадцатого августа никто к Кузю не приезжал?
— Не видал.
— А не слышали, чтоб Кузь угрожал ветврачу?
— Тому, что утопился? Это уже все знают, ветврач махинации Опанасова брата раскрыл, да и у самого Опанаса рыльце в пушку. Три года дали, однако отсидел лишь полсрока. Когда вернулся, похвалялся: я, мол, ветеринару не прощу, за Опанасом Кузем ничего не пропадает, ни хорошее, ни плохое!
— И как вы считаете, мог он осуществить свои угрозы?
Лопатинский покачал головой.
— Пустое. Этот Опанас — трепач.
— Человек иногда такое делает, что никогда не подумаешь.
Лопатинский промолчал, но было видно — остался при своем мнении.
— Не могли бы вы оказать нам одну услугу? — спросил Шугалий после паузы.
— Ежели это мне под силу.
— Восемнадцатого утром кто-то мог в камышах возле вашего села перевернуть лодку. Перед бурей или во время нее. Потом оттолкнул лодку на чистую воду, и ее снесло в озеро. Надо найти место, где вытоптан камыш.
— Много времени прошло, — возразил Лопатинский. — Примятый камыш поднялся, а сломанный он мог вырвать с корнем.
— То-то, — вздохнул Шугалий, — мы сегодня искали и не нашли это место.
— Я посмотрю.
— И вот что, — добавил Шугалий. — Возможно, что тот человек вез в лодке велосипед.
Лопатинский кивнул.
— Поискать следы?
— С восемнадцатого не было ни одного дождя. Может быть, и остались.
— Попробую.
— Кстати, у Кузя есть велосипед?
— Даже два. У него и у жены.
— Мы вам благодарны, Степан Степанович, и прошу нас извинить…
— За что же извиняться? Чем смогу, помогу. И не только я — мы с ребятами камыши прочешем.
Шугалий забеспокоился:
— Не хотелось бы, чтобы много народу знало…
Слух пойдет…
— Не волнуйтесь. У меня два товарища — люди надежные и умеют язык за зубами держать.
— Так я на вас надеюсь!
Шугалий пожал Лопатинскому руку, с удовольствием отметив, какая она крепкая и шершавая.
— Вот это человек, — сказал Малиновский, когда они возвращались на берег.
— Наши люди — ого-го! — засмеялся Шугалий. — Народ!
— Любому шею свернет!
— Не любому, — возразил Шугалий. — Он сперва разберется — что и к чему! А рука какая сильная… и шершавая. Вот и у меня когда-то такие же были.
Я до юрфака тоже слесарем был.
— В гараже? — совсем не удивился Малиновский.
— В депо.
— Мой отец тоже в депо работал. Сейчас на пенсии.
— Каждого из нас ждет пенсия, Богдан.
— Вот уж не подумал бы, что вы ждете ее. Что ж, дослужитесь до полковника… — Он улыбнулся так, что Шугалий понял — это главная мечта Малиновского.
В конце концов, почему бы и нет? Ведь недаром говорят, что плох тот солдат, который не мечтает о генеральских погонах.
— Завгородний не посадил бы Кузя к себе в лодку, — неожиданно без всякого перехода сказал Малиновский.
— Да, не посадил бы, — согласился Шугалий.
— Но Кузь мог перехватить его утром на берегу и ударить веслом.
— Конечно мог.
— Однако Кузь, может, и не причастен к этому делу.
— Я тоже думал об этом.
— И тогда Завгороднего убил кто-то другой.
— А вы уже совсем отказались от версии о несчастном случае?
— Отказался.
— А я еще нет.
— Вы?!
— Все может быть, Богдан.
— Но ведь наши данные…
— Девяносто девять сотых, Богдан. А если остается хотя бы одна сотая…
— То есть пока не поймаем убийцу?
— Ищи и найдешь! — оптимистически сказал Шугалий.
— А все-таки найдем, — подтвердил Малиновский, и в тоне его не было ни капли сомнения.
Воскресный базар в Озерске всегда собирал много народу. Подводы из окрестных сел заняли всю площадь; тут прямо с возов продавали свиней и птицу, овощи и фрукты. Визжали поросята, гоготали гуси, резко и недовольно кричали индюки, и вдруг сквозь весь этот гвалт прорвалось и повисло над базаром петушиное пение.
Шугалий остановился, пораженный: казалось, любой звук потонет в базарном шуме, а петух перекричал всех. Но тот вдруг оборвал свое пение, будто устыдившись собственной голосистости.
Капитан походил между подводами, наблюдая, как торгуются люди, хотя и не собирался ничего покупать.
Просто любил базары, шум толпы, ее возбуждение, деловитость и даже какую-то праздничность, любил смотреть, как суетятся женщины — каждая стремится купить быстрее и дешевле, боится, что именно того, что ей нужно, не будет или перехватят из-под носа.
А степенные мужчины долго прицениваются, рассматривают товар и обязательно купят не то, чего хотелось бы жене; тут же, на базаре, по этому поводу возникают ссоры, но долго спорить недосуг; говорят, что на другом конце площади поросята почему-то дешевле, и женщины бросаются именно туда, хотя подсознательно понимают, что гоняются за химерой.
Шугалий перешел к деревянным столам с широкими проходами между ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Сказал, так же приветливо улыбнувшись и подсев к Лопатинскому поближе:
— Вот надеемся на вашу помощь, Степан Степанович.
— Почему же не помочь? Если только смогу, — повторил он. — У нас одно дело — я машины ремонтирую, вы что-то другое делаете, тоже нужное. Такова уж жизнь…
— Лейтенант Малиновский уже спрашивал вас о Кузе. Что он делал утром восемнадцатого августа? Где и с кем был? Не приезжал ли кто-нибудь к нему накануне или восемнадцатого на рассвете?
— Эва, сколько вопросов сразу! Давайте помаленьку. Первый — что Кузь делал утром восемнадцатого августа?
— Да.
— Мне на работу в шесть заступать, жена будит в пять Кузь в эту пору уже во дворе возится. В пять еще темно было, но я видел его.
«Значит, он не мог быть в это время в Озерске, — подумал Шугалий, — и к Завгороднему заходил кто-то другой». Спросил:
— И что же делал Кузь?
— Что-то вынес из сарая — и огородами к озеру.
Мимо моего двора. А переулком ближе и удобнее.
Я еще удивился: зачем полную канистру дальней дорогой переть?
— Почему считаете, что канистра была полной?
— А для чего на озеро пустую нести? За водой?
Так ее в колодце хоть залейся. И знаете, когда полную несут — руку оттягивает.
— Логично, — согласился капитан. — И что, думаете, было в канистре?
— Бензин, что же еще?
— Допустим, действительно, бензин. Значит, Кузь заправил бак и куда-то поехал.
— Точно, поехал.
— Видели?
— А он мотор завел. Он у Кузя кашляет, пока не разогреется. И дергать надо долго, магнето плохое.
Прогрел и уехал. Ветер уже поднялся, кто же будет рыбачить? Волна шла еще небольшая, ехать можно, а рыбачить — ни-ни.
— Куда мог поехать?
— Кто ж его знает, может, в Озерск… Но навряд ли. В девять уже был дома. У него крепящий болт полетел, так приходил ко мне в мастерскую.
— Не расспрашивали, куда ездил?
— А на что это мне? Если б знать… Небось в «Серебряный бор». Турбаза у нас, может, слышали?
— Между Ольховым и Пилиповцами?
— Точно. Какие-то дела там у Кузя, несколько раз видел — туда шастает.
— Семнадцатого августа никто к Кузю не приезжал?
— Не видал.
— А не слышали, чтоб Кузь угрожал ветврачу?
— Тому, что утопился? Это уже все знают, ветврач махинации Опанасова брата раскрыл, да и у самого Опанаса рыльце в пушку. Три года дали, однако отсидел лишь полсрока. Когда вернулся, похвалялся: я, мол, ветеринару не прощу, за Опанасом Кузем ничего не пропадает, ни хорошее, ни плохое!
— И как вы считаете, мог он осуществить свои угрозы?
Лопатинский покачал головой.
— Пустое. Этот Опанас — трепач.
— Человек иногда такое делает, что никогда не подумаешь.
Лопатинский промолчал, но было видно — остался при своем мнении.
— Не могли бы вы оказать нам одну услугу? — спросил Шугалий после паузы.
— Ежели это мне под силу.
— Восемнадцатого утром кто-то мог в камышах возле вашего села перевернуть лодку. Перед бурей или во время нее. Потом оттолкнул лодку на чистую воду, и ее снесло в озеро. Надо найти место, где вытоптан камыш.
— Много времени прошло, — возразил Лопатинский. — Примятый камыш поднялся, а сломанный он мог вырвать с корнем.
— То-то, — вздохнул Шугалий, — мы сегодня искали и не нашли это место.
— Я посмотрю.
— И вот что, — добавил Шугалий. — Возможно, что тот человек вез в лодке велосипед.
Лопатинский кивнул.
— Поискать следы?
— С восемнадцатого не было ни одного дождя. Может быть, и остались.
— Попробую.
— Кстати, у Кузя есть велосипед?
— Даже два. У него и у жены.
— Мы вам благодарны, Степан Степанович, и прошу нас извинить…
— За что же извиняться? Чем смогу, помогу. И не только я — мы с ребятами камыши прочешем.
Шугалий забеспокоился:
— Не хотелось бы, чтобы много народу знало…
Слух пойдет…
— Не волнуйтесь. У меня два товарища — люди надежные и умеют язык за зубами держать.
— Так я на вас надеюсь!
Шугалий пожал Лопатинскому руку, с удовольствием отметив, какая она крепкая и шершавая.
— Вот это человек, — сказал Малиновский, когда они возвращались на берег.
— Наши люди — ого-го! — засмеялся Шугалий. — Народ!
— Любому шею свернет!
— Не любому, — возразил Шугалий. — Он сперва разберется — что и к чему! А рука какая сильная… и шершавая. Вот и у меня когда-то такие же были.
Я до юрфака тоже слесарем был.
— В гараже? — совсем не удивился Малиновский.
— В депо.
— Мой отец тоже в депо работал. Сейчас на пенсии.
— Каждого из нас ждет пенсия, Богдан.
— Вот уж не подумал бы, что вы ждете ее. Что ж, дослужитесь до полковника… — Он улыбнулся так, что Шугалий понял — это главная мечта Малиновского.
В конце концов, почему бы и нет? Ведь недаром говорят, что плох тот солдат, который не мечтает о генеральских погонах.
— Завгородний не посадил бы Кузя к себе в лодку, — неожиданно без всякого перехода сказал Малиновский.
— Да, не посадил бы, — согласился Шугалий.
— Но Кузь мог перехватить его утром на берегу и ударить веслом.
— Конечно мог.
— Однако Кузь, может, и не причастен к этому делу.
— Я тоже думал об этом.
— И тогда Завгороднего убил кто-то другой.
— А вы уже совсем отказались от версии о несчастном случае?
— Отказался.
— А я еще нет.
— Вы?!
— Все может быть, Богдан.
— Но ведь наши данные…
— Девяносто девять сотых, Богдан. А если остается хотя бы одна сотая…
— То есть пока не поймаем убийцу?
— Ищи и найдешь! — оптимистически сказал Шугалий.
— А все-таки найдем, — подтвердил Малиновский, и в тоне его не было ни капли сомнения.
Воскресный базар в Озерске всегда собирал много народу. Подводы из окрестных сел заняли всю площадь; тут прямо с возов продавали свиней и птицу, овощи и фрукты. Визжали поросята, гоготали гуси, резко и недовольно кричали индюки, и вдруг сквозь весь этот гвалт прорвалось и повисло над базаром петушиное пение.
Шугалий остановился, пораженный: казалось, любой звук потонет в базарном шуме, а петух перекричал всех. Но тот вдруг оборвал свое пение, будто устыдившись собственной голосистости.
Капитан походил между подводами, наблюдая, как торгуются люди, хотя и не собирался ничего покупать.
Просто любил базары, шум толпы, ее возбуждение, деловитость и даже какую-то праздничность, любил смотреть, как суетятся женщины — каждая стремится купить быстрее и дешевле, боится, что именно того, что ей нужно, не будет или перехватят из-под носа.
А степенные мужчины долго прицениваются, рассматривают товар и обязательно купят не то, чего хотелось бы жене; тут же, на базаре, по этому поводу возникают ссоры, но долго спорить недосуг; говорят, что на другом конце площади поросята почему-то дешевле, и женщины бросаются именно туда, хотя подсознательно понимают, что гоняются за химерой.
Шугалий перешел к деревянным столам с широкими проходами между ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32