— у нас в аптеке много клиентов… Каленик?..
Что-то не припомню такого.
— А он вас хорошо знает. И даже хранит кое-что на память. Фотографию…
— У каждого свои чудачества.
— Довольно, Федор Антонович. Мы сейчас поедем в учреждение, которое, вероятно, не вызывает у вас расположения. Нам нужно выяснить много вопросов, и разговор будет долгим и не очень приятным для вас. — Шугалий высунулся в окно. — Машина уже ждет вас, вот постановление на арест, прошу ознакомиться.
Так уж полагается, Федор Антонович, и, надеюсь, вы знаете, чем вызваны такие крайние меры.
— Нет, не знаю, — ответил Бабинец, — все это — результат какого-то ужасного недоразумения.
— Что ж, бывает и такое, — согласился Шугалий. — Но очень редко. Будете иметь возможность увидеть вашего сообщника — вместе как-то приятнее и лучше вспомнить то, что улетучилось из памяти.
Шугалий уехал из Озерска через день. Перед отъездом они с Буровым встретились на берегу Светлого озера, — разве можно уехать из Озерска, не искупавшись и не отведав настоящей ухи?
Шугалий завел мотор, и они двинулись к острову, куда еще с утра отправился Малиновский; день хотя и будничный, но начальник райотдела в честь успешного завершения операции разрешил ему взять отгул, и лейтенант должен был уже приготовить уху.
Моторка шла быстро. Шугалий подставил лицо солнцу и щурился от удовольствия.
Малиновский стоял на берегу и улыбался так, что Шугалий догадался: рыбачья фортуна сегодня на стороне лейтенанта. И верно: Малиновский вытащил из воды самодельный садок с двумя или тремя большими щуками и полукилограммовыми окунями.
— Возьмете с собой, — сказал он тоном, исключающим всякие возражения. К тому же Шугалий и не возражал: знал, как обрадуется Вера свежей рыбе — щуки вон еще живые.
— Уха — во! — поднял большой палец лейтенант.
И действительно, от костра пахло удивительно вкусно. Шугалий съел полную миску прозрачной ухи и принялся за окуньков, а лейтенант налил ему еще миску, и Шугалий не сопротивлялся: когда-то еще доведется полакомиться такой?
Они утолили голод, и только тогда Малиновский спросил:
— Как экспертиза?
— Подтвердила, — лаконично ответил Шугалий и объяснил Бурову: — Каленик приехал к Завгороднему на велосипеде. На рассвете восемнадцатого августа.
Поставил велосипед у калитки, а перед этим ночью прошел дождь, и шины оставили следы. Эти следы сохранились и до сих пор — дождей ведь не было и там никто не ходил. Эксперты подтвердили: следы именно от велосипеда Каленика.
— Но ведь сестра Завгороднего говорила, что приходил Чепак, — заметил Малиновский.
— У Каленика такой же хриплый бас.
— Он уже сознался?
— У нас неопровержимые доказательства, вертелся как угорь, да что поделаешь? Все рассказал.
Малиновский положил ложку.
— А Бабинец? — спросил он.
— Бабинец, узнав от Романа Стецишина, что тот выдал отцу Олексы его тайну, чуть не умер от ужаса.
Но быстро опомнился и решил действовать. Поехал на велосипеде к Каленику, и они разработали план действий. Каленик был когда-то порученцем куренного Стецишина и знал о роли Бабинца в любенской трагедии. Хранил фотографию, чтобы шантажировать аптекаря, и тот подкармливал его. А деньги у Бабинца водились: к сожалению, есть еще дефицитные лекарства…
— Сукин сын, — выругался Малиновский.
— Провал Бабинца лишал Каленика одного из источников дохода, — продолжал Шугалий, — и тот решил помочь аптекарю. На рассвете поднял ветврача — мол, корова подыхает. В Ольховое на лодке быстрее и удобнее, преступники учли все, и Андрий Михайлович попал в их западню. Каленик захватил с собой молоток; после первого же удара Андрий Михайлович потерял сознание, и Каленик, еще живого, выбросил его за борт. Один доехал до берега, перевернул лодку в камышах, и волны вынесли ее в озеро.
— А если бы не было ветра? — полюбопытствовал Малиновский. — Бурю же не закажешь.
— Собирался незаметно добраться до берега, взять свою лодку и ночью отбуксировать моторку Андрия Михайловича.
— Рискованно. Могли заметить.
— Рассчитывали, что до вечера никто не станет разыскивать Завгороднего, а лодку можно спрятать в камышах. Но поднялась буря, и это помогло Каленику. Правда, потерял велосипедную спицу — должно быть, и не заметил, как наехал на корягу.
— А как же блесна? — спросил Буров. — Как попала к Кузю блесна Андрия Михайловича?
— Бабинец нашел покупателя на лодку Завгороднего. Он взял у Олексы Завгороднего ключи, пошли осматривать лодку, и Федор Антонович стащил блесну. Передал ее Каленику, а тот подбросил Кузю и донес на него, считая, что теперь уже Кузю не выкрутиться.
И верно: у того не было алиби, все было против него… Но все же мир не без добрых людей: и пока у нас есть такие, как Лопатинский, ни одному преступнику не замести следов.
— А какова штучка Бабинец! Этот старый хорек! — воскликнул Малиновский. — Убил Андрия Михайловича, а потом хотел еще и тетку Олексы обмануть!
— Его будут судить за все преступления, — убежденно сказал Шугалий. — Ничто ему не сойдет с рук!
— Ненавижу! — твердо произнес Малиновский. — Вечной ненавистью!
Он поднял крепко сжатый кулак, глаза у него потемнели, стали большими, и Шугалий, всматриваясь в них, видел, какова она — настоящая ненависть.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32