– Вы мне расскажете, в чем тут дело, или хотите, чтобы я умер в неведении? – не выдержал Эдуар.
Мать, взяв сына под руку, увлекла его подальше, на стройку, что вызвало у Рашели ярость.
– Низкое ей спасибо! – бросила им старуха. – Я для вас – пустое место, и мне все на хрен надоело! Отправьте меня в приют, вашу мать, там я хоть вздохну!
Мари-Шарлотт наклонилась над ухом Рашели. Ухо было белым, ухо мертвеца, в которое уже не поступала кровь, и оно разлагалось изнутри.
– Заткнись, старая карга, или я тебе в хайло засуну свеклу, не очистив ее от земли!
Придя в ужас от такого обращения, Рашель замолчала и посмотрела на девчонку.
– Не стоит корчить такие рожи, старая перечница, – продолжала Мари-Шарлотт, – только попробуй позвать на помощь свою толстожопую доченьку и ее раздолбая-сыночка – дорого за это заплатишь! Ты уже в таком возрасте, когда, если не подохла, надо научиться затыкаться; коли уж собираешься отбросить копыта, то не затягивай. Так я считаю, а я способная девочка!
Присев на землю рядом с вольтеровским креслом, Мари-Шарлотт стала играть подобранными камешками. Собственно говоря, ее монолог не был адресован Рашели – это был поток сознания, девчонка давала выход всей скопившейся в ней ненависти.
– От тебя воняет, – продолжала она. – С этой вонью бесполезно бороться. Даже если вымыть твои кости в лучшем стиральном порошке, все равно ты будешь вонять. Несет не от твоего мяса, а от твоего возраста. Со стариками все кончено, им не на что надеяться; если я не сдохну раньше, то в тридцать лет я покончу жизнь самоубийством, после тридцати мне ничего не светит. Стоит ли быть способной, чтобы жить дольше других?
Увидев возвращающихся мать и сына, Мари-Шарлотт перестала бубнить. Эдуар, казалось, был в ярости: впервые в жизни он назвал Розину сводней.
– Использовать развратную девчонку, чтобы не платить за собственную глупость, – это непостижимо! Теперь посмотришь, как пойдут дела: ты выпустила джинна из бутылки!
Шокированный поступком Розины, Бланвен представлял себе мать в тюремной камере, где витала похоть, говорящей на жаргоне уголовников, ее жирный смех, вызванный грубыми намеками, и – кто знает? – может быть, предающейся лесбийским утехам с сокамерницей, пока спят дети.
«Моя мать – шлюха! В ней нет ни капли нравственности!»
А сам-то кем он был? Разве он не покупал автомобили более чем сомнительного происхождения, не перекрашивал их? Разве далек он был от того, чтобы стать заурядным вором? Если бы он не сохранил свою страсть к переднеприводным моделям, не был бы так влюблен в технику, хорош бы он сейчас был!
Розина же пребывала в сомнениях. Растерянность Дьедонне Ниволя успокаивала ее, но она опасалась, как бы излишнее усердие бригадира – а если он еще посоветуется со своим начальством! – не вызвало необратимого развития событий, могущих привести к скандальному судебному процессу, из-за чего ей придется уехать отсюда.
– Твоя шлюха-племянница – настоящая гадюка, стоит только посмотреть в ее глаза. Срочно отправь девчонку обратно; если надо, я сам отвезу ее к Нине. Это же законченная стерва. Она родилась преступницей. Ты понимаешь или нет, Розина?
Женщина молчала, но в глубине души была согласна с сыном.
– Хорошую сообщницу ты себе откопала, – продолжал Эдуар, который никак не мог успокоиться. – Честное слово, ты совсем потеряла голову из-за этой ямы с водой! Можешь ты мне наконец сказать, что ты собираешься устроить здесь?
Розина продолжала хмуро молчать.
– Скажи же хоть что-нибудь, – вздохнул Эдуар.
– Ты вроде бы избил как-то Фаусто, пока меня не было? – спросила мать.
Эдуар в который раз восхитился спокойному макиавеллизму женщин, способных не отвечать на самые жгучие вопросы и тут же переводить разговор на совершенно другую тему.
– Вот ведь засранец!
– Что он тебе сделал?
– Все то же самое: он трахает мою мать, а мне это не нравится.
Шум мотора заставил их замолчать. Появившийся из облака пыли «чероки» Дьедонне Ниволя остановился в двух метрах от матери и сына.
Из машины с безумным взором, на грани апоплексического удара выскочил мэр.
Он сразу бросился на Розину:
– Сука! Мерзавка! Сифилитичка!
Эдуар схватил Ниволя за лацканы вельветового пиджака.
– Секундочку! Это моя мать!
– Нашел чем гордиться!
Бланвен откинулся назад, а затем изо всех сил ударил Ниволя головой в лицо. Удар вышел глухим. Мэр застонал, зашатался и упал.
Эдуар спокойно дожидался продолжения. Мэр царапал землю каблуком. Из носа у него текла кровь, его крики были похожи на собачий лай. От ярости и боли Ниволя потерял достоинство, он задыхался, пытаясь выругаться.
– Вылейте ему в харю ведро холодной воды! – посоветовала Рашель. – Ему сразу полегчает.
Мари-Шарлотт последовала этому совету. Схватив пластиковое ведро, в котором вымачивалась сухая фасоль, она плеснула его содержимое в лицо Дьедонне. У того от холодного душа еще больше перехватило дыхание. Белые фасолины застряли у него в жесткой шевелюре, некоторые попали в вырез рубашки и за пиджак, а одна прилипла к подбородку, по которому текла кровь.
Обретя дар речи, мэр бросил Эдуару:
– Все равно я не боюсь тебя, сукин сын!
– Будешь продолжать в том же духе, я тебе все кости переломаю, – предупредил его Эдуар. – И в суд тебя доставят в инвалидной коляске.
– В суд ты попадешь раньше меня!
– Да только меня-то оправдают, ты, садист! Набить харю совратителю малолетних – за это много не дадут, уж поверь мне! Присяжные будут на моей стороне.
– Это целый заговор, – пролепетал мэр.
– Расскажешь это присяжным.
Вдруг раздался язвительный голос Мари-Шарлотт:
– Поднимайтесь, месье мэр, я должна переговорить с вами наедине.
– Ты-то уж заткнись! – вмешался Эдуар. Девчонка уперла руки в бока.
– Я не заткнусь и поговорю с ним. Я имею на это право, ты, мудак! В конце концов, кого изнасиловали? Тебя или меня?
Эдуар вытер лоб рукавом.
– Послушай-ка, Розина, – сказал он, – сделай так, чтобы я никогда в жизни не видел эту маленькую засранку, или я за себя не отвечаю!
Мари-Шарлотт пропустила его угрозы мимо ушей. Не обращая никакого внимания на своего кузена, она жестом подозвала к себе Ниволя. Тому удалось встать на колени, но голова его клонилась вниз, с мэра текла кровь и падали фасолины. Эта сцена напоминала какой-то американский фильм времен Стейнбека или Колдуэлла: вагончик без колес, ржавый бульдозер, старая калека в вольтеровском кресле и здоровый окровавленный мужик, стоящий на коленях перед ямой, – все способствовало этому странному впечатлению.
– Ну же, скорее! – взорвалась девчонка. – В тот раз вы были проворнее, аж рожа фиолетовой стала, когда раздвигали мне задницу своими толстыми пальцами!
Мэр, окончательно смирившись, поплелся за Мари-Шарлотт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97