..
На заднем сиденье стонала Сказка. Она еще не пришла в себя. Ее рана сильно кровоточила, и ей срочно требовалась помощь.
Я на приличной скорости пересек два небольших поселка и достиг Таверни. Оттуда можно было ехать прямо, на Сен-Дени, или свернуть на Аржантей... Я избрал второй маршрут: так было ближе ехать до пригородных районов.
Каждое мгновение я ожидал, что легавые внезапно перегородят мне дорогу, но ничего такого не происходило. Я гнал так быстро, что встречные водители крутили пальцем у виска. Но мне было на это наплевать...
На подъезде к Патт-д'Уа движение замедлилось. Мне не нужно было рисовать иллюстрацию: я сообразил, что фараоны уже установили на шоссе турникет...
Хорошо еще, что по дороге валила приличная толпа: иначе я угодил бы головой прямо в сети.
Заметив справа второстепенную дорогу, я повернул туда. Улица оказалась узкой, без тротуаров. С одной стороны громоздилась заводская стена, с другой стояли деревянные домишки рабочих. Я медленно покатил дальше.
Эту улицу пересекала другая, такая же узкая, но чуть более живописная. Справа она заканчивалась тупиком, слева выходила на шоссе, означавшее для меня конец путешествия.
Я остановился, озираясь, тяжело дынт, ругаясь как извозчик (которым, кстати, и был одет). В это время дня все здесь было спокойно. Мужики были на работе, бабы пошли по магазинам или стирали белье, слушая "РТЛ". Да, все было тихо, но стоило мне тут засидеться — и моё присутствие обязательно привлекло бы внимание. Тем более что видок у меня был прямо-таки дикий, а на заднем сиденье истекали кровью раненая девчонка...
И тут — ужё во второй раз за этот час — мне приветливо подмигнул случай. Подмигнул почти в буквальном смысле слова: из домика побогаче вышел какой-то тип, и в солнечных лучах сверкнула висевшая на двери медная табличка; "ДОКТОР ОБУЭН".
Ниже мелкими буквами были приписаны ученые звания хозяина, но издали их было не разглядеть. Впрочем, мне было начхать на все его дипломы и степени...
Я тихо подъехал к воротам и позвонил.
Дверь гаража была открыта, и там стоял маленький горбатый "рено"; это должно было означать, что костоправ дома.
Наконец на пороге показалась истрепанная годами женщина.
— Мне к доктору Обуэну! Срочно! — крикнул я.
Служанка вылупилась на меня, и результат осмотра оказался явно не в мою пользу, поскольку она бесстрастным голосом заявила:
— Доктор уже окончил прием и собирается на выезд. Он не сможет вас принять...
Говоря, она слегка морщила нос: от меня продолжал исходить веселый и назойливый запах навоза.
— И все же я должен к нему попасть. Я привез раненую. Случай очень серьезный.
— Если серьезный, тогда везите ее в больницу... Я начал закипать.
— Послушайте, она истекает кровью, а на дорогах пробки. Неужели он допустит, чтобы она умерла у него на пороге?'.
В доме открылось одно из окон, и в него высунулся худой парень в очках
— Что там такое, Соланж?
— Девушка тяжело ранена! — крикнул я ему через плечо старой совы. — Надо спешить!
— Хорошо, входите!
— Откройте ворота, — велел я бабе. — Чтоб не так далеко было ее нести.
Она, ворча, открыла, и я поставил машину позади гаража. С улицы она теперь была не видна — этого я и добивался.
Служанка помогла, мне внести Сказку в дом. Бедняжка уже вся побелела. Я и.спугался, что она уже отдала концы, но потом увидел, что ее грудь чуть-чуть приподнимается.
Тут подоспел и сам врач; он уже надел белый халат и стал в нем похож на измученного девственностью студента. Он наклонился над стоявшей в коридоре банкеткой, на которую мы положили раненую, и скорчил гримасу. Мамаша Соланж потонила на кухню за тряпкой.
— Что случилось? — спросил врач.
— Да, по всему видать, пулевое ранение... Он подскочил и посмотрел на меня.
— Что-что?
— Я работал у себя в поле, тут остановилась машина, какие-то типы вытащили из нее эту девку, пальнули в нее и уехали. Ну, пока я ходил за своей машиной...
Но он уже не слушал. Все его внимание было обращено на рану.
— Ее нужно немедленно везти в больницу! — объявил он. — Я позвоню, чтобы прислали "скорую".
— А что, плохо дело?
— Хуже не бывает...
Я внезапно стал весь холодный, как ледышка.
— Неужели помрет?
— Пуля насквозь пробила ей основание черепа. Это просто чудо, что она до сих пор жива.
Я судорожно сцепил пальцы.
— Скажите, но, может быть, ее еще можно починить? Ну, какими-нибудь там переливаниями, пересадками...
Он покачал головой.
— Нет, ничего уже не поможет.
— Вы уверены в своем диагнозе?
— К сожалению, да.
Тон, которым он это произнес, был для меня не менее мучителен, чем сами слова.
Я посмотрел на Сказку... Она, казалось, понимала, о чем говорят. Глаза ее были открыты, и в них блестели слезы. И внутри у меня словно что-то закричало, но крик этот так и не смог вырваться наружу.
Ее губы зашевелились. Я наклонился и услышал ее шепот:
— Не бросай меня...
И вдруг я заорал гулким голосом, от которого аа-
дрожали стекла:
— Нет, Сказка, я тебя нет брошу! Не бойся, не брошу никогда!
Врач попятился; служанка застыла с тряпкой в руке».
— Но... — пробормотал эскулап.
— Что?
Он шагнул к телефону, висевшему на стене у лестницы.
— Я позвоню в больницу. Тогда я вытащил револьвер.
— Стойте!
Он обернулся и увидел оружие. Баба начала повизгивать; этот визг противно царапал мне барабанные перепонки. Я подошел к ней и жестоко врезал ей по роже. Она взвизгнула еще разок, но уже гораздо тише, и повалилась без чувств. Вставная челюсть наполовину вылезла у нее изо рта.
Молодой костоправ сразу утратил свои замашки будущего гран-патрона.
Я шагнул на него, подняв ствол револьвера. Револьвер, кстати, мог уже не действовать, хотя пробыл в воде совсем недолго.
— Ладно, доктор, хватит ломать комедию. Я преступник; моя шкура ценится сейчас дороже крокодиловой, и я намерен ее защищать. Я пробуду здесь до наступления темноты. Ведите себя спокойно, и все будет хорошо. Иначе завтракать будете уже на небесах. Ясно?
Он обреченно кивнул,
— Вот и хорошо,— сказал я.— Для начала надо убрать отсюда вашу старую кошелку. У вас тут есть погреб, который закрывается на замок?
— Да.
— Тогда помогите мне ее туда оттащить.
Я повернул ключ в замке входной двери, продолжая угрожать ему пистолетом; впрочем, я был совершенно уверен в его покорности. Такие, как он, борются разве что с холерой, но уж никак не с вооруженными бандитами.
Он взял старуху под мышки, я — за ноги, и мы спустились в подвал. Там были винный и угольный погреба; в последнем не было окошек, так что я уложил бабу на кучу антрацита и на прощание долбанул ее рукояткой револьвера по башке. Послышался хруст. Лицо врача, освещенное электрической лам-
почкой, страшно побледнело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
На заднем сиденье стонала Сказка. Она еще не пришла в себя. Ее рана сильно кровоточила, и ей срочно требовалась помощь.
Я на приличной скорости пересек два небольших поселка и достиг Таверни. Оттуда можно было ехать прямо, на Сен-Дени, или свернуть на Аржантей... Я избрал второй маршрут: так было ближе ехать до пригородных районов.
Каждое мгновение я ожидал, что легавые внезапно перегородят мне дорогу, но ничего такого не происходило. Я гнал так быстро, что встречные водители крутили пальцем у виска. Но мне было на это наплевать...
На подъезде к Патт-д'Уа движение замедлилось. Мне не нужно было рисовать иллюстрацию: я сообразил, что фараоны уже установили на шоссе турникет...
Хорошо еще, что по дороге валила приличная толпа: иначе я угодил бы головой прямо в сети.
Заметив справа второстепенную дорогу, я повернул туда. Улица оказалась узкой, без тротуаров. С одной стороны громоздилась заводская стена, с другой стояли деревянные домишки рабочих. Я медленно покатил дальше.
Эту улицу пересекала другая, такая же узкая, но чуть более живописная. Справа она заканчивалась тупиком, слева выходила на шоссе, означавшее для меня конец путешествия.
Я остановился, озираясь, тяжело дынт, ругаясь как извозчик (которым, кстати, и был одет). В это время дня все здесь было спокойно. Мужики были на работе, бабы пошли по магазинам или стирали белье, слушая "РТЛ". Да, все было тихо, но стоило мне тут засидеться — и моё присутствие обязательно привлекло бы внимание. Тем более что видок у меня был прямо-таки дикий, а на заднем сиденье истекали кровью раненая девчонка...
И тут — ужё во второй раз за этот час — мне приветливо подмигнул случай. Подмигнул почти в буквальном смысле слова: из домика побогаче вышел какой-то тип, и в солнечных лучах сверкнула висевшая на двери медная табличка; "ДОКТОР ОБУЭН".
Ниже мелкими буквами были приписаны ученые звания хозяина, но издали их было не разглядеть. Впрочем, мне было начхать на все его дипломы и степени...
Я тихо подъехал к воротам и позвонил.
Дверь гаража была открыта, и там стоял маленький горбатый "рено"; это должно было означать, что костоправ дома.
Наконец на пороге показалась истрепанная годами женщина.
— Мне к доктору Обуэну! Срочно! — крикнул я.
Служанка вылупилась на меня, и результат осмотра оказался явно не в мою пользу, поскольку она бесстрастным голосом заявила:
— Доктор уже окончил прием и собирается на выезд. Он не сможет вас принять...
Говоря, она слегка морщила нос: от меня продолжал исходить веселый и назойливый запах навоза.
— И все же я должен к нему попасть. Я привез раненую. Случай очень серьезный.
— Если серьезный, тогда везите ее в больницу... Я начал закипать.
— Послушайте, она истекает кровью, а на дорогах пробки. Неужели он допустит, чтобы она умерла у него на пороге?'.
В доме открылось одно из окон, и в него высунулся худой парень в очках
— Что там такое, Соланж?
— Девушка тяжело ранена! — крикнул я ему через плечо старой совы. — Надо спешить!
— Хорошо, входите!
— Откройте ворота, — велел я бабе. — Чтоб не так далеко было ее нести.
Она, ворча, открыла, и я поставил машину позади гаража. С улицы она теперь была не видна — этого я и добивался.
Служанка помогла, мне внести Сказку в дом. Бедняжка уже вся побелела. Я и.спугался, что она уже отдала концы, но потом увидел, что ее грудь чуть-чуть приподнимается.
Тут подоспел и сам врач; он уже надел белый халат и стал в нем похож на измученного девственностью студента. Он наклонился над стоявшей в коридоре банкеткой, на которую мы положили раненую, и скорчил гримасу. Мамаша Соланж потонила на кухню за тряпкой.
— Что случилось? — спросил врач.
— Да, по всему видать, пулевое ранение... Он подскочил и посмотрел на меня.
— Что-что?
— Я работал у себя в поле, тут остановилась машина, какие-то типы вытащили из нее эту девку, пальнули в нее и уехали. Ну, пока я ходил за своей машиной...
Но он уже не слушал. Все его внимание было обращено на рану.
— Ее нужно немедленно везти в больницу! — объявил он. — Я позвоню, чтобы прислали "скорую".
— А что, плохо дело?
— Хуже не бывает...
Я внезапно стал весь холодный, как ледышка.
— Неужели помрет?
— Пуля насквозь пробила ей основание черепа. Это просто чудо, что она до сих пор жива.
Я судорожно сцепил пальцы.
— Скажите, но, может быть, ее еще можно починить? Ну, какими-нибудь там переливаниями, пересадками...
Он покачал головой.
— Нет, ничего уже не поможет.
— Вы уверены в своем диагнозе?
— К сожалению, да.
Тон, которым он это произнес, был для меня не менее мучителен, чем сами слова.
Я посмотрел на Сказку... Она, казалось, понимала, о чем говорят. Глаза ее были открыты, и в них блестели слезы. И внутри у меня словно что-то закричало, но крик этот так и не смог вырваться наружу.
Ее губы зашевелились. Я наклонился и услышал ее шепот:
— Не бросай меня...
И вдруг я заорал гулким голосом, от которого аа-
дрожали стекла:
— Нет, Сказка, я тебя нет брошу! Не бойся, не брошу никогда!
Врач попятился; служанка застыла с тряпкой в руке».
— Но... — пробормотал эскулап.
— Что?
Он шагнул к телефону, висевшему на стене у лестницы.
— Я позвоню в больницу. Тогда я вытащил револьвер.
— Стойте!
Он обернулся и увидел оружие. Баба начала повизгивать; этот визг противно царапал мне барабанные перепонки. Я подошел к ней и жестоко врезал ей по роже. Она взвизгнула еще разок, но уже гораздо тише, и повалилась без чувств. Вставная челюсть наполовину вылезла у нее изо рта.
Молодой костоправ сразу утратил свои замашки будущего гран-патрона.
Я шагнул на него, подняв ствол револьвера. Револьвер, кстати, мог уже не действовать, хотя пробыл в воде совсем недолго.
— Ладно, доктор, хватит ломать комедию. Я преступник; моя шкура ценится сейчас дороже крокодиловой, и я намерен ее защищать. Я пробуду здесь до наступления темноты. Ведите себя спокойно, и все будет хорошо. Иначе завтракать будете уже на небесах. Ясно?
Он обреченно кивнул,
— Вот и хорошо,— сказал я.— Для начала надо убрать отсюда вашу старую кошелку. У вас тут есть погреб, который закрывается на замок?
— Да.
— Тогда помогите мне ее туда оттащить.
Я повернул ключ в замке входной двери, продолжая угрожать ему пистолетом; впрочем, я был совершенно уверен в его покорности. Такие, как он, борются разве что с холерой, но уж никак не с вооруженными бандитами.
Он взял старуху под мышки, я — за ноги, и мы спустились в подвал. Там были винный и угольный погреба; в последнем не было окошек, так что я уложил бабу на кучу антрацита и на прощание долбанул ее рукояткой револьвера по башке. Послышался хруст. Лицо врача, освещенное электрической лам-
почкой, страшно побледнело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113