— Если хотите пострелять, скажите, я пойду вам навстречу! Если нет, давайте прекратим дурить и начнем работать. Благодаря этой девушке, я могу продолжить бизнес. Или вы предпочитаете стать в очередь за пособием по безработице?
Все шестеро переглянулись, Потом, посматривая на трупы, медленно закивали головами.
Я неожиданно стал новым человеком. В моей проклятой "карьере" наметился решительный поворот.
Старого главаря свергает новый... Таков основной закон преступного мира!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
КАЗНЬ
Тридцатисантиметровая сигара в клюве, ноги на крышке письменного стола... Я старательно изображал из себя главаря мафии — такого, каких с детства видел в своем районном кинотеатре.
У меня наконец-то сложилось впечатление, что я научился направлять бинокль в нужную сторону и смотреть на жизнь в нужный окуляр, то есть в тот, что увеличивает...
С тех пор, как, я угрохал Кармони, прошло уже три месяца. Все это время я на правах победителя обувал его тапочки, опрокидывал его жену и распоряжался его деньгами.
Поначалу в бизнесе возникли перебои: поставщики и покупатели вели себя со мной крайне осторожно. Моя биография казалась им чересчур насыщенной для этой профессии, требующей максимальной скрытности и осторожности. Вот уж когда я понял, до какой степени человек может быть пленником собственной репутации...
Я решил вышибить клин клином, то есть принялся устанавливать свои порядки с помощью пистолета. И когда крикуны были успокоены, скептики убеждены, а боязливые поставлены перед лицом суровой действительности, все трудности сгладились, как площадка, отведенная американцами под военно-воздушную базу.
Я ожидал, что мой маленький государственный переворот повлечет за собой немедленную реакцию властей. Но шишки из комиссариата давно привыкли получать в конце месяца пухленький конвертик. Через посредство Сказки, которая, кстати, оказалась первоклассной компаньонкой, — я тактично дал им понять, что намерен увеличить порции, и они сразу же прониклись ко мне безграничным доверием. Теперь я мог, спокойно подобрать скипетр, который итальяшка, умирая, уронил в пыль.
Да, здорово было чувствовать себя важной персоной,.. Я начал одеваться, как кинозвезда, и мой портной сам приезжал ко мне для примерок. Сказка преподавала мне хорошие манеры; в ответ я учил ее, как вести себя в постели. Мы оба оказались неплохими учителями и прилежными учениками, и найти успехи были налицо.
Я не смог бы толком объяснить, почему эта девушка так воспламеняли мне кровь. Конечно, она была красива, но я встречал уже немало кандидаток на титул "Мисс то да се", чем вид и даже ласки новее не заставляли меня лезть па потолок. Напорное, сильнее всего меня в ней возбуждало ее совершенно невинное лицо. Ее можно было записывать в святые, не спрашивая свидетельства о рождении. У нее был необычайно целомудренный, почти ангельский вид, и от этого наши игры в папу и маму приобретали особое очарование. Собственно, главное удовольствие заключалось именно в несоответствии между тем, что она делала, и ее кажущейся неспособностью на такие дела. Иногда, во время беседы с покупателем или во время телефонного разговора, я случайно смотрел на нее, и меня охватывало такое желание, что трудно становилось дышать.
Тогда я устремлял на нее настойчивый взгляд, который она мгновенно понимала. А может, она даже подстерегала его? Она на цыпочках уходила к себе и делала из спальни один короткий, повелительный телефонный звонок. Я бросал все дела и прибегал к ней, дрожа, как возбужденное животное.
Наши объятия словно хранили привкус крови. Я не мог ею насытиться. Впрочем, я этого и не хотел. От своего желания я испытывал не меньшее удовольствие, чем от самих объятий, потому что здесь мое воображение было гораздо смелее меня...
В то утро, забросив, по своему обыкновению, ноги на стол, я совершал обратное путешествие по своей жизни и с таким удовлетворением признавал свою победу, что даже рассмеялся неожиданно для самого себя... В этот момент в дверь постучали, и я быстро принял более достойную позу, не желая производить на подчиненных впечатление самодовольного болвана.
Это был Пауло, бледный и хмурый верзила, которого я назначил своим телохранителем, хотя в случае заварухи прежде всего рассчитывал бы не на его реакцию, а на свою.
Он казался взбудораженным, что было на него совершенно не похоже.
Я холодно посмотрел на него. — Пожар, что ли? Он проглотил слюну.
— К тебе приехал Каломар... — выдавил он и застыл с открытым ртом, опустив руки, словно объявил о том, что в моей приемной топчется сам президент.
Я наморщил лоб.
— Погоди-ка... Каломар? Где-то я о нем уже слыхал...
Эта фраза повергла Пауло в полное изумление.
— Еще бы тебе о нем не слыхать! — просипел он.— Каломар — это же сам верховный владыка!
— Владыка чего?
— Ты что, смеешься? Наркоты, чего ж еще? Тут он встретился со мной глазами и сразу остыл,сообразив, что мне не правится его слишком свободная манера говорить. Однако его новость заставила меня задуматься.
— Подожди. Закрой-ка на минутку дверь, а заодно и пасть, чтоб не было сквозняков...
Дверь он закрыл, но спрятать два ряда сверкающих зубов так и не смог.
— Но мне казалось,— сказал я,— что теперь верховный владыка — это я?
— Во Франции — да, — признал Пауло.
— Значит, Каломар...
Я умолк, потому что наконец-то вспомнил. Конечно же, это имя я знал хорошо и давно. Как же я мог забыть: в тюряге мне им все уши прожужжали!
Каломар работал со всем миром. Для него не существовало ни границ, ни океанов... Он получал товар из первых рук. По-моему, он занимался еще и камешками и частично заправлял делами Алмазной биржи...
— Он здесь? — спросил я.
Пауло слабо кивнул. Он был весь серый: приезд Каломара произвел на него несомненный эффект.
— Пригласи, — сказал я.
Он вышел, и я машинально поправил узел своего галстука, купленного за десять тысяч франков. Потом краем глаза проверил, в порядке ли моя коллекция виски; она была в порядке. Появление этого международного магната под моей крышей погружало меня в состояние сладкой эйфории: оно безошибочно доказывало, что в преступном мире я стал по-настоящему крупной величиной.
Когда дверь наконец открылась, мое сердце билось довольно беспорядочно, Я жадно посмотрел в дверной проем и увидел седого-седого старца, опирающегося на трость.
Он был невероятно морщинистый; его кожа имела ярко выраженный сероватый оттенок. На нем были голубой костюм и демисезонное пальто из верблюжьей шерсти.
От этого персонаже веяло чем-то благородным и одновременно вульгарным. Он остановился на пороге, обвел комнату оценивающим взглядом и двинулся вперед.
Я вскочил со своего кресла и пошел ему навстречу, протягивая руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Все шестеро переглянулись, Потом, посматривая на трупы, медленно закивали головами.
Я неожиданно стал новым человеком. В моей проклятой "карьере" наметился решительный поворот.
Старого главаря свергает новый... Таков основной закон преступного мира!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
КАЗНЬ
Тридцатисантиметровая сигара в клюве, ноги на крышке письменного стола... Я старательно изображал из себя главаря мафии — такого, каких с детства видел в своем районном кинотеатре.
У меня наконец-то сложилось впечатление, что я научился направлять бинокль в нужную сторону и смотреть на жизнь в нужный окуляр, то есть в тот, что увеличивает...
С тех пор, как, я угрохал Кармони, прошло уже три месяца. Все это время я на правах победителя обувал его тапочки, опрокидывал его жену и распоряжался его деньгами.
Поначалу в бизнесе возникли перебои: поставщики и покупатели вели себя со мной крайне осторожно. Моя биография казалась им чересчур насыщенной для этой профессии, требующей максимальной скрытности и осторожности. Вот уж когда я понял, до какой степени человек может быть пленником собственной репутации...
Я решил вышибить клин клином, то есть принялся устанавливать свои порядки с помощью пистолета. И когда крикуны были успокоены, скептики убеждены, а боязливые поставлены перед лицом суровой действительности, все трудности сгладились, как площадка, отведенная американцами под военно-воздушную базу.
Я ожидал, что мой маленький государственный переворот повлечет за собой немедленную реакцию властей. Но шишки из комиссариата давно привыкли получать в конце месяца пухленький конвертик. Через посредство Сказки, которая, кстати, оказалась первоклассной компаньонкой, — я тактично дал им понять, что намерен увеличить порции, и они сразу же прониклись ко мне безграничным доверием. Теперь я мог, спокойно подобрать скипетр, который итальяшка, умирая, уронил в пыль.
Да, здорово было чувствовать себя важной персоной,.. Я начал одеваться, как кинозвезда, и мой портной сам приезжал ко мне для примерок. Сказка преподавала мне хорошие манеры; в ответ я учил ее, как вести себя в постели. Мы оба оказались неплохими учителями и прилежными учениками, и найти успехи были налицо.
Я не смог бы толком объяснить, почему эта девушка так воспламеняли мне кровь. Конечно, она была красива, но я встречал уже немало кандидаток на титул "Мисс то да се", чем вид и даже ласки новее не заставляли меня лезть па потолок. Напорное, сильнее всего меня в ней возбуждало ее совершенно невинное лицо. Ее можно было записывать в святые, не спрашивая свидетельства о рождении. У нее был необычайно целомудренный, почти ангельский вид, и от этого наши игры в папу и маму приобретали особое очарование. Собственно, главное удовольствие заключалось именно в несоответствии между тем, что она делала, и ее кажущейся неспособностью на такие дела. Иногда, во время беседы с покупателем или во время телефонного разговора, я случайно смотрел на нее, и меня охватывало такое желание, что трудно становилось дышать.
Тогда я устремлял на нее настойчивый взгляд, который она мгновенно понимала. А может, она даже подстерегала его? Она на цыпочках уходила к себе и делала из спальни один короткий, повелительный телефонный звонок. Я бросал все дела и прибегал к ней, дрожа, как возбужденное животное.
Наши объятия словно хранили привкус крови. Я не мог ею насытиться. Впрочем, я этого и не хотел. От своего желания я испытывал не меньшее удовольствие, чем от самих объятий, потому что здесь мое воображение было гораздо смелее меня...
В то утро, забросив, по своему обыкновению, ноги на стол, я совершал обратное путешествие по своей жизни и с таким удовлетворением признавал свою победу, что даже рассмеялся неожиданно для самого себя... В этот момент в дверь постучали, и я быстро принял более достойную позу, не желая производить на подчиненных впечатление самодовольного болвана.
Это был Пауло, бледный и хмурый верзила, которого я назначил своим телохранителем, хотя в случае заварухи прежде всего рассчитывал бы не на его реакцию, а на свою.
Он казался взбудораженным, что было на него совершенно не похоже.
Я холодно посмотрел на него. — Пожар, что ли? Он проглотил слюну.
— К тебе приехал Каломар... — выдавил он и застыл с открытым ртом, опустив руки, словно объявил о том, что в моей приемной топчется сам президент.
Я наморщил лоб.
— Погоди-ка... Каломар? Где-то я о нем уже слыхал...
Эта фраза повергла Пауло в полное изумление.
— Еще бы тебе о нем не слыхать! — просипел он.— Каломар — это же сам верховный владыка!
— Владыка чего?
— Ты что, смеешься? Наркоты, чего ж еще? Тут он встретился со мной глазами и сразу остыл,сообразив, что мне не правится его слишком свободная манера говорить. Однако его новость заставила меня задуматься.
— Подожди. Закрой-ка на минутку дверь, а заодно и пасть, чтоб не было сквозняков...
Дверь он закрыл, но спрятать два ряда сверкающих зубов так и не смог.
— Но мне казалось,— сказал я,— что теперь верховный владыка — это я?
— Во Франции — да, — признал Пауло.
— Значит, Каломар...
Я умолк, потому что наконец-то вспомнил. Конечно же, это имя я знал хорошо и давно. Как же я мог забыть: в тюряге мне им все уши прожужжали!
Каломар работал со всем миром. Для него не существовало ни границ, ни океанов... Он получал товар из первых рук. По-моему, он занимался еще и камешками и частично заправлял делами Алмазной биржи...
— Он здесь? — спросил я.
Пауло слабо кивнул. Он был весь серый: приезд Каломара произвел на него несомненный эффект.
— Пригласи, — сказал я.
Он вышел, и я машинально поправил узел своего галстука, купленного за десять тысяч франков. Потом краем глаза проверил, в порядке ли моя коллекция виски; она была в порядке. Появление этого международного магната под моей крышей погружало меня в состояние сладкой эйфории: оно безошибочно доказывало, что в преступном мире я стал по-настоящему крупной величиной.
Когда дверь наконец открылась, мое сердце билось довольно беспорядочно, Я жадно посмотрел в дверной проем и увидел седого-седого старца, опирающегося на трость.
Он был невероятно морщинистый; его кожа имела ярко выраженный сероватый оттенок. На нем были голубой костюм и демисезонное пальто из верблюжьей шерсти.
От этого персонаже веяло чем-то благородным и одновременно вульгарным. Он остановился на пороге, обвел комнату оценивающим взглядом и двинулся вперед.
Я вскочил со своего кресла и пошел ему навстречу, протягивая руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113