На побережье Черногории они соприкасались флангом с экспедиционными соединениями морской пехоты США, вовлеченными в жестокую битву с защитниками легендарной Черной Горы. На всем протяжении фронта им противостояли истекающая кровью армия Трансбалкании и остатки войск прекратившей свое существование Республики Сербска Босна, что мужественно удерживали перевалы, и в частности Лозницкий проход, ближе всего к которому и находился разрушенный и разграбленный Зворник. Упрямо не желая называть разгоравшуюся на Балканах войну своим именем, ООН продолжала бессмысленно держать здесь свои миротворческие силы, состоявшие из английских, канадских, скандинавских и Бог знает каких еще частей, – русских и украинцев ООН под нажимом НАТО послушно перестала включать в состав своих «голубых касок». Зато для создания видимости подлинно всемирного обеспечения мирного процесса в Боснию были присланы несколько подразделений из Южной Кореи и Республики Мадагаскар.
Отношение различных «миротворцев» в голубых и обычных касках к событиям, как ни странно, тоже было различным. Американцы и французы открыто вступили в войну против сербов, стараясь при этом свести к минимуму свои собственные потери, разумеется за счет увеличения потерь в хорватских и мусульманских частях. Италия, пославшая для участия в боевых действиях своих «храбрых альпини» и истребители-бомбардировщики «торнадо», не говоря уже о предоставлении своих аэродромов для воздушных ударов по Трансбалкании, тем не менее почему-то не спешила разрывать с правительством Вазника дипломатические отношения. Англичане, имевшие самый значительный контингент в войсках ООН и собственные интересы на Балканах, вели себя еще сдержаннее, время от времени делая попытки действительно развести враждующие стороны, правда без особого успеха.
И конечно же, «четвертая балканская война» не обходилась без наемников – «серых гусей», «солдат удачи», «контрактников», «легионеров», «экспертов по специальной технике»… Разными дорогами они приходили на эту войну – кто ради больших (или даже не очень) денег, а кто ради торжества идеи – славянской, западной, мусульманской. Впрочем, была среди вояк-иностранцев и еще одна интересная категория – любители острых ощущений. Таким, в общем-то, наплевать на идеи, денег у них тоже вполне хватает, но удовольствие, какое они получают в настоящей, всамделишной войне, несравнимо с тем, что можно получить, пуляя шариками с краской из пневматического автомата на поле для пайнтбола.
Наручные часы показывали полпервого ночи, когда полевая дорога, взобравшись на очередной пригорок, вдруг неожиданно вышла к хорошему, широкому шоссе. К этому времени Казак был совершенно измотан. За несколько прошедших часов он несколько раз врезался своим «лимузином» в деревья, растущие вдоль дороги, и один раз попал в тупик – грунтовая дорога увела его в лабиринт молодых лесопосадок и там закончилась аккуратно оборудованным навесиком, под которым оказался колодец.
Совсем бесполезной эту находку назвать было нельзя, и несколько пригоршней холодной воды помогли Казаку на некоторое время обрести бодрость, но потом извивы полевых и лесных дорог вновь начали сливаться перед его глазами в сплошное и какое-то нереальное движение из ниоткуда в никуда с единственным надежным ориентиром – Полярной звездой.
Поэтому, когда комбайн вдруг вывалился на шоссе, Казак почти с ненавистью посмотрел на уходящую в сторону грунтовую дорогу и, пробормотав вслух «Какого черта!», решительно повернул на трассу. То ли сказалась хорошая дорога, то ли у организма открылось второе дыхание, но через некоторое время Казак почувствовал, что сонливость и усталость куда-то улетучились, и он даже заметил, что ощущает удовольствие от езды. Действительно, когда пропала необходимость каждую секунду напряженно угадывать повороты или ухабы, оказалось, что и света хватает, и едет тарахтящий комбайн достаточно мягко, и разогнать его можно до леденящей душу скорости в двадцать пять километров в час – белеющая в темноте лента бетона при таком темпе езды казалась прямой, словно проведенной по линейке, и даже крутые, в общем-то, повороты преодолевались летчиком без особого труда.
Согласно указателю до ближайшего населенного пункта под красивым названием Злата Лебань было восемнадцать километров, но огни, замаячившие впереди, подсказали Казаку, что встреча с людьми предстоит гораздо раньше. Он притормозил и, не заглушая двигателя, забрался на крышу комбайна. Примерно в километре от него находилось небольшое скопление скупо освещенных зданий, одно из которых поднималось пирамидой этажей на пять вверх, а остальные, поменьше, его окружали. У подножия пирамиды мигала почти неразличимая издали красная полоска неоновой надписи, и Казак решил, что это, скорее всего, мотель со всяческими бензоколонками, шиномонтажем и прочим сервисом. «Но сервис этот, – усмехнулся он, – явно не про меня. К тому же мало ли кто там сейчас обосновался, в этом мотеле. Придется опять в обход по проселку».
Он залез обратно в кабину, тронул комбайн с места и свернул вправо – аккуратно посыпанная щебенкой колея уходила вдоль склона вниз, теряясь среди могучих елей. Уже привыкший к беззаботной езде по шоссе, Казак не слишком внимательно следил за дорогой, и когда она круто повернула, не успел среагировать. Комбайн съехал с дороги и запрыгал вниз под уклон. Незадачливый водитель вовсю нажал на тормоз, но тяжелая сельскохозяйственная машина хотя и перестала разгоняться, но и останавливаться не желала. Казак вдруг поймал себя на том, что готовится принять позу для катапультирования, а рука тянется к несуществующей красной ручке. «Дурень!» – обругал он себя, пинком ноги распахнул дверцу и выпрыгнул в темноту, рассчитывая приземлиться на четвереньки. Это ему вполне удалось, и, поднимаясь на ноги, он услышал как удаляющееся тарахтение двигателя и громыхание железа оборвались громким ударом, потом что-то заскрежетало, и двигатель окончательно заглох. Казак замер, подсознательно ожидая взрыва, но обошлось без спецэффектов.
«Ну, парень, ты талант! – похвалил он себя. – Сначала самолет, теперь комбайн. Может, для комплекта еще и катер какой угробить? Правда, до моря далековато…» Казак осмотрелся. В рассеянном свете звезд можно было различить только злополучный поворот и ближайшие несколько деревьев. Слух, притупившийся после нескольких часов, проведенных под шум двигателя, постепенно начал обретать былую остроту, и вскоре стало различимо доносящееся снизу тихое журчание. То и дело хватаясь за растущие на склоне кусты, летчик спустился на несколько метров вниз и обнаружил, что комбайн уперся носом в каменистое дно мелкого ручейка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124