Все опасались, чтоб под-
воха не вышло.
С тех выборов разгорячился народ. И каждый день все больше будоражли-
вым приходил. В Акгыровке загалдели те, кто раньше голосу не подавал.
Беднота и с постройки рабочие требовали землю и мир. Павел Суслов их ко-
новодом стал. В конце зимы, когда большевистское начальство над всей
страной власть взяло, и он главным в волости утвердился. Колгота по раз-
ноплеменному уезду большая шла. Вирка говорила Павлу:
- Не сносить тебе головы. На такую линию вышел. Нет, чую, не сносить.
- Что ж, на печку забиться, да закрыться юбкой твоей?
- А я бы тогда тебе сама мышьяк в пирог запекла. Коли взялся, выстаи-
вай. Уж такое дело твое. Только так, сердцем я скучлива когда, дак опа-
саюсь за тебя.
- А ты не опасайся. Детей моих береги. Теперь, видно, и стариться
вместе станем. Привык я к тебе. И к первой жене, и к одной бабе так не
прилипал. Все одно - жена теперь ты, баба моя до старости, а там и до
смерти. Одно только, родить тебе надо. Чего ты не тяжелеешь?
У Вирки сгасли глаза. Опустила голову, как виноватая. С тяжелым вздо-
хом сказала:
- Неплодная, видно, я. Ваську-то винила, а, знать, сама неплодная.
И долго сидела молча с поникшей головой.
Тревога в уезде все ширилась. Казаки в сторону от большевиков линию
гнули. Соседей башкир под свою руку сбили, обещаний всяких надавали. На
волость даже нападение было. Отбились. Но зимой война настоящая разгоре-
лась. В сорока верстах от Акгыровки бои начались.
Павел Суслов с фронта один раз сумрачный приехал на день домой. Всю
ночь с Виринеей тихо и долго говорили. Встала с постели она с прожелтев-
шим лицом, но с твердо сжатым ртом. Морщинка у губ обозначилась. И даже
тогда не пропала, когда объявила среди дня тихонько и боязливо Павлу:
- Слышь, я затяжелела. Боялась верить, а выходит правда.
Он посмотрел на большие тревожные глаза ее, молящее лицо и усмехнул-
ся:
- Ну, рожай. Отобьемся от казаков, на сынка порадоваться приеду.
Ну-к, собери чего кусать мне даешь. Ехать надо.
Уж выезжать собрался со двора, как вошел во двор совсем седой, но все
еще лохматый и дюжий Магара. Вирка вскрикнула и побелела. Не пуглива бы-
ла, но неожиданное появление Магары напомнило ей о прошлом. И сразу, как
дурное предчувствие, в сердце ударило. А Магара прямо к Павлу:
- Айда, забирай меня с собой. В силах я еще, постоять за правду хочу.
Где вашинско-то войско?
Про Магару Павел слыхал и знал его. Усмехнулся.
- А тебе чего в нашем войске, божий старатель, делать? Айда, зятя с
добром, тобой нажитым, застаивай. Откуда ты?
- Из тюрьмы. Теперь вот выпустили.
Вирка дрогнувшим голосом спросила:
- За этого... за инженера отсиживал?
Магара даже не оглянулся на нее. От Павла воспаленных глаз не не от-
рывал. Но ответил ей:
- За богохульство и кощунство сцапали. Еще до перевороту до этого. В
церкви на икону плюнул и изругался. Святой там один нарисован - схожий с
энтим, кто меня спервоначалу на молитву-то...
И добавил глухо:
- Замаялся я с богом. Теперь опять для него за правду стараться хочу.
За бедный народ стоять пойду, за мужичий за весь род. Растревожили мужи-
ка, а ходу ему нет. Богатый в торговцы лезет, а бедному нет земли, чтоб
в правильности... С вами постараться хочу. Для бога за вас пойду. Для
бога грех принял, человека убил. Такое он на меня возложил, дак я и пой-
ду для правого дела убивать.
Павел вздохнул:
- Мозга у тебя повреждена. Уж правда, что богом ушиблен. Ну, что ж,
айда. Долго с нами вряд ли пробудешь, а сейчас пока нужен. Дюже сра-
жаться можешь. Сейчас тебе лошадь раздобуду.
И уехали они вместе с Магарой.
Убили Магару скоро. Дуром с гиком один на казачий разъезд кинулся.
Как приезжал Павел в последний раз к Вирке на короткий час, то сказал
про это. Вирка вздохнула:
- Знаешь, Павел, а много народу у нас в деревне по разному повреди-
лось. Сидели, сидели сидняком-то; видно, от просидней гнить начали. Кто
вот ругается, какой страх и беспокойство пришли, А я думаю - час такой.
Нельзя больше было мужикам по-старому.
Павел не ответил. Поднялся и собираться стал. Поцеловал детей. Вирка
припала к нему и замерла. Он быстро, будто укусил, поцеловал ее, ле-
гонько отстранил и к двери пошел. Но у порога задержался. Не поворачивая
головы, стоя спиной к ней, сказал:
- Себя блюди, шибко я к тебе привык. Не распутничай. Дите родишь, жа-
лей, обихаживай. Я об нем что-то думаю. Жалко, не дождался, не поглядел.
И потом, повернув голову, усмехнулся невесело и нежно:
- Дело наше тоже справляй. Через тебя слух давать буду. Ну, ладно.
Давай еще поцелуемся. Прощай.
Уехал. Она глядела ему вслед. И вдруг ярким редким, редким для слепо-
ватых человечьих глаз, светом будто осветилась перед ней вся ее жизнь с
Павлом. В короткий миг вся перед глазами прошла, подлинно такая, какой
она у них была и какой она ее еще не видела. Как жили вместе - часто
сердилась, томилась недовольством каким-то, враждой к нему. Считала его
желанным и даже привыкать стала. Но ни разу с таким захлебнувшимся болью
и восторгом сердцем, как сейчас, когда смотрела ему вслед, не обняла
его. А вот, когда он не слышит и ей не догнать его и, может, быть сви-
деться больше им не дано, ощутила, как он дорог ей. Как один только мо-
жет быть - дорог одной.
- Павел... Пашенька...
Целый день, как в чаду ходила. Терзалась: слов своих, вот тех, что
сейчас сердце жгут, не высказала ему. Воротить бы его!.. Хоть бы на не-
долгий час... Сказать бы только ему!..
XII.
Всю свою жаркую страсть и тоску по Павлу Вирка в заботы и хлопоты по
его делу вложила. Акгыровка стояла в стороне. Казаки расправу чинить в
ней еще не появлялись. Но властно наложили руку на всех Павловых пособ-
ников кержаки с горы Кожемякин и еще пятеро богатеев. Ездили с возами в
казачий лагерь, оттуда привозили приказы. Десять мужиков из акгыровской
бедноты и восьмерых из бараков отвезли в город, в тюрьму. С десяток в
волости пороли нещадно. Вирку тоже в волость таскали на допрос. Она от-
вечала сдержанно и покорно, чтоб Павла не подвести. Только глаза прята-
ла:
- Ничего не знаю. Не венчанная, ведь, жена, так... полюбовница. Взял
и уехал. Теперь, может, с другой тешится. Где, нету слуху. Я вот тяже-
лая, да еще двоих на меня кинул. Кабы знала где, сама бы хоть за себя
наказала бы его. Не смолчала бы, выдала. Все одно, он со мной жить не
будет.
Вновь поставленный председатель волостной управы кулаком по столу
стукнул:
- Врешь, б...., потаскуха! Как провожала его, видали люди.
- Провожала, просила не бросать одну с детями, без всякого запаса. А
куда уехал, не сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
воха не вышло.
С тех выборов разгорячился народ. И каждый день все больше будоражли-
вым приходил. В Акгыровке загалдели те, кто раньше голосу не подавал.
Беднота и с постройки рабочие требовали землю и мир. Павел Суслов их ко-
новодом стал. В конце зимы, когда большевистское начальство над всей
страной власть взяло, и он главным в волости утвердился. Колгота по раз-
ноплеменному уезду большая шла. Вирка говорила Павлу:
- Не сносить тебе головы. На такую линию вышел. Нет, чую, не сносить.
- Что ж, на печку забиться, да закрыться юбкой твоей?
- А я бы тогда тебе сама мышьяк в пирог запекла. Коли взялся, выстаи-
вай. Уж такое дело твое. Только так, сердцем я скучлива когда, дак опа-
саюсь за тебя.
- А ты не опасайся. Детей моих береги. Теперь, видно, и стариться
вместе станем. Привык я к тебе. И к первой жене, и к одной бабе так не
прилипал. Все одно - жена теперь ты, баба моя до старости, а там и до
смерти. Одно только, родить тебе надо. Чего ты не тяжелеешь?
У Вирки сгасли глаза. Опустила голову, как виноватая. С тяжелым вздо-
хом сказала:
- Неплодная, видно, я. Ваську-то винила, а, знать, сама неплодная.
И долго сидела молча с поникшей головой.
Тревога в уезде все ширилась. Казаки в сторону от большевиков линию
гнули. Соседей башкир под свою руку сбили, обещаний всяких надавали. На
волость даже нападение было. Отбились. Но зимой война настоящая разгоре-
лась. В сорока верстах от Акгыровки бои начались.
Павел Суслов с фронта один раз сумрачный приехал на день домой. Всю
ночь с Виринеей тихо и долго говорили. Встала с постели она с прожелтев-
шим лицом, но с твердо сжатым ртом. Морщинка у губ обозначилась. И даже
тогда не пропала, когда объявила среди дня тихонько и боязливо Павлу:
- Слышь, я затяжелела. Боялась верить, а выходит правда.
Он посмотрел на большие тревожные глаза ее, молящее лицо и усмехнул-
ся:
- Ну, рожай. Отобьемся от казаков, на сынка порадоваться приеду.
Ну-к, собери чего кусать мне даешь. Ехать надо.
Уж выезжать собрался со двора, как вошел во двор совсем седой, но все
еще лохматый и дюжий Магара. Вирка вскрикнула и побелела. Не пуглива бы-
ла, но неожиданное появление Магары напомнило ей о прошлом. И сразу, как
дурное предчувствие, в сердце ударило. А Магара прямо к Павлу:
- Айда, забирай меня с собой. В силах я еще, постоять за правду хочу.
Где вашинско-то войско?
Про Магару Павел слыхал и знал его. Усмехнулся.
- А тебе чего в нашем войске, божий старатель, делать? Айда, зятя с
добром, тобой нажитым, застаивай. Откуда ты?
- Из тюрьмы. Теперь вот выпустили.
Вирка дрогнувшим голосом спросила:
- За этого... за инженера отсиживал?
Магара даже не оглянулся на нее. От Павла воспаленных глаз не не от-
рывал. Но ответил ей:
- За богохульство и кощунство сцапали. Еще до перевороту до этого. В
церкви на икону плюнул и изругался. Святой там один нарисован - схожий с
энтим, кто меня спервоначалу на молитву-то...
И добавил глухо:
- Замаялся я с богом. Теперь опять для него за правду стараться хочу.
За бедный народ стоять пойду, за мужичий за весь род. Растревожили мужи-
ка, а ходу ему нет. Богатый в торговцы лезет, а бедному нет земли, чтоб
в правильности... С вами постараться хочу. Для бога за вас пойду. Для
бога грех принял, человека убил. Такое он на меня возложил, дак я и пой-
ду для правого дела убивать.
Павел вздохнул:
- Мозга у тебя повреждена. Уж правда, что богом ушиблен. Ну, что ж,
айда. Долго с нами вряд ли пробудешь, а сейчас пока нужен. Дюже сра-
жаться можешь. Сейчас тебе лошадь раздобуду.
И уехали они вместе с Магарой.
Убили Магару скоро. Дуром с гиком один на казачий разъезд кинулся.
Как приезжал Павел в последний раз к Вирке на короткий час, то сказал
про это. Вирка вздохнула:
- Знаешь, Павел, а много народу у нас в деревне по разному повреди-
лось. Сидели, сидели сидняком-то; видно, от просидней гнить начали. Кто
вот ругается, какой страх и беспокойство пришли, А я думаю - час такой.
Нельзя больше было мужикам по-старому.
Павел не ответил. Поднялся и собираться стал. Поцеловал детей. Вирка
припала к нему и замерла. Он быстро, будто укусил, поцеловал ее, ле-
гонько отстранил и к двери пошел. Но у порога задержался. Не поворачивая
головы, стоя спиной к ней, сказал:
- Себя блюди, шибко я к тебе привык. Не распутничай. Дите родишь, жа-
лей, обихаживай. Я об нем что-то думаю. Жалко, не дождался, не поглядел.
И потом, повернув голову, усмехнулся невесело и нежно:
- Дело наше тоже справляй. Через тебя слух давать буду. Ну, ладно.
Давай еще поцелуемся. Прощай.
Уехал. Она глядела ему вслед. И вдруг ярким редким, редким для слепо-
ватых человечьих глаз, светом будто осветилась перед ней вся ее жизнь с
Павлом. В короткий миг вся перед глазами прошла, подлинно такая, какой
она у них была и какой она ее еще не видела. Как жили вместе - часто
сердилась, томилась недовольством каким-то, враждой к нему. Считала его
желанным и даже привыкать стала. Но ни разу с таким захлебнувшимся болью
и восторгом сердцем, как сейчас, когда смотрела ему вслед, не обняла
его. А вот, когда он не слышит и ей не догнать его и, может, быть сви-
деться больше им не дано, ощутила, как он дорог ей. Как один только мо-
жет быть - дорог одной.
- Павел... Пашенька...
Целый день, как в чаду ходила. Терзалась: слов своих, вот тех, что
сейчас сердце жгут, не высказала ему. Воротить бы его!.. Хоть бы на не-
долгий час... Сказать бы только ему!..
XII.
Всю свою жаркую страсть и тоску по Павлу Вирка в заботы и хлопоты по
его делу вложила. Акгыровка стояла в стороне. Казаки расправу чинить в
ней еще не появлялись. Но властно наложили руку на всех Павловых пособ-
ников кержаки с горы Кожемякин и еще пятеро богатеев. Ездили с возами в
казачий лагерь, оттуда привозили приказы. Десять мужиков из акгыровской
бедноты и восьмерых из бараков отвезли в город, в тюрьму. С десяток в
волости пороли нещадно. Вирку тоже в волость таскали на допрос. Она от-
вечала сдержанно и покорно, чтоб Павла не подвести. Только глаза прята-
ла:
- Ничего не знаю. Не венчанная, ведь, жена, так... полюбовница. Взял
и уехал. Теперь, может, с другой тешится. Где, нету слуху. Я вот тяже-
лая, да еще двоих на меня кинул. Кабы знала где, сама бы хоть за себя
наказала бы его. Не смолчала бы, выдала. Все одно, он со мной жить не
будет.
Вновь поставленный председатель волостной управы кулаком по столу
стукнул:
- Врешь, б...., потаскуха! Как провожала его, видали люди.
- Провожала, просила не бросать одну с детями, без всякого запаса. А
куда уехал, не сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27