Не томится, не обирается. От скрипоты отды-
хает. Вста-анет еще канитель тянуть!"
Избу напоследок прибирать старательно стала. Старуха только искоса
взглядывала. Не ругалась, не разговаривала. Потом над сыном постояла.
Охнула тоскливо и крещенской водой его обрызгивать начала. Выкликала бо-
га и святых глухим шопотом:
- Заступница усердная, матерь божья Казанская! Микола милостивый
угодничек божий! Василий Хивейский, андел-хранитель! Пантелемон-цели-
тель! Господи владыко!..
Не выговаривала, чего ей надо, о чем молит, чем мается. Богу нужны не
разговорные слова, а непонятные, строгие. У ней их не было. Знала только
каждодневные, к богу не доходчивые, оттого в бессильи косноязычья своего
перекличку скорбную и безнадежную бормотала. А голова смешно тряслась и
спина натруженная совсем колесом от горя сгибалась. Виринея поглядела,
передернула губами, как от боли, и сердито сказала:
- Бог, бог... Давно, поди, он сдох. Сколь лет его просишь, каре-
жишься, отдохнула бы!
И, хлопнув дверью, из избы ушла. Старуха охнула, пугливо на образ
темный глянула. Ноги задрожали, до лавки чуть добралась. Накличет беду
окаянная.
- Господи батюшка, не посчитай то слово! Заступница матушка!
А Виринея простоволосая, как из избы выбежала, шибко по улице шла.
Почти бежала от двора постылого. Лицо было темное, и думы злые в голове
ходили. Старуха еще одну обиду распалила. К богу старый и крепкий укор.
Отец по богу маялся. По свету ходил, праведной земли искал. Всю силу
свою человечью для бога размотал. В переходах, переездах по разным доро-
гам, и по бездорожью места богова искал. Детей под чужую, под жесткую
руку отдал. А бог за это ему трудную кончину в гиблом месте, в чужой си-
бирской стороне, послал. Мать скорбью мужниной тоже зашиблась. По родне
за детей в тяжелой работе жилилась, а часы на долгую надрывную молитву
находила. От тех молитв, от постов, от поклонов до часу стаяла. А Вирка
зато с той же страстью, с какой родившие по богу маялись, против бога
взлютовала. И у дяди с того, главное, ее жизнь не сдалась. Работу воро-
чать могла. В теле жила крепкая, только сердце дурное, суматошное. К чу-
жим мыслям неподладливо. Дышала сердито. Ничего кругом не видела. В гне-
ве, в спешке чуть мимо избы Анисьиной не пробежала. Эта веселая солдатка
всегда с Виркой ласкова. Может, с того, что и ее другие бабы, степенные,
как Вирку, глазами колючими у колодца встречают. И вслед долго глядят,
губы поджав. Слух по деревне идет, что спутилась, как мужа в солдаты
забрали. А она на те разговоры только смехом озорным отвечает. Веселая,
да бесстыжая. Но Вирке смех ее частый и легкий по душе. Надоест ведь ка-
нючку одну слушать! О ней нынче и вспомнила. Поди, пустит под свою крышу
хоть на два дня, а там - видно будет.
В избе Анисья была. Закваску для пьяного квасу ладила. Не по-бабьи,
тишком сердитым или с воркотней возилась. А будто девка, заботой не за-
маянная. С песней на голос высокий:
Одно-о на прово-оды ска-азала:
И-ых, пра-авадила со двора-а!..
Виринея усмехнулась.
- Ну, и баба развеселая! С самого утра с песнями. Дело, видать, у те-
бя легкое. Здравствуй-ка.
- Здравствуй, бабочка. Вот негаданно припожаловала. Сколь раз звала,
не шла. Я уж ждать перестала. Мое дело вольное, солдаткино. Детей накор-
мила, для порядку стукнула и на улицу спровадила. Чего мне песни не иг-
рать? За мужа откупное начальство платит, свекра со свекровушкой господь
прибрал, чтоб не турчали, сноху молоду не мытарили. На дворе чужак наня-
той, сударик пленный, старается. А я вот квасок веселый завариваю. Чего
не пить?
Смеялась небольшими блестящими глазами. Румяная, невысокая, крепким
телом налитая, ловко и весело поворачивалась. Вирка еще усмехнулась. Яс-
ней и шире.
- Я к тебе по нужде. Дозволь у тебя дни два-три пожить. Ушла я от
Васьки-то.
- Ну-у! Не сдюжила? Я и то дивовалась на тебя. Что ж, поживи
сколь-нибудь. Отработаешь по двору, да по дому. А харчей, поди, на по-
денной добьешься.
- На железную дорогу, сказывают, баб берут.
- А ну да. Около постройщиков этих тоже можно... Совсем ушла, аль еще
раздумаешь?
- Совсем.
Анисья тряхнула головой, пестрым платочком повязанной.
- В нонешни года развольничались бабы! Вот хоть про себя скажу. И муж
желанный у меня, не то, чтобы с отвратом я к нему, аль об ем не думала.
Провожала, горячей слезой плакала, а гляди - гуляю без его. Придет -
убьет, может. И за дело, знаю. А все не хочу молодых годков своих те-
рять. Прежни-то бабы, сказывают, по десятку лет без греху мужьев дожида-
лись. А мы на это дело слабые. И про тебя я думала, хоть без венцу, а
правильная. Ну-к что ж! Видно, такие шелапутные зародились на нонешний
век бабы. Про-оживем, покуль солнышко и на нас светит. Ну-к подоткнись,
да вымой мне вот эти горшки. А я за семенами к мордовке схожу. У ей
всхожие, кабы не разобрали.
И ушла из избы.
Но наниматься на постройку Виринея скоро не собралась. В соседней с
Анисьей избе хозяйка живот сорвала. Хозяйство самосильное, а работника в
дом от греха не брала. Со свекром, да с ребятами управлялись. Тяжелую
кладь подняла - и замаялась. Свекровь, уже с год ослепшая, другое же ут-
ро к Анисье пришла. Помолилась в угол и сказала:
- Здравствуйте-ка. Здесь, сказывают, кержачиха-то? Васьки Мокеихина
полюбовница. Здесь, што ли?
Анисья звонко откликнулась:
- Здесь, здесь, баушка. Ты што, сватать, што ль, за того Ваську ее
пришла? Не время, поди, пост великий. Еще не кончился. Да и для посту он
не скусный! Баба-то пробовала, да сбежала.
- А, ну тебя, охальница! Нихто за ей свататься теперь не придет. Нет-
ронутых-то девок в прок солим, ай за старых вдовцов сбывам, - куды ей
после ее греху! Вирка-а, подь-ка поближе. Не слыхать што-то ни духу, ни
голосу твоего.
- Здесь я, баушка. Зачем тебе?
- Айда к нам, похозяйствуй, поработай. Шерстью там, аль чем заплотим.
Баба-то у нас, слыхала?..
Виринея поправила платок на голове и сказала внушительно:
- Што ж, я пойду на какое надо время. Все одно, где прокорм добывать.
Только ты меня, баушка, грехом моим с Васькой не замай. А то я и ста-
рость твою не уважу, ухватом садану. Надоела мне ваша про меня колгота.
Старуха закивала головой, руками взмахнула:
- Да што ты, што ты... Не хошь, и не скажу. Не дочь мне, не сноха,
чего заботиться? Айда! На работу ты здорова. Уж постарайся, пожалуйста.
Никем никого и не наймешь тут у нас. А твое дело такое вышло - все одно
найматься! Айда!
И Виринея пошла. Целую неделю проработала. И на другую оставили. Хо-
зяйка туго поправлялась, хоть свекровка и к Магаре к камню ходила, помо-
литься просила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
хает. Вста-анет еще канитель тянуть!"
Избу напоследок прибирать старательно стала. Старуха только искоса
взглядывала. Не ругалась, не разговаривала. Потом над сыном постояла.
Охнула тоскливо и крещенской водой его обрызгивать начала. Выкликала бо-
га и святых глухим шопотом:
- Заступница усердная, матерь божья Казанская! Микола милостивый
угодничек божий! Василий Хивейский, андел-хранитель! Пантелемон-цели-
тель! Господи владыко!..
Не выговаривала, чего ей надо, о чем молит, чем мается. Богу нужны не
разговорные слова, а непонятные, строгие. У ней их не было. Знала только
каждодневные, к богу не доходчивые, оттого в бессильи косноязычья своего
перекличку скорбную и безнадежную бормотала. А голова смешно тряслась и
спина натруженная совсем колесом от горя сгибалась. Виринея поглядела,
передернула губами, как от боли, и сердито сказала:
- Бог, бог... Давно, поди, он сдох. Сколь лет его просишь, каре-
жишься, отдохнула бы!
И, хлопнув дверью, из избы ушла. Старуха охнула, пугливо на образ
темный глянула. Ноги задрожали, до лавки чуть добралась. Накличет беду
окаянная.
- Господи батюшка, не посчитай то слово! Заступница матушка!
А Виринея простоволосая, как из избы выбежала, шибко по улице шла.
Почти бежала от двора постылого. Лицо было темное, и думы злые в голове
ходили. Старуха еще одну обиду распалила. К богу старый и крепкий укор.
Отец по богу маялся. По свету ходил, праведной земли искал. Всю силу
свою человечью для бога размотал. В переходах, переездах по разным доро-
гам, и по бездорожью места богова искал. Детей под чужую, под жесткую
руку отдал. А бог за это ему трудную кончину в гиблом месте, в чужой си-
бирской стороне, послал. Мать скорбью мужниной тоже зашиблась. По родне
за детей в тяжелой работе жилилась, а часы на долгую надрывную молитву
находила. От тех молитв, от постов, от поклонов до часу стаяла. А Вирка
зато с той же страстью, с какой родившие по богу маялись, против бога
взлютовала. И у дяди с того, главное, ее жизнь не сдалась. Работу воро-
чать могла. В теле жила крепкая, только сердце дурное, суматошное. К чу-
жим мыслям неподладливо. Дышала сердито. Ничего кругом не видела. В гне-
ве, в спешке чуть мимо избы Анисьиной не пробежала. Эта веселая солдатка
всегда с Виркой ласкова. Может, с того, что и ее другие бабы, степенные,
как Вирку, глазами колючими у колодца встречают. И вслед долго глядят,
губы поджав. Слух по деревне идет, что спутилась, как мужа в солдаты
забрали. А она на те разговоры только смехом озорным отвечает. Веселая,
да бесстыжая. Но Вирке смех ее частый и легкий по душе. Надоест ведь ка-
нючку одну слушать! О ней нынче и вспомнила. Поди, пустит под свою крышу
хоть на два дня, а там - видно будет.
В избе Анисья была. Закваску для пьяного квасу ладила. Не по-бабьи,
тишком сердитым или с воркотней возилась. А будто девка, заботой не за-
маянная. С песней на голос высокий:
Одно-о на прово-оды ска-азала:
И-ых, пра-авадила со двора-а!..
Виринея усмехнулась.
- Ну, и баба развеселая! С самого утра с песнями. Дело, видать, у те-
бя легкое. Здравствуй-ка.
- Здравствуй, бабочка. Вот негаданно припожаловала. Сколь раз звала,
не шла. Я уж ждать перестала. Мое дело вольное, солдаткино. Детей накор-
мила, для порядку стукнула и на улицу спровадила. Чего мне песни не иг-
рать? За мужа откупное начальство платит, свекра со свекровушкой господь
прибрал, чтоб не турчали, сноху молоду не мытарили. На дворе чужак наня-
той, сударик пленный, старается. А я вот квасок веселый завариваю. Чего
не пить?
Смеялась небольшими блестящими глазами. Румяная, невысокая, крепким
телом налитая, ловко и весело поворачивалась. Вирка еще усмехнулась. Яс-
ней и шире.
- Я к тебе по нужде. Дозволь у тебя дни два-три пожить. Ушла я от
Васьки-то.
- Ну-у! Не сдюжила? Я и то дивовалась на тебя. Что ж, поживи
сколь-нибудь. Отработаешь по двору, да по дому. А харчей, поди, на по-
денной добьешься.
- На железную дорогу, сказывают, баб берут.
- А ну да. Около постройщиков этих тоже можно... Совсем ушла, аль еще
раздумаешь?
- Совсем.
Анисья тряхнула головой, пестрым платочком повязанной.
- В нонешни года развольничались бабы! Вот хоть про себя скажу. И муж
желанный у меня, не то, чтобы с отвратом я к нему, аль об ем не думала.
Провожала, горячей слезой плакала, а гляди - гуляю без его. Придет -
убьет, может. И за дело, знаю. А все не хочу молодых годков своих те-
рять. Прежни-то бабы, сказывают, по десятку лет без греху мужьев дожида-
лись. А мы на это дело слабые. И про тебя я думала, хоть без венцу, а
правильная. Ну-к что ж! Видно, такие шелапутные зародились на нонешний
век бабы. Про-оживем, покуль солнышко и на нас светит. Ну-к подоткнись,
да вымой мне вот эти горшки. А я за семенами к мордовке схожу. У ей
всхожие, кабы не разобрали.
И ушла из избы.
Но наниматься на постройку Виринея скоро не собралась. В соседней с
Анисьей избе хозяйка живот сорвала. Хозяйство самосильное, а работника в
дом от греха не брала. Со свекром, да с ребятами управлялись. Тяжелую
кладь подняла - и замаялась. Свекровь, уже с год ослепшая, другое же ут-
ро к Анисье пришла. Помолилась в угол и сказала:
- Здравствуйте-ка. Здесь, сказывают, кержачиха-то? Васьки Мокеихина
полюбовница. Здесь, што ли?
Анисья звонко откликнулась:
- Здесь, здесь, баушка. Ты што, сватать, што ль, за того Ваську ее
пришла? Не время, поди, пост великий. Еще не кончился. Да и для посту он
не скусный! Баба-то пробовала, да сбежала.
- А, ну тебя, охальница! Нихто за ей свататься теперь не придет. Нет-
ронутых-то девок в прок солим, ай за старых вдовцов сбывам, - куды ей
после ее греху! Вирка-а, подь-ка поближе. Не слыхать што-то ни духу, ни
голосу твоего.
- Здесь я, баушка. Зачем тебе?
- Айда к нам, похозяйствуй, поработай. Шерстью там, аль чем заплотим.
Баба-то у нас, слыхала?..
Виринея поправила платок на голове и сказала внушительно:
- Што ж, я пойду на какое надо время. Все одно, где прокорм добывать.
Только ты меня, баушка, грехом моим с Васькой не замай. А то я и ста-
рость твою не уважу, ухватом садану. Надоела мне ваша про меня колгота.
Старуха закивала головой, руками взмахнула:
- Да што ты, што ты... Не хошь, и не скажу. Не дочь мне, не сноха,
чего заботиться? Айда! На работу ты здорова. Уж постарайся, пожалуйста.
Никем никого и не наймешь тут у нас. А твое дело такое вышло - все одно
найматься! Айда!
И Виринея пошла. Целую неделю проработала. И на другую оставили. Хо-
зяйка туго поправлялась, хоть свекровка и к Магаре к камню ходила, помо-
литься просила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27