Я схожу, отнесу чего ни то Магаре
и помолиться попрошу.
Большая вера в Магару в жителях укрепилась. Из дальних волостей, ког-
да путь был, к камню его приезжали. Подаянья доброхотные приносили и
привозили. Но без корысти Магара перед богом старался. Даянья у камня
оставлял. Они исчезали. Платок один жертвенный на бабе акгыровской из
беженок видели. Но все же несли и везли. И Анисья полный узелок снеди
набрала и ниток шерстяных моток.
- Подомовничаешь, што ль? Астрияк-то мой поздно придет. В барак к
своим отпросился. А ребята прибегут, сунь кусок, и пущай спят.
- Да ладно уж. За ругачку твою когда ни то взгрею я тебя. Не люблю
этого. Ну, да ты не злая, спущу пока. Иди! Подомовничаю, некуда мне и
уходить-то.
В сладостном томленьи расправлялась сбросившая снежную глухую покрыш-
ку земля. Было легким и в кротких красках сгасало вечернее небо. Будто
грустило в беззлобьи безнадежности, что не ему, а земле дан час плодо-
родья, сладость и горечь кратких земных радостей. От этого полегчавшего
в кротости неба, от бережного тихого опусканья на землю темноты, от при-
зывного курлыканья летевших отважно-далеко журавлей, входили в человечье
сердце радость и тоска.
Виринея стояла на огороде. Смотрела на журавлей в вышину, слушала ве-
чернюю негромкую суету дворов, жадно забирала в грудь хмельные запахи
земли и ветра. Побледнело лицо, тосковали глаза, а нарушить ту хорошую
легкую тоску и уйти не хотелось. Инженер к изгороди огородной подошел.
Сильно вздрогнула, когда негромко окликнул:
- Виринея...
И с промедленьем добавил:
- ...Авимовна...
Все эти недели мыслями о ней маялся. Крепко забрала. Все про нее ра-
зузнал. Думал, дурное в прошлом ее отобьет думу о ней. Но только пуще
распалился. Сегодня только узнал, где живет теперь она, и сегодня же са-
ми ноги притащили к ней.
Виринея от испуга быстро оправилась.
- Вот напугал, барин! Откуда вывернулся?
С лица еще тихость не сошла. Говорила не сердито, устало.
- Вы чего-то меня спрашивали? Старуха сказывала, к им приходили.
- Да я не знал, что вы перебрались от них.
- Ну, как, чать, не знать? В деревне про всех все знают, а про меня
вы, слыхать, все расспросы расспрашиваете. Может, только избу не знали,
где живу теперь, а про дела про мои с Василием как, чать, не знать! Зря
только старуху расспрашивать пошли.
- Да я, честное слово, Виринея Авимовна...
- Что это вы важевато как со мной? Батюшкины кержацкие кости вели-
чаньем тревожите? Мне чудно и ровно совестно. Мы народ к тому привычный,
что старух только величают.
- Мне очень хотелось еще увидеть вас, Виринея. Знаете, так бывает:
увидишь в первый раз человека, а кажется, что давно знал его - влечет к
нему. Тогда вы сердито со мной разговаривали. И мало...
Тянул медлительные слова. Думал.
"Не так... не так надо с ней говорить".
В этот час, кротостью вечерней напоенный, и у него не стало жадной
хватки бурного желанья. Только и надо вот так стоять поодаль от нее,
смотреть усмиренными глазами и ощущать: удивительная, дорогая...
Виринея встретилась с ним глазами и чуть порозовела.
Сказала негромко:
- Нехорошо, что вы тут стоите. И то про меня много болтают.
Он встревожился:
- Но почему же? Разве нельзя поговорить? Ну, просто так, по-челове-
чески поговорить? Не уходите, пожалуйста! Ну, давайте вон туда, по-
дальше, за село пройдем.
Виринея засмеялась тихим грудным смехом. Покачала головой:
- Еще лучше удумал! Да я ничего, стойте, разговаривайте. Меня сплет-
ками своими до сердца не проберут. Привыкла я. За красоту за мою бабы
меня не любят. Чисто мне кажный мужик нужен, а им всех до единого жалко
уступать.
Спокойно и просто о красоте своей. Не чванливо, не кокетливо, а прав-
диво. Умилился влюбленно: милая. Она, глядя мимо его лица, тихими сегод-
ня глазами, говорила:
- Вот и в городу: и стряпать по-господски выучилась, и стирать и гла-
дить как надо господское белье, а по-долгу на местах не жила. Не с того,
что без паспорту. Это для их выгодней, дешевше. А все из-за завидки
бабьей. Поглядят барыни, как ихние мужья, аль там кавалеры, околи меня,
вот как вы теперь, вьются, - сичас фыркать зачнут. Ну, а у меня сердце
на фырчок нетерпячее, сама отфыркаюсь. Вот и с места долой. Одна вот
чудная больно.
Виринея фыркнула.
- Так из себя хуть господа, а с деньгами не густо. По дешевой образо-
ванной должности с мужем жили. Все листы каки-те писали и в эту, как ее?
Тьфу, уж забыла городские слова... В редакцию каку-то ходили. Книжки мне
еще давали читать. Там, дескать, у их в этой редакции составляли. Скуч-
ные книжки, - про бедный народ... Я брать брала, а мало их читала. Ну,
дак они со мной так: все одно, дескать, люди, что господа, что мужики.
Великатно, старательно. Маленько муторно с ими было, больно великатные.
А ничего: пища, что сами едят и без ругачки. Только гляжу, барин чаще ко
мне на кухню, как барыня из дому. То да се, а сам мнется, вот как вы.
Ну, думаю, как бы барыня не осерчала. Да и при Ваське тогда заходил,
Васька сумлевался. А барыня - такая: по-городскому ничего, стеклышки
эдак на носу на шнурочке, кудеречки реденьки. Ну, а по-нашему: сохлая да
конючая. И барин с ей ласков, а, видно, посдобней, повеселей чего захо-
тел. Ну, и она приметила. Не осерчала, виду не дала. А только раз пришла
ко мне и говорит: Виринея, давайте обсудим. Ну, разное там говорила, ме-
щанки, говорит, которые за мужей держутся, а я нет. Если, мол, тебе ну-
жен - бери. Я, дескать, сама уйду. Я говорю: он мне не нужен, а коли
сумлеваетесь, рассчитайте. У меня, мол, свой, хуть плохой, да свой есть.
Да и у тебя-то, мол, мужик не лучше. С Васькой парный, только что обра-
зованный. А она - нет, говорит, зачем расчет, давайте обсудим. И вот
эдак раз двадцать все: обсудим. Ну, лучше бы она меня била, чем сусолить
эдак! Плюнула я, да тишком рано утром от их ушла. Вот эдакая завидка по-
тяжельше фырчанья!
Оба весело засмеялись. Виринея со смехом закончила:
- Она меня, эта "обсудим"-то и проняла. Затосковала я по деревне.
Проще у нас. Двинут, дак без разговоров двинут. Айда, говорю, Василий, к
своим подаваться. Уж терпеть, дак от своих. Вот когда обидно на баб на-
шинских станет, вспомню про тех образованных, обида-то и отмякнет. Эти
злы, да без подвоху. А те прямо не покорят, а жалостными словами зашпы-
няют.
- А не скучно вам здесь? Все-таки вы уж привыкли к городу...
- Ничего я не привыкла. Легкому сердцу везде сладко, а коли в ем
горько, дак где не жить, все одно тошно. Да нам за работой скучать не-
когда. В девках я книжки читала, а теперь и к им охоты нет. Вот так пос-
тою, погляжу да спать пойду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
и помолиться попрошу.
Большая вера в Магару в жителях укрепилась. Из дальних волостей, ког-
да путь был, к камню его приезжали. Подаянья доброхотные приносили и
привозили. Но без корысти Магара перед богом старался. Даянья у камня
оставлял. Они исчезали. Платок один жертвенный на бабе акгыровской из
беженок видели. Но все же несли и везли. И Анисья полный узелок снеди
набрала и ниток шерстяных моток.
- Подомовничаешь, што ль? Астрияк-то мой поздно придет. В барак к
своим отпросился. А ребята прибегут, сунь кусок, и пущай спят.
- Да ладно уж. За ругачку твою когда ни то взгрею я тебя. Не люблю
этого. Ну, да ты не злая, спущу пока. Иди! Подомовничаю, некуда мне и
уходить-то.
В сладостном томленьи расправлялась сбросившая снежную глухую покрыш-
ку земля. Было легким и в кротких красках сгасало вечернее небо. Будто
грустило в беззлобьи безнадежности, что не ему, а земле дан час плодо-
родья, сладость и горечь кратких земных радостей. От этого полегчавшего
в кротости неба, от бережного тихого опусканья на землю темноты, от при-
зывного курлыканья летевших отважно-далеко журавлей, входили в человечье
сердце радость и тоска.
Виринея стояла на огороде. Смотрела на журавлей в вышину, слушала ве-
чернюю негромкую суету дворов, жадно забирала в грудь хмельные запахи
земли и ветра. Побледнело лицо, тосковали глаза, а нарушить ту хорошую
легкую тоску и уйти не хотелось. Инженер к изгороди огородной подошел.
Сильно вздрогнула, когда негромко окликнул:
- Виринея...
И с промедленьем добавил:
- ...Авимовна...
Все эти недели мыслями о ней маялся. Крепко забрала. Все про нее ра-
зузнал. Думал, дурное в прошлом ее отобьет думу о ней. Но только пуще
распалился. Сегодня только узнал, где живет теперь она, и сегодня же са-
ми ноги притащили к ней.
Виринея от испуга быстро оправилась.
- Вот напугал, барин! Откуда вывернулся?
С лица еще тихость не сошла. Говорила не сердито, устало.
- Вы чего-то меня спрашивали? Старуха сказывала, к им приходили.
- Да я не знал, что вы перебрались от них.
- Ну, как, чать, не знать? В деревне про всех все знают, а про меня
вы, слыхать, все расспросы расспрашиваете. Может, только избу не знали,
где живу теперь, а про дела про мои с Василием как, чать, не знать! Зря
только старуху расспрашивать пошли.
- Да я, честное слово, Виринея Авимовна...
- Что это вы важевато как со мной? Батюшкины кержацкие кости вели-
чаньем тревожите? Мне чудно и ровно совестно. Мы народ к тому привычный,
что старух только величают.
- Мне очень хотелось еще увидеть вас, Виринея. Знаете, так бывает:
увидишь в первый раз человека, а кажется, что давно знал его - влечет к
нему. Тогда вы сердито со мной разговаривали. И мало...
Тянул медлительные слова. Думал.
"Не так... не так надо с ней говорить".
В этот час, кротостью вечерней напоенный, и у него не стало жадной
хватки бурного желанья. Только и надо вот так стоять поодаль от нее,
смотреть усмиренными глазами и ощущать: удивительная, дорогая...
Виринея встретилась с ним глазами и чуть порозовела.
Сказала негромко:
- Нехорошо, что вы тут стоите. И то про меня много болтают.
Он встревожился:
- Но почему же? Разве нельзя поговорить? Ну, просто так, по-челове-
чески поговорить? Не уходите, пожалуйста! Ну, давайте вон туда, по-
дальше, за село пройдем.
Виринея засмеялась тихим грудным смехом. Покачала головой:
- Еще лучше удумал! Да я ничего, стойте, разговаривайте. Меня сплет-
ками своими до сердца не проберут. Привыкла я. За красоту за мою бабы
меня не любят. Чисто мне кажный мужик нужен, а им всех до единого жалко
уступать.
Спокойно и просто о красоте своей. Не чванливо, не кокетливо, а прав-
диво. Умилился влюбленно: милая. Она, глядя мимо его лица, тихими сегод-
ня глазами, говорила:
- Вот и в городу: и стряпать по-господски выучилась, и стирать и гла-
дить как надо господское белье, а по-долгу на местах не жила. Не с того,
что без паспорту. Это для их выгодней, дешевше. А все из-за завидки
бабьей. Поглядят барыни, как ихние мужья, аль там кавалеры, околи меня,
вот как вы теперь, вьются, - сичас фыркать зачнут. Ну, а у меня сердце
на фырчок нетерпячее, сама отфыркаюсь. Вот и с места долой. Одна вот
чудная больно.
Виринея фыркнула.
- Так из себя хуть господа, а с деньгами не густо. По дешевой образо-
ванной должности с мужем жили. Все листы каки-те писали и в эту, как ее?
Тьфу, уж забыла городские слова... В редакцию каку-то ходили. Книжки мне
еще давали читать. Там, дескать, у их в этой редакции составляли. Скуч-
ные книжки, - про бедный народ... Я брать брала, а мало их читала. Ну,
дак они со мной так: все одно, дескать, люди, что господа, что мужики.
Великатно, старательно. Маленько муторно с ими было, больно великатные.
А ничего: пища, что сами едят и без ругачки. Только гляжу, барин чаще ко
мне на кухню, как барыня из дому. То да се, а сам мнется, вот как вы.
Ну, думаю, как бы барыня не осерчала. Да и при Ваське тогда заходил,
Васька сумлевался. А барыня - такая: по-городскому ничего, стеклышки
эдак на носу на шнурочке, кудеречки реденьки. Ну, а по-нашему: сохлая да
конючая. И барин с ей ласков, а, видно, посдобней, повеселей чего захо-
тел. Ну, и она приметила. Не осерчала, виду не дала. А только раз пришла
ко мне и говорит: Виринея, давайте обсудим. Ну, разное там говорила, ме-
щанки, говорит, которые за мужей держутся, а я нет. Если, мол, тебе ну-
жен - бери. Я, дескать, сама уйду. Я говорю: он мне не нужен, а коли
сумлеваетесь, рассчитайте. У меня, мол, свой, хуть плохой, да свой есть.
Да и у тебя-то, мол, мужик не лучше. С Васькой парный, только что обра-
зованный. А она - нет, говорит, зачем расчет, давайте обсудим. И вот
эдак раз двадцать все: обсудим. Ну, лучше бы она меня била, чем сусолить
эдак! Плюнула я, да тишком рано утром от их ушла. Вот эдакая завидка по-
тяжельше фырчанья!
Оба весело засмеялись. Виринея со смехом закончила:
- Она меня, эта "обсудим"-то и проняла. Затосковала я по деревне.
Проще у нас. Двинут, дак без разговоров двинут. Айда, говорю, Василий, к
своим подаваться. Уж терпеть, дак от своих. Вот когда обидно на баб на-
шинских станет, вспомню про тех образованных, обида-то и отмякнет. Эти
злы, да без подвоху. А те прямо не покорят, а жалостными словами зашпы-
няют.
- А не скучно вам здесь? Все-таки вы уж привыкли к городу...
- Ничего я не привыкла. Легкому сердцу везде сладко, а коли в ем
горько, дак где не жить, все одно тошно. Да нам за работой скучать не-
когда. В девках я книжки читала, а теперь и к им охоты нет. Вот так пос-
тою, погляжу да спать пойду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27