И в праздники больше сплю.
- Книжки я вам могу прислать, если хотите, у меня интересные есть...
И романы, и повести.
- Вот я раньше до романов охотница была. От дяди таилась, а много пе-
речитала. И работу какую ворочала, а читать находила часочки. В летни
праздники в степи пряталась.
- Я пришлю... Я вам завтра же принесу.
Виринея с усмешкой махнула рукой:
- Не надо. Я в их теперь и глядеть не хочу. Читала, читала, да вот с
чахотным и спуталась. Чего смеетесь? Правда, так. В книжках все такие
обходительные. Про любовь там всякое. Ну, а наши деревенские эдак не
займаются. С девками словами не канителят, а с бабой своей дак и вовсе
разговоров не разговаривают. Корове когда скажут "красну-ушка, красну-
шенька", аль лошадь с добавкой словом ласковым назовут, а жену - нет.
Для работы взята, для роду, а не для ласковости. И на работе скотину жа-
леют, а бабу нет. И все одно - в богатстве ли, в бедности - везде к на-
шим бабам так то. Еще бедный-то лучше, из-за хозяйства не ярится. Ну,
вот я в книжках одно начитала, а нагляжусь на другое. И неохота мне ни с
кем нашинским. На улицу тайком часто бегала, охотливая в девках до ве-
селья была, а от себя всех отваживала. Не милы. На тех, в книжках, не
похожи. А этот вот, Васька-то, и в обряде городской и с манерами с го-
родскими. По-тихому, со словами ласковыми, обошел меня. И из себя чисто
не деревенский, худенький, да ужимчивый. Вот и припаялась.
- А сейчас вы его не любите?
Виринея встрепенулась. Взглянула в инженеровы ласковые глаза и вдруг
сухо оборвала:
- Разболталась я. Молчу много, а вот так накатит и заговорюсь. Вы че-
го шли ко мне-то, с каким делом?
Затаился взгляд. И губы твердо сжала. Спугнул инженер легкий разго-
вор. Сам избить себя готов был, но как поправить, как разговор затянуть,
не знал.
- Я, видите ли... Не знаете ли вы кого мне здесь попросить стирку
белья моего на себя взять?
- А што же, я постираю. Я по-городскому могу. Только я за дешево не
возьмусь.
И опять деловито плату указала. Очень дорого по местным ценам. Но он
уж не злился. Только жалел, что та милая, с неуклюжей, но задушевной
речью спряталась. Другая Виринея точно. Рассчетливая деревенская баба.
Нелепым для произносимых слов печальным голосом сказал:
- Ну, что ж, я согласен. Когда можно белье прислать?
- Куды присылать? У вас, поди, кухня есть. Да не то кухня, баня в
этом двору есть. Я ведь знаю Силантьев дом. Вот в бане и перестираю. В
чистой понедельник на страшной утречком приду. На этой у Анисьи отрабо-
таю. Мыло и подсинька-то у вас есть, ай купить?
Радостным стуком кровь в сердце, в висках: согласилась притти к нему
в дом. Сама предложила, сама захотела. В уединенной бане, за двором це-
лый день одна будет. Возможно, что и для нее стирка предлог. Тянет к не-
му, только не хочет сказать открыто. Не разбирал от волненья, что она
говорит, отвечал торопливо, не вслушавшись:
- Да, да... Вот возьмите, пожалуйста... Хватит или нет?
Видела, что лишку дает. Но сказала спокойно:
- Пожалуй, что и хватит.
Взяла деньги, пошла с огорода. Не оглянулась.
V.
Бог все разговорчивей с Магарой. Народу от того разговора предска-
занье. От молитвы помощь. И в моленьи своем хорошо, было, утвердился Ма-
гара. Сердце отмякло, дых легче стал.
Но по весне опять отяжелело в груди. Руки по земному мужичьему делу
затосковали. Перешибали молитву думы о пашне, о скоте, о зятевом хо-
зяйствованьи. Одну ночь сколько ни старался, никак молитва не шла. Тоска
такая накатила, что в голове мутно. И к утру, стоя на коленях на камне,
запросил Магара:
- Ослобони, господи, меня от земного дела. Навовсе ослобони! Лучше я
в раю с угодниками твоими стараться буду. Ослобони от крови чижолой, от
жилы человечьей, от костяку твердого! Сведи на меня смертный час! Оттоль
народу способье подам, а на земле здеся не выстою. Хоосподи!
Последнее слово с криком хриплым из груди вышло. И, будто, на крик
тот в мутном мареве рассветном появился от камня поодаль святой стари-
чек. Тот, что в самый первый раз будить Магару приходил. Каким именем
его окликнуть - все еще не знал Магара. Не видал с того разу. Застыл в
ожиданьи. А старичек не прежним зычным голосом, а в ласковости тихой за-
говорил. С ветерком вместе, с паром от вешней земли слова налетели:
- Помрешь скоро, раб божий Савелий. Жди часа смертного.
К похолодавшему в ночи камню, в радости, до боли сердце стиснувшей,
припал лицом Магара. А когда опамятовался, голову поднял, уж не увидел
старичка. Взмолился:
- Милостивец. Как по имени, по чину перед богом звать тебя? Ну-к по-
кажи еще лик немудрый свой. Страдатель божий. Сколь скоро, в какой день,
в час вынет душу бог из мене?
Лика больше не видал и ответа не слыхал. Но к смерти стал готовиться.
В тот же день, неожиданно, в дом свой пришел. Старуха с дочерью в избе
убиралась. Вытерла фартуком мокрые руки, глянула на мужа. Обветренный,
лохматый и грязный. Не похож на угодников, какие на иконах. Сказала роб-
ко:
- Може в баньке попариться, тело занудилось. Истопим, а?
Но Магара головой, как от мухи, отмахнулся:
- Смертну обряду мою, каку заготовила, достань из сундуку. На дворе
повесь.
И ушел. Слова больше не добавил. Старуха горестно вздохнула и запла-
кала. Вся округа в святость Магары уверовала. А она говорить о том боя-
лась, но в себе думала: не от святости это в нем, а от хвори какой-то.
Уж своего мужика-то знала, - какая в нем святость? Так мается без ума,
без разума. Но не сердилась, а шибко жалела. От той жалости быстро ста-
реть начала. Ссутулилась, глаза стускли, и на лицо серый пепел лег. Но
приказанье мужнино в тот же час исполнила. Когда вешала белые холщевые
порты и рубаху, Мокеиха пришла.
- Здравствуй-ко, Григорьевна. Помирать хочет?
- Не знаю, веле-ел.
- Сказывал, Григорьевна, сказывал. Сейчас на нашей улице был. Открыто
ему будет в какой день. Я и пришла, чтоб меня тогда кликнули. Потру-
диться охота над молитвенником-то над нашим. Нынче народ распутный стал:
мало кому открывается, когда смерть придет. И не от должного часу мрут,
а все больше во внезапности. Пущай подоле повисит одежа. Солнышком на-
шинским прогреется, ветерком с земли провеется. На остатной обряде дух
земной унесет, пуще об земле стараться перед богом будет. Их-ох-ох. Ну,
дак гляди, не медли, кликни тогда. Савелий-то, батюшка, плывет через
речку...
- Куда?
- А по обычаю богову все сделать хочет. Не как нынешние вертуны. В
церковь, к попу поговеть поплыл.
Обратно приплыл под самое вербное воскресенье. Уж затемно в окно пос-
тучал:
- Эй, открой-ко, Михайла!
Зять голос узнал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
- Книжки я вам могу прислать, если хотите, у меня интересные есть...
И романы, и повести.
- Вот я раньше до романов охотница была. От дяди таилась, а много пе-
речитала. И работу какую ворочала, а читать находила часочки. В летни
праздники в степи пряталась.
- Я пришлю... Я вам завтра же принесу.
Виринея с усмешкой махнула рукой:
- Не надо. Я в их теперь и глядеть не хочу. Читала, читала, да вот с
чахотным и спуталась. Чего смеетесь? Правда, так. В книжках все такие
обходительные. Про любовь там всякое. Ну, а наши деревенские эдак не
займаются. С девками словами не канителят, а с бабой своей дак и вовсе
разговоров не разговаривают. Корове когда скажут "красну-ушка, красну-
шенька", аль лошадь с добавкой словом ласковым назовут, а жену - нет.
Для работы взята, для роду, а не для ласковости. И на работе скотину жа-
леют, а бабу нет. И все одно - в богатстве ли, в бедности - везде к на-
шим бабам так то. Еще бедный-то лучше, из-за хозяйства не ярится. Ну,
вот я в книжках одно начитала, а нагляжусь на другое. И неохота мне ни с
кем нашинским. На улицу тайком часто бегала, охотливая в девках до ве-
селья была, а от себя всех отваживала. Не милы. На тех, в книжках, не
похожи. А этот вот, Васька-то, и в обряде городской и с манерами с го-
родскими. По-тихому, со словами ласковыми, обошел меня. И из себя чисто
не деревенский, худенький, да ужимчивый. Вот и припаялась.
- А сейчас вы его не любите?
Виринея встрепенулась. Взглянула в инженеровы ласковые глаза и вдруг
сухо оборвала:
- Разболталась я. Молчу много, а вот так накатит и заговорюсь. Вы че-
го шли ко мне-то, с каким делом?
Затаился взгляд. И губы твердо сжала. Спугнул инженер легкий разго-
вор. Сам избить себя готов был, но как поправить, как разговор затянуть,
не знал.
- Я, видите ли... Не знаете ли вы кого мне здесь попросить стирку
белья моего на себя взять?
- А што же, я постираю. Я по-городскому могу. Только я за дешево не
возьмусь.
И опять деловито плату указала. Очень дорого по местным ценам. Но он
уж не злился. Только жалел, что та милая, с неуклюжей, но задушевной
речью спряталась. Другая Виринея точно. Рассчетливая деревенская баба.
Нелепым для произносимых слов печальным голосом сказал:
- Ну, что ж, я согласен. Когда можно белье прислать?
- Куды присылать? У вас, поди, кухня есть. Да не то кухня, баня в
этом двору есть. Я ведь знаю Силантьев дом. Вот в бане и перестираю. В
чистой понедельник на страшной утречком приду. На этой у Анисьи отрабо-
таю. Мыло и подсинька-то у вас есть, ай купить?
Радостным стуком кровь в сердце, в висках: согласилась притти к нему
в дом. Сама предложила, сама захотела. В уединенной бане, за двором це-
лый день одна будет. Возможно, что и для нее стирка предлог. Тянет к не-
му, только не хочет сказать открыто. Не разбирал от волненья, что она
говорит, отвечал торопливо, не вслушавшись:
- Да, да... Вот возьмите, пожалуйста... Хватит или нет?
Видела, что лишку дает. Но сказала спокойно:
- Пожалуй, что и хватит.
Взяла деньги, пошла с огорода. Не оглянулась.
V.
Бог все разговорчивей с Магарой. Народу от того разговора предска-
занье. От молитвы помощь. И в моленьи своем хорошо, было, утвердился Ма-
гара. Сердце отмякло, дых легче стал.
Но по весне опять отяжелело в груди. Руки по земному мужичьему делу
затосковали. Перешибали молитву думы о пашне, о скоте, о зятевом хо-
зяйствованьи. Одну ночь сколько ни старался, никак молитва не шла. Тоска
такая накатила, что в голове мутно. И к утру, стоя на коленях на камне,
запросил Магара:
- Ослобони, господи, меня от земного дела. Навовсе ослобони! Лучше я
в раю с угодниками твоими стараться буду. Ослобони от крови чижолой, от
жилы человечьей, от костяку твердого! Сведи на меня смертный час! Оттоль
народу способье подам, а на земле здеся не выстою. Хоосподи!
Последнее слово с криком хриплым из груди вышло. И, будто, на крик
тот в мутном мареве рассветном появился от камня поодаль святой стари-
чек. Тот, что в самый первый раз будить Магару приходил. Каким именем
его окликнуть - все еще не знал Магара. Не видал с того разу. Застыл в
ожиданьи. А старичек не прежним зычным голосом, а в ласковости тихой за-
говорил. С ветерком вместе, с паром от вешней земли слова налетели:
- Помрешь скоро, раб божий Савелий. Жди часа смертного.
К похолодавшему в ночи камню, в радости, до боли сердце стиснувшей,
припал лицом Магара. А когда опамятовался, голову поднял, уж не увидел
старичка. Взмолился:
- Милостивец. Как по имени, по чину перед богом звать тебя? Ну-к по-
кажи еще лик немудрый свой. Страдатель божий. Сколь скоро, в какой день,
в час вынет душу бог из мене?
Лика больше не видал и ответа не слыхал. Но к смерти стал готовиться.
В тот же день, неожиданно, в дом свой пришел. Старуха с дочерью в избе
убиралась. Вытерла фартуком мокрые руки, глянула на мужа. Обветренный,
лохматый и грязный. Не похож на угодников, какие на иконах. Сказала роб-
ко:
- Може в баньке попариться, тело занудилось. Истопим, а?
Но Магара головой, как от мухи, отмахнулся:
- Смертну обряду мою, каку заготовила, достань из сундуку. На дворе
повесь.
И ушел. Слова больше не добавил. Старуха горестно вздохнула и запла-
кала. Вся округа в святость Магары уверовала. А она говорить о том боя-
лась, но в себе думала: не от святости это в нем, а от хвори какой-то.
Уж своего мужика-то знала, - какая в нем святость? Так мается без ума,
без разума. Но не сердилась, а шибко жалела. От той жалости быстро ста-
реть начала. Ссутулилась, глаза стускли, и на лицо серый пепел лег. Но
приказанье мужнино в тот же час исполнила. Когда вешала белые холщевые
порты и рубаху, Мокеиха пришла.
- Здравствуй-ко, Григорьевна. Помирать хочет?
- Не знаю, веле-ел.
- Сказывал, Григорьевна, сказывал. Сейчас на нашей улице был. Открыто
ему будет в какой день. Я и пришла, чтоб меня тогда кликнули. Потру-
диться охота над молитвенником-то над нашим. Нынче народ распутный стал:
мало кому открывается, когда смерть придет. И не от должного часу мрут,
а все больше во внезапности. Пущай подоле повисит одежа. Солнышком на-
шинским прогреется, ветерком с земли провеется. На остатной обряде дух
земной унесет, пуще об земле стараться перед богом будет. Их-ох-ох. Ну,
дак гляди, не медли, кликни тогда. Савелий-то, батюшка, плывет через
речку...
- Куда?
- А по обычаю богову все сделать хочет. Не как нынешние вертуны. В
церковь, к попу поговеть поплыл.
Обратно приплыл под самое вербное воскресенье. Уж затемно в окно пос-
тучал:
- Эй, открой-ко, Михайла!
Зять голос узнал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27