Плещеев поднялся из-за компьютера и вышел в приемную, где со скучающим видом сидела секретарша Аллочка. Увидев начальство, она начала перебирать бумаги на столе, имитируя кипучую деятельность.
— Алла, вы запросили сводку ГУВД? — спросил Плещеев. — Относительно сигналов из дома номер шесть по Третьей линии?
— Нет, ничего не поступало, — томно отозвалась Аллочка.
— Хорошо, — кивнул Плещеев.
Похоже, тревога была напрасной и на истории с теннисистом можно ставить точку. Правда, оставалась некая неудовлетворенность, как будто что-то там все-таки было, а он не раскопал дело до конца. Но событие явно было мелкое, а в городе их ежедневно происходит столько, что для выяснения каждого не хватит и десяти таких агентств, как «Эгида», даже если каждый сотрудник будет работать двадцать четыре часа в сутки.
«Облико морале»
Он почти сразу же забыл о ней. То есть что значит «забыл»? Просто не думал. Как довез до невзрачной пятиэтажки на проспекте Гагарина, так и не вспомнил больше. Обратно ехал по Лиговке, размышляя о том. что все эти Купчины и Дачные он никак не может назвать гордым словом «Петербург». «Ленинград» — одно слово. Так вот, сам он жил в Петербурге, а эта глупая девчонка обитала в Ленинграде. Ну и бог с ней.
Через день вернулись из Москвы родители, снова пошли тренировки… И Вадим бы не вспомнил больше о Кристине, но как-то в раздевалке к нему подошел Павел Адрианыч и сказал:
— Ну что, Воронов, тут решают вопрос, кого послать на отборочные игры, а кто еще немного подождет. Надо начинать готовиться к Кубку Кремля.
Вадим сначала ничего не понял. Ну да, конечно, решают такой вопрос, но при чем здесь он… С ним-то как будто все ясно. Ведь он же Вадим Воронов, самый интеллигентный игрок сезона…
— Вот я и смотрю, что-то ты подустал, Воронов, — глядя Вадиму прямо в глаза, сказал Адрианыч. — Форма-то уже не та. Сердчишко что-то сдает маленько.. Нет, совсем чуть-чуть, но надо отдохнуть, надо…
— Да ты чего, Павел Адрианыч? — Вадим опешил. — Какое сердчишко? Сам же проверял от и до, всего-то неделю назад.
— Так то неделю назад, — усмехнулся Челентаныч. — А теперь вот я, как спортивный врач, заявляю — чего-то ты подустал. Надо отдохнуть месячишко-другой. Да ты не расстраивайся. Ворон, ну пропустишь сезон…
— Что? Какой еще сезон…
Он, прищурив глаза, пошел на врача.
— Ну, не хочешь, можно и по-другому, — поспешно отступая назад, примирительно заговорил Павел Адрианыч. — У всех сейчас проблемы. У меня вот малый на геологическом учится, там сейчас набирают группу в Америку, поедут на стажировку от Фонда Сороса. Вот все думаю, как бы его туда включили. Кстати, у тебя ведь отец там декан.
— Не декан, а всего лишь замдекана по науке, — проворчал Вадим, но руки опустил.
Ему все стало ясно.
— А у тебя хорошая память, Адрианыч.
— Неплохая. Какого числа ты девчонку сбил? Да еще в нетрезвом состоянии. Я все знаю — с Проценко говорил. — Вадим поморщился. — Не нравится, когда все своими словами называют? Так я же ничего. Доказательств никаких, никто не видел, не знает. Кроме меня. В тюрьму не упекут да и из команды не выкинут, а так, уберут от греха подальше на вторые роли. Знаешь, как говорится, то ли он украл, то ли у него украли…
— Да брось ты, Адрианыч, — сказал Вадим. — Это раньше когда-то смотрели на это «облико морале», а сейчас знай мячи отбивай, а кто ты там, хоть дилер, хоть киллер, один хрен. Так что бывай. А Сорос пусть сам в Америку катается.
— Ну, Воронов, смотри, — проворчал Адрианыч.
Вадим уже повернулся и не видел косого и очень злого взгляда, которым проводил его спортивный врач. Разговору он не придал значения — пускай позлится. «Тоже мне шантажист-самоучка!» Вадим Воронов был уверен в себе. Он шел в гору, и это чувствовали все окружающие.
Но Челентаныч помимо прочего напомнил о Кристине. Да, смешная была девчонка, подумал Вадим.
У Ворона давно не было постоянной женщины, собственно говоря, никогда не было, если не считать полуплатонического романа в старших классах, когда они часами стояли в парадной, где она позволяла ему почти все, кроме… Потом она взяла и уехала в Америку, а Вадиму стало не до романов. Хлопотно это, куда как проще; нашел смазливую барышню, привел домой, когда нет родителей, и прощай, детка, прощай.
Ты просто влюбилась!
— Христя, да где ж ты так! Матка боска! — воскликнула бабушка, увидев через тонкую ночную рубашку огромный страшный синяк.
— Упала на лестнице, когда к Лиде шла.
— Чего ж не сказала, когда звонила?
— Ты бы волноваться стала.
— Одни расстройства с тобой, — вздохнула бабушка и добавила: — Малые детки спать не дают, большие детки — сам не уснешь.
Была суббота, и торопиться было некуда. Кристина присела на край старенькой тахты и огляделась. Ее крошечная комната всегда казалась ей очень милой — потому что это все-таки была ее нора, и Кристина устраивала ее по своему вкусу. Причудливо расписанные стены, полки, картины в рамочках, секретер с книгами, тахта без ножек, стоящая прямо на полу, — все это Кристине нравилось, как должна всякому существу нравиться СВОЯ берлога. Но после дома Вадима Воронова все вокруг показалось убогим, самопальным, дешевым. Как и ее хрущевка не могла идти ни в какое сравнение с домом в стиле модерн. Так и все, вся жизнь.
— Я тут нажарила картофельных оладий, поешь. Ты слышала, что в Москве делается? Ельцин грозится опять…
— Да Бог с ними, бабуля, нам-то какая разница. Кристина, как и многие молодые, считала политику грязной и недостойной игрой, следить за которой ей было совершенно неинтересно. Бабушка же, наоборот, с самого начала перестройки с неослабевающим напряжением следила за политическими перипетиями, передвижениями в правительстве, колебаниями рейтинга и всем прочим.
Кристина слушала ее вполуха, но думала совсем о другом. Она размышляла о себе и своей жизни. Неужели в ней так ничего и не будет, только телевизор, картофельные оладьи, убогая комнатушка, выходящая на пятый корпус, где в окне второго этажа в одной и той же позе сидит все та же старушка. Вчера на миг приоткрылась дверь в другую, совершенно иную жизнь, где, конечно, бывает всякое — и плохое и хорошее, но нет убожества.
И даже то, что произошло утром, больше не внушало отвращения и ужаса. И Вадим не казался чудовищем. Ведь он спас ее. А потом, когда они ехали по Московскому проспекту, он остановился у «Электросилы» и купил ей букет белых хризантем. Кристина оставалась в машине, и хотя цветов она давно не покупала, все же она прекрасно представляла, сколько они могут стоить. Ее месячной стипендии, в лучшем случае. С добавлением части бабушкиной пенсии.
Выходя из машины с роскошной белой пеной букета в руках, она почувствовала себя королевой. Однако стоило оказаться в знакомой парадной, и это чувство исчезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122