В течение нескольких минут они бились с одинаковым искусством и победа не склонялась ни на чью сторону, пока наконец отчаянный удар Тресилиана, ловко отпарированный Лестером, не поставил его в невыгодное положение. Воспользовавшись этим, граф вышиб у него из рук шпагу и повалил его на землю. С жестокой улыбкой подвел он острие шпаги к горлу поверженного противника и, поставив ногу ему на грудь, потребовал, чтобы Тресилиан повинился ему в своих преступлениях и приготовился к смерти.
— Ни в низости, ни в преступлениях против тебя я неповинен, — ответил Тресилиан, — а к смерти приготовился лучше, чем ты. Используй свое преимущество, как желаешь, и да простит тебя бог! Я ни в чем не виноват перед тобой.
— Ни в чем? — воскликнул граф. — Ни в чем не виноват? Но к чему говорить с мерзавцем? Умри таким же лжецом, каким ты жил!
Он поднял руку, чтобы нанести роковой удар, но в этот момент кто-то схватил ее сзади.
Граф в бешенстве обернулся, чтобы стряхнуть неожиданную помеху, и был крайне поражен, увидев странного мальчишку, вцепившегося в его руку такой крепкой хваткой, что Лестер сумел вырваться только после упорной борьбы. Тресилиан воспользовался этим моментом, вскочил на ноги и снова завладел своей шпагой. Лестер повернулся к нему с выражением неукротимой ярости, и поединок готов был возобновиться с удвоенным ожесточением, но мальчик обхватил колени лорда Лестера и пронзительным голосом умолял выслушать его, прежде чем продолжать ссору.
— Встань и отпусти меня, — закричал Лестер, — или, клянусь небом, я проткну тебя шпагой! Какое тебе дело до моей мести?
— Большое! Очень большое! — воскликнул бесстрашный мальчик. — Моя глупость — вот причина вашей кровавой ссоры, а быть может, еще худших бедствий! О, если вы еще хотите наслаждаться душевным покоем, если хотите спокойно спать, не терзаясь угрызениями совести, наберитесь терпения, прочтите это письмо, а потом уж делайте что хотите.
Окончив свою пылкую и убежденную речь, которой придавали особую силу его необычный вид и голос, он подал Лестеру пакет, перевязанный прядью прекрасных светло-каштановых волос. Взбешенный, почти ослепленный яростью оттого, что не удалась его месть, Лестер все же не смог противиться этому необыкновенному просителю. Он выхватил письмо из рук мальчика, побледнел, взглянув на подпись, дрогнувшей рукой разорвал скреплявший пакет узел, пробежал содержание и пошатнулся. Он бы, несомненно, упал, если бы не прислонился к дереву. Некоторое время он стоял, не отрывая глаз от письма и опустив шпагу; казалось, он забыл о своем противнике, по отношению к которому выказал так мало милосердия и который мог, в свою очередь, воспользоваться доставшимся ему преимуществом. Но для такой мести Тресилиан был слишком великодушен. Он также стоял в изумлении, ожидая, чем кончится этот странный порыв, но держа наготове шпагу в случае внезапного нападения Лестера, которым, видимо, снова овладело безумие.
В мальчике он без труда узнал своего старого знакомого Дикки: такое лицо, увидев раз, никогда не забудешь. Но как он очутился здесь в такой решительный момент, почему его вмешательство было таким энергичным и, главное, почему оно произвело такое потрясающее впечатление на графа — на эти вопросы Тресилиан не мог найти ответа.
Между тем письмо это само по себе могло совершить и не такое чудо. Это было то самое письмо, которое написала несчастная Эми своему супругу, объясняя причины своего бегства из Камнора, где она сообщала ему, что явилась в Кенилворт искать у него защиты. Эми упоминала об обстоятельствах, которые вынудили ее искать убежища в комнате Тресилиана, горячо умоляя графа, чтобы он предоставил ей более подходящий приют. Письмо заканчивалось самыми пылкими заверениями в преданной любви и готовности исполнить его волю во всем и, в частности, в том, что касается ее положения и местопребывания; она заклинала только, чтобы ее охрану или надзор за ней не поручали Варни.
Письмо выпало из рук Лестера, когда он прочел его.
— Возьмите мою шпагу, Тресилиан, — сказал он, — и пронзите мое сердце, как я только что готов был пронзить ваше!
— Милорд, — ответил Тресилиан, — вы тяжко оскорбили меня, но какой-то внутренний голос все время твердил мне, что произошла непостижимая ошибка.
— Ошибка! — повторил Лестер и передал ему письмо. — Меня заставили считать человека чести негодяем, а лучшую и чистейшую из женщин — лживой распутницей! Скверный мальчишка, почему это письмо пришло только сейчас, где пропадал посланец?
— Я не смею сказать вам, милорд, — ответил мальчик, стараясь держаться подальше, — но вот идет тот, кому оно было поручено.
В эту минуту подошел Уэйленд и, отвечая на расспросы Лестера, торопливо рассказал все обстоятельства его побега с Эми: он поведал о покушении на ее жизнь, вынудившее ее к бегству, и об ее страстном желании поскорее очутиться под защитой мужа; сослался на слуг Кенилвортского замка, к которым она обращалась с настойчивыми просьбами доложить о ней графу Лестеру.
— Негодяи! — воскликнул Лестер. — И худший из негодяев Варни! А она и сейчас еще в его власти!
— Но, я надеюсь, — спросил Тресилиан, — он не получил гибельного приказа?
— Нет, нет, нет! — поспешно запротестовал граф. — Я что-то сказал в припадке безумия… но все отменено, полностью отменено, я послал проворного гонца, она теперь в безопасности… должна быть в безопасности.
— Так, — сказал Тресилиан, — она должна быть в безопасности, но я должен быть в этом уверен. Мой поединок с вами окончен, милорд, но мне предстоит другой — с соблазнителем Эми Робсарт, который скрывается под личиной бесчестного Варни.
— Соблазнителем Эми! — прервал его Лестер громовым голосом. — Скажите лучше — с ее мужем! Ее одураченным, ослепленным и недостойным мужем! Она графиня Лестер — это так же верно, как то, что я граф! И что бы вы ни подсказывали мне для воздаяния ей справедливости, я сделаю еще больше по своей доброй воле. Вряд ли нужно говорить, что я не боюсь никакого принуждения с вашей стороны.
Благородство Тресилиана немедленно заставило его забыть о себе и сосредоточить свои помыслы только на благополучии Эми. Он ни в коем случае не мог положиться на неустойчивые решения Лестера, который выглядел чрезмерно взволнованным и был явно не способен подчиниться требованиям здравого смысла. Его сбивчивые заверения не могли убедить Тресилиана в том, что Эми ничто не угрожает со стороны приспешника графа.
— Милорд, — сказал он спокойно, — я не хочу оскорбить вас и далек от того, чтобы искать ссоры. Но мой долг по отношению к сэру Хью Робсарту вынуждает меня доложить об этом королеве — пусть она лично признает титул графини.
— Незачем, сэр, — надменно ответил граф, — не смейте вмешиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161