ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

 

…). И роты ревниво следили за очередью идти на подавление.
Зато академики требовали выгнать солдат с их лестницы, чтоб не грелись.
Самоучка, мастер из народа, много самообразовывался, читал. В 95-м году спорил на заводе, что не нужно стачек. В Пятом году припомнили, застрелили в спину.
Тот год был пробным камнем для многих русских душ. В тот год можно было извериться, что у России есть будущее.
То был – праздник смелой жизни, гордая песня простора! Уповать ли, что ещё воскреснет и вернётся?
Революция прокатилась, а хлеб так и остался полторы копейки фунт, мясо так и осталось 20 копеек.
Ещё на выборах в 1-ю Думу при полиции открыто призывали к вооружённому восстанию! – и ничего.
А дальше пошло – ограбное движение : кассы, почты, магазины, казённые винные лавки – сплошь. Ежедневные дерзкие грабежи.
Ограбили Московский Купеческий банк на 800 тысяч рублей.
Террористы писали в инструкциях: бомбы делать чугунные, чтобы больше осколков, и начинять гвоздями.
Ростовская лаборатория даже выпустила иллюстрированный каталог бомб с похвальными отзывами покупателей.
А военно-полевые суды? Расправа как с неприятелем в завоёванной стране!
Кровавая работа! Спешили залить кровью костёр революции!
Военно-полевые суды – не начало, а ответ. Они – в тех очевидных случаях убийств, разбоя, взрывов, насилия, когда расследовать – нет надобности, а откладывать наказание – распад общества. Сегодня бросил бомбу – завтра повесили, и следующий бросатель призадумается. Они только и смелые, чтоб до казни убежать или попасть под амнистию.
И поспешно казнили невинных! Или виновных, но не достойных смертного наказания!
А чем террор революционеров справедливее военно-полевого суда? В тех тайных революционных судилищах, в неведомом подпольи, где выносятся смертные приговоры, там руководствуются уже вовсе не законами, а только своей ненавистью. Кто видит и проверяет тех анонимных судей, решающих смерть человека?
Кто раз испил хмельной отравы гнева,
Тот станет палачом иль жертвой палача.
Революционер сознательно ставит себя в смертельную опасность! Это – самопожертвование во имя дорогих идеалов!
Но и судью за этот приговор завтра убьют самого.
Это – не суд, а расправа озлобленных людей, потерявших равновесие. Это – кровавая месть со стороны правительства!
Значит – если убивают революционеры – это Освобождение с большой буквы, если убивает правительство – это палачество? Арест и обыск – гнусное насилие, подпольная фабрика бомб – храм народного счастья?
Если вы хотите, чтобы кровопролитие прекратилось, – устраните злодеяние самой власти.
Если вы хотите, чтобы кровопролитие прекратилось, чтоб юнцы не брали браунингов, – то не поддерживайте их своим одобрением. Почему общественное мнение не осудит грабежи и убийства? Если бы Государственная Дума хоть раз осудила бы террор – не возникла б необходимость военно-полевых судов.
Господа, первая речь Робеспьера была… об уничтожении смертной казни…
Но какая ж это христианская власть, если на террор отвечает террором?
Но и весь цивилизованный мир – христианский, а смертная казнь сохраняется. Есть силы настолько злые, от которых нет иной защиты. Отменить военно-полевые суды – так будет суд Линча. После сан-францисского землетрясения расстреляли человека, помывшего руки в питьевой воде.
Палачи не успевали вешать, на каторгу тащились длинные поезда.
Просто цифры, господа! За первый год русской свободы, считая ото дня Манифеста, убито 7 тысяч человек, ранено – 10 тысяч. Из них приходится на казнённых меньше одного десятого, а представителей власти убито вдвое больше. Чей же был террор?… Остальные – несчастные обыватели, убитые-раненные экспроприаторами, революционерами, просто хулиганами, бандитами и карательными отрядами.
Например, священник в храме читал послание о примирении. Студент выстрелил в него и убежал из церкви.
Например, цеховой заходит в знакомую квартиру, пятилетний мальчик доверчиво идёт к нему. Цеховой закалывает мальчика в горло и ворует… бельё.
А то – убили двух стариков и нашли у них… 44 копейки.
И такое зарегистрировано: хозяева не угостили гостя пивом – и он убил их обоих.
Стреляли наугад в окна поездов.
Вызывали бесцельные крушения их.
Террорист застрелил извозчичью лошадь.
В Питере 12-летний мальчик убил мать за то, что она не отпустила на улицу. А 13-летняя девочка убила брата топором.
Я в сердце девушки вложу восторг убийства
И в душу детскую – кровавые мечты.
Только – начать. Начать убивать, например во имя прав человека и гражданина. Эпидемия убийств дальше выходит из-под контроля. И мы, русская интеллигенция, на этом и выращали свою просвещённость четверть века. Помните предсмертное письмо народовольца друзьям: “Жаль, мы погибаем почти только для позора умирающего монархизма. Желаем вам умереть производительнее нас. Дай вам бог, братцы, всякого успеха в терроре !”
– Позвольте, позвольте, да верите ли вы в народ или нет?
– Это мало – народ.
– Что же важней народа? Что ещё?
– Ещё – и крыша , под которой народ живёт. Общий дом для народа, иначе называемый российским государством. Пока крыша есть, мы ни во что её не ставим: в России, мол, нечего беречь и хранить, растаскивай да пали как чужое именье.
– Но избежать всеобщего пути прогресса нам тоже не дано!
– Для прогресса на Западе есть своя сильная пружина, ведущая всю жизнь. А у нас, видимо, нечто другое. Да впрочем, разве мы прогресса себе ищем? Говорим “прогресс”, а в сердце колотится “революция”. Тем Европа нам и заманчива, тем и интересна, что оттуда течёт революция. Впрочем и с прогрессом никто ещё не объяснил: почему миллионы людей, скопленных в одном месте, надо полагать умнее людей, просторно расселённых в другом месте? Почему предпочитать опыт первых – опыту вторых? Да кто впереди быстро идёт – ещё рискует ошибиться в развилке, не туда пошагать. У Западной Европы уже были такие очень спорные выборы после Средневековья – а мы ни одного выбора проверить не хотим, всё за ними, стопа в стопу.
… Нет, эта профессорша только тем и держалась, конечно, что скрывала от курсисток свои истинные взгляды да занималась давними тёмными Средними веками, ещё и западными. По русской истории давно б её высвистали с Бестужевских.
Мимо гренадерских казарм, а потом по Монетной. Тут бы – три трамвайных остановки, только линии такой нет.
Отчего ж тогда так долго?… Он цел ли? жив ли? Как зябко.
А за окнами – обычный тихий вечер. Ни выстрелов, ни зарев. Ошибка? Не так поняли?
Да откуда возьмётся революция, когда теперь не стало революционеров?
Во всех сборищах, во всех компаниях образованных людей – устала Андозерская от одинокости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341