– Скажите, господа… Вот вы постоянно наблюдаете за своими разрывами… – Задержался на лице Лаженицына: – Скажите, поручик… Приходится ли вам замечать, что реальная дальность выстрела по сравнению с расчётной медленно, но неизменно падает? И вам приходится эмпирически, сверх расчётных данных, ещё набавлять прицел?
Так это было тонко, умно спрошено, такой взгляд чуть прищуренный, будто через экзаменационный стол, – теплом обдало санино сердце. Как не бывало этой войны, и этих пушек, хотя о них-то и шло, этих военных одёжек на генерале и на нём, а – опытный профессор проверял наблюдательность студента, и студент во всю меру своих способностей хотел помочь установить истину:
– Вы знаете – да! – поразился Саня, поразился сам себе, что раньше не свёл эти отдельные случаи воедино, даже с командиром батареи о них не поговорил. – Да, такое явление я замечал!…
Гулко одобрительно кашлянул за его головой двубородый полковник.
И в блокнот записалось.
А инаркор очень удивился, поднял брови.
Но прежде него сбок Сани загудел Чернега:
– Разрешить доложить, ваше превосходительство? Никогда такого не наблюдал! Обыкновенный разброс, когда дальше, когда ближе. От ветра, от разного.
Так напористо он говорил, самим голосом отталкивая санины размазнёвые рассуждения, и естественно было верить именно ему: вероятно, он-то и не сходил с наблюдательного пункта, а подпоручик бывал там редко.
Без противоречия и удивления записалось и это в блокнот.
А Устимович и вида не делал, что бывал на наблюдательных. Стоял – как трудился стоянием, молчанием и покорностью судьбе.
Генерал-профессор покосился на его великовозрастную обречённость, на литое шаровое лицо Чернеги с хитрыми белыми толстыми усами и на санину застенчивость опять. И – ещё так повернул ему экзамен:
– А как могли бы вы оценить, поручик, этот систематический недолёт в проценте к общей дальности? Сколько это может грубо составить?
Саня с полным старанием хотел ответить, он сам очень заинтересовался. Но тут надо было подумать. Тут надо было представить какие-то памятные случаи, по какому месту он рассчитал прицел и куда пришёлся разрыв. А потом карту достать, померить измерителем, – вот тогда можно сосчитать и процент.
А пока он задумался, это выглядело как неспособность ответить, и инаркор снисходительно объяснил петербургскому генералу:
– К сожалению, ваше превосходительство, все младшие офицеры, которых вы видите здесь, не кадровые, командира батареи тоже нет, а для оценки таких наблюдений нужна большая опытность. И привычка – за каждым разрывом очень тщательно следить.
И – сожалительно пожал губы.
– Так поедемте, где мы найдём кадровых! – согласился двубородый.
Хотел генерал-профессор всё-таки ещё спросить, но уже создалось движение – уходить. Оборачивались. Блокнот закрылся.
Саня не видел Чернеги позади своего плеча – он только видел, как симпатичный усталый профессор, чуть заметно улыбнувшись срезанному студенту, не мог однако исправить его оценку и тоже вынужден был – как и все, как и все – уходить. Нервный штабс-капитан на ходу остро доказывал двубородому полковнику, а бригадный техник пытался ему возражать.
Три минуты дохнуло академической аудиторией – сюда, на орудийную, ископанную опалённую землю позади Дряговца, – и весь этот аромат забытый, не армейский, рассеивался в холодном осеннем воздухе.
Но какая-то же цель и какой-то замысел скрывались за этим приездом и этими вопросами! Третья батарея Гренадерской бригады воевала попросту, не предполагая ещё какого-то скрытого смысла своих действий, над которым головы ломали в Ставке и в Петербурге.
И Саню – как потянуло вслед генерал-профессору, пока тот ещё не ушёл. Кажется, Чернега цапнул его за локоть, не пуская, но Саня, не оборачиваясь, вырвался – и доступил к уходящему:
– Ваше превосходительство, простите! Но не могу ли я быть полезен? Я бы наблюдал… Объясните, пожалуйста, в чём тут смысл?
Профессор охотно задержался – и позади группы они пошли двое вровень, отставая от быстрых. И профессор, сутулясь, пояснял:
– Понимаете, злоупотребление скорострельностью приводит к преждевременному износу и расстрелу канала ствола. Теоретически допустимая скорострельность нашей пушки, как вы знаете, до 10 выстрелов в минуту. Однако – это запас для исключительной боевой обстановки, а оптимальный режим сохранности орудия – один-два в минуту, и тогда орудие выдерживает до 10 тысяч выстрелов. Но некоторые войсковые начальники, малосведущие в артиллерии, варварски требуют непрерывной интенсивной стрельбы по многу часов – лишь бы был звуковой эффект, грохот орудий, была бы ободрена и пошла вперёд пехота, – а что на этом орудия разгорячаются до красного накала и изнашиваются вдвое быстрей, об этом не заботятся. А офицерский личный состав за время войны сильно упал в квалификации, – но этого подпоручика профессор под руку чуть придержал, передавая касанием, что его-то не относит к тем, – и не замечают потери дальности и потери меткости. Тратятся и снаряды без толку, и сами пушки через 4 тысячи выстрелов приходится снимать на перестволение. А резерва пушек у нас тоже ведь нет.
Вот когда прояснилось! Нет, не одной глупой канцелярщиной занимаются в верхних штабах!
Уже инаркор и бригадный адъютант были в сёдлах, уже в автомобиль уселись, и только распахнутая дверца и капитан Сохацкий подле неё ждали генерала, – а генерал остановился с подпоручиком.
– Так что ж, выходит, если и снарядов много – стрелять надо бережно?
– Нисколько не беречь, когда этим сохраняются людские жизни. Но – никогда не стрелять для оглушительности. “Ураганный огонь” – это потеря хладнокровия, неспокойное состояние духа артиллерийских начальников.
И – подал подпоручику пожать свою мягкую слабую руку.
Саня возвращался задумчиво, не замечая, что Чернега уже распустил самовольно весь строй батареи и ступал к нему навстречу по подмороженной твёрдой земле. Сблизились.
– У, тюха-Санюха, – толкнул его Чернега кулаком под ребро. – Что мелешь – думаешь? На меня бы обернулся, по мне б догадался.
– А что? – удивился Саня. – Это действительно так, дальность падает.
– А то! – бочковатой грудью напирал Чернега. – Пушки отберут, а взамен – винтовки, в пехоту пока? Нас-то без пушек – куда пока? Ты подумал?
Вот удивительно, не слышал Чернега профессорских объяснений, и оговорки, что пушечной замены нет, – а догадался.
– Откуда ж ты догадался?
Улыбнулся Чернега из-под толстых щёк, улыбнулся от избытка силы, здоровья, смекалки и сожаления, что не всем она дана:
– Перед начальством всегда смекай – где берег, где край.
ДОКУМЕНТЫ – 3
ЛИСТОВКА В МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ
Октябрь 1916
ТОВАРИЩИ СТУДЕНТЫ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341