С кем же дружить? Никуда не ходить?
Отливала она отлично, умница! А Воротынцев – для споров ослабел.
Я только хочу вам сказать … Но всё нет повода… Но вы уже понимаете – что?…
О, нет… Я думала – мы просто единомышленники?…
А меня ты не спросишь, брат? А на меня ты и не смотришь? Брат: это не шутка, это петля!
А младшая дама так и не присела ни разу, как дева неспящая в ожидании Жениха. То бормотала скандальный стих Волошина, то встряхивалась от картин, видимых ей одной. И вдруг остановилась, никого за спиною, всех сразу обнимая глазами – их ожидание затянувшееся, ожидание выше разногласий, такой единственный вечер! – и содрогнулась от красоты его, и заспешила, пока не постучали в дверь, пока грубой действительностью не разрушили очарование ожидания, – передать им красоту их же минуты!
И позади себя всеми пальцами нащупав стену, с этой опорою как мелодекламируя от рояля:
– Господа! А какое жуткое и красивое ощущение! Куда мы идём? Что будет? Надвигается – что-то грозное! Мы несёмся – в бездну, сомнения нет! Несёмся в поезде со слабоумным машинистом. Всё быстрей! Все быстрей! Уже наклон неотвратимый! Всё проносится косо, вагоны болтает, сейчас развалится, спасенья нет! Но какая жуткая в этом красота, оцените! И как интересно будет узнать тем, кто останется жив! Наша гибель неизбежна, но форму гибели – даже вообразить нельзя, и что-то в этом завлекательное!!
Было, было здесь отзывное. Кому-то передалось.
Гнетущая атмосфера! Давящий штиль. О, если бы грянула буря!
Она – фаталистически неизбежна! Что-то будет!
И чем скорей она грянет – тем меньше будет страшна и опасна!
Без революционной воли, без революционного акта ничего с Россией не поделать!
Да никто и не сомневается, что революция – будет!
Но жутко, что мы с народом разделены столетиями и между нами – пустота.
Страна великих и пугающих нелепостей.
Но Петрункевич сказал: да, вступают дикие, необузданные силы – но этому надо радоваться! Это значит: мы живём не на кладбище!
Да, мы ждём и чаем эту катастрофу! Мыслящая Россия совершенно готова к революции!
А война – в России всё равно благополучно не кончится, будет крах!
А после войны – мы Её уже и не дождёмся.
У нас в России всегда – или “поздно” или “рано”. Революции? – почему-то рано, реформам – почему-то поздно.
Хоть бы узкий переворот эти военные подготавливали! – что ж одни разговоры только?!
Хочу и жажду, чтоб это была честная революция и взялась бы довести войну до конца. Мы выбираем революцию нашей горячей надеждой!
Как это распахнётся? Сладкое замирание.
Но благоразумный приват-доцент с гигантскими зубными клещами на столе выразил взвешенно:
– Ещё и сегодня можно всё спасти. Если отдать власть ответственному министерству.
Очарование – из тонкого стекла. Младшая дама вдруг утеряла, как выдохнула, всё то неистовое вдохновение, какое полчаса носило её по комнате. Подкашиваясь, шагнула и опустилась на стул.
А старшая дама, не расслабив боевитости:
– Но до каких пор терпеть издевательство над общественным мнением? Списки будущего правительства – составляют уже второй год, а всё впустую, царь на это никогда не пойдёт! Парламентарии сами виноваты – они не делают ничего решительного!
А Ободовский, покидая своё пустое наблюдательное место, отмахнулся то ли от него, то ли от приват-доцента:
– И ответственное министерство тоже не будет знать, с какого конца браться.
Старшая дама изумилась:
– Как с какого? Спасать народ!
И сказала бы дальше и объяснила бы непременно – да позвонили в дверь. И – бросилась старшая дама встречать вестника!
Но, по своей ширине, цеплялась за стулья, но не ближайшее было её место к коридору. А младшая дама, как подпахнутая ветром – откуда силы вернулись? – порхнула и – первая!
Нет, не первая. Уже была там Вера. И открыла.
В кепке, загнутой как ветром, в кожаной куртке, входя, ожидаемый вестник Необыкновенного сам удивился:
– Вы??
Что он там принёс – лицо его не пылало, не кричало, не раздиралось, длинноватое крупно-упрощённое лицо. А увидел Веру – удивился:
– Здесь??
И сняв кепку с гладких тёмных волос на пробор, приподнял узкую белую руку, открывшую ему.
Поцеловал.
Но дальше сразу много нахлынуло дам:
– Что?? Где??
– С Выборгской? А в город не пошли?
– Невский не захвачен?
– Тогда рассказывайте по очереди!
– Тогда раздевайтесь – и с самого-самого начала!
Что-то косоватое или угловатое было в его движениях, может от медленности, – куртку снимал, и одна рука долго с другой не выравнивалась, – от медленности, так не подходящей к этому случаю. Тужурка на нём инженерская, в петлицах – скрещенные молоточки, или что там у них.
Он даже не знал, в чью квартиру пришёл, он только сейчас прочёл на медной пластинке и думал – не ошибка ли? Вера успела шепнуть ему. Он ещё глазами ожидал хозяина, а вместо него – единственный знакомец, наконец, но уже накоротке:
– Проходи, проходи, Миша. – И руку пожимая, невольно тише почему-то, а может от этого разноголосого крика: – Серьёзное?
Дмитриев ещё тише, большеглазый, тёмный:
– Очень.
Очень! Очень! – всё равно слышали дамы, и обгоняли его и предваряли остальных. А Ободовский ввёл его в столовую:
– Господа! Инженер Дмитриев!
Не стал он обходить здороваться, таково нетерпение было общее, кто сел, а кто и нет, кто на стол в наклон:
– Пожалуйста! Пожалуйста! Рассказывайте!
– Ждём и слушаем!
– Только по порядку, по порядку! – предвкушали.
И Дмитриев тоже не сел – остался при стене, близ коридорной двери, да так, кажется, и удобней рассказывать девяти человекам. Он и стал косовато: на одной ноге тяжесть, и плечи неравны. И голова наклонена.
Он сам, кажется, не охватывал, откуда ж, если “по порядку”.
– Н-ну… Вообще по заводам никаких забастовок не было всё лето, сентябрь, октябрь… Но последнее время среди рабочих какие-то странные слухи. Такие упорные, как кто-то их специально распускает. То будто на какой-то фабрике, а точно не называют, рухнуло здание и несколько сот задавило. То на каком-то заводе будто бы взрыв – и тоже несколько сот. Спрашиваешь: а – на каком? Я вот с одного на другой езжу, и на Невскую сторону и на Нарвскую, и на Выборгскую, – нигде не было! Не верят. То больше: что в Москве общее восстание, и полиция отказалась подавлять, и войска отказались. Приехал с московского завода знакомый, а там, говорит, наоборот: будто в Питере восстание, и Гостиный Двор разгромили, разграбили, и полиция не мешала. И даже листки пошли – о том же… Последнюю неделю такое напряжённое настроение: лист железа упадёт, грохнет, обычное дело, а сейчас – бросают станки и толпятся к выходу: может, уже обваливается? Тут ещё слухи, что на днях опять призыв и будут учётных брать. И белобилетников проверять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341
Отливала она отлично, умница! А Воротынцев – для споров ослабел.
Я только хочу вам сказать … Но всё нет повода… Но вы уже понимаете – что?…
О, нет… Я думала – мы просто единомышленники?…
А меня ты не спросишь, брат? А на меня ты и не смотришь? Брат: это не шутка, это петля!
А младшая дама так и не присела ни разу, как дева неспящая в ожидании Жениха. То бормотала скандальный стих Волошина, то встряхивалась от картин, видимых ей одной. И вдруг остановилась, никого за спиною, всех сразу обнимая глазами – их ожидание затянувшееся, ожидание выше разногласий, такой единственный вечер! – и содрогнулась от красоты его, и заспешила, пока не постучали в дверь, пока грубой действительностью не разрушили очарование ожидания, – передать им красоту их же минуты!
И позади себя всеми пальцами нащупав стену, с этой опорою как мелодекламируя от рояля:
– Господа! А какое жуткое и красивое ощущение! Куда мы идём? Что будет? Надвигается – что-то грозное! Мы несёмся – в бездну, сомнения нет! Несёмся в поезде со слабоумным машинистом. Всё быстрей! Все быстрей! Уже наклон неотвратимый! Всё проносится косо, вагоны болтает, сейчас развалится, спасенья нет! Но какая жуткая в этом красота, оцените! И как интересно будет узнать тем, кто останется жив! Наша гибель неизбежна, но форму гибели – даже вообразить нельзя, и что-то в этом завлекательное!!
Было, было здесь отзывное. Кому-то передалось.
Гнетущая атмосфера! Давящий штиль. О, если бы грянула буря!
Она – фаталистически неизбежна! Что-то будет!
И чем скорей она грянет – тем меньше будет страшна и опасна!
Без революционной воли, без революционного акта ничего с Россией не поделать!
Да никто и не сомневается, что революция – будет!
Но жутко, что мы с народом разделены столетиями и между нами – пустота.
Страна великих и пугающих нелепостей.
Но Петрункевич сказал: да, вступают дикие, необузданные силы – но этому надо радоваться! Это значит: мы живём не на кладбище!
Да, мы ждём и чаем эту катастрофу! Мыслящая Россия совершенно готова к революции!
А война – в России всё равно благополучно не кончится, будет крах!
А после войны – мы Её уже и не дождёмся.
У нас в России всегда – или “поздно” или “рано”. Революции? – почему-то рано, реформам – почему-то поздно.
Хоть бы узкий переворот эти военные подготавливали! – что ж одни разговоры только?!
Хочу и жажду, чтоб это была честная революция и взялась бы довести войну до конца. Мы выбираем революцию нашей горячей надеждой!
Как это распахнётся? Сладкое замирание.
Но благоразумный приват-доцент с гигантскими зубными клещами на столе выразил взвешенно:
– Ещё и сегодня можно всё спасти. Если отдать власть ответственному министерству.
Очарование – из тонкого стекла. Младшая дама вдруг утеряла, как выдохнула, всё то неистовое вдохновение, какое полчаса носило её по комнате. Подкашиваясь, шагнула и опустилась на стул.
А старшая дама, не расслабив боевитости:
– Но до каких пор терпеть издевательство над общественным мнением? Списки будущего правительства – составляют уже второй год, а всё впустую, царь на это никогда не пойдёт! Парламентарии сами виноваты – они не делают ничего решительного!
А Ободовский, покидая своё пустое наблюдательное место, отмахнулся то ли от него, то ли от приват-доцента:
– И ответственное министерство тоже не будет знать, с какого конца браться.
Старшая дама изумилась:
– Как с какого? Спасать народ!
И сказала бы дальше и объяснила бы непременно – да позвонили в дверь. И – бросилась старшая дама встречать вестника!
Но, по своей ширине, цеплялась за стулья, но не ближайшее было её место к коридору. А младшая дама, как подпахнутая ветром – откуда силы вернулись? – порхнула и – первая!
Нет, не первая. Уже была там Вера. И открыла.
В кепке, загнутой как ветром, в кожаной куртке, входя, ожидаемый вестник Необыкновенного сам удивился:
– Вы??
Что он там принёс – лицо его не пылало, не кричало, не раздиралось, длинноватое крупно-упрощённое лицо. А увидел Веру – удивился:
– Здесь??
И сняв кепку с гладких тёмных волос на пробор, приподнял узкую белую руку, открывшую ему.
Поцеловал.
Но дальше сразу много нахлынуло дам:
– Что?? Где??
– С Выборгской? А в город не пошли?
– Невский не захвачен?
– Тогда рассказывайте по очереди!
– Тогда раздевайтесь – и с самого-самого начала!
Что-то косоватое или угловатое было в его движениях, может от медленности, – куртку снимал, и одна рука долго с другой не выравнивалась, – от медленности, так не подходящей к этому случаю. Тужурка на нём инженерская, в петлицах – скрещенные молоточки, или что там у них.
Он даже не знал, в чью квартиру пришёл, он только сейчас прочёл на медной пластинке и думал – не ошибка ли? Вера успела шепнуть ему. Он ещё глазами ожидал хозяина, а вместо него – единственный знакомец, наконец, но уже накоротке:
– Проходи, проходи, Миша. – И руку пожимая, невольно тише почему-то, а может от этого разноголосого крика: – Серьёзное?
Дмитриев ещё тише, большеглазый, тёмный:
– Очень.
Очень! Очень! – всё равно слышали дамы, и обгоняли его и предваряли остальных. А Ободовский ввёл его в столовую:
– Господа! Инженер Дмитриев!
Не стал он обходить здороваться, таково нетерпение было общее, кто сел, а кто и нет, кто на стол в наклон:
– Пожалуйста! Пожалуйста! Рассказывайте!
– Ждём и слушаем!
– Только по порядку, по порядку! – предвкушали.
И Дмитриев тоже не сел – остался при стене, близ коридорной двери, да так, кажется, и удобней рассказывать девяти человекам. Он и стал косовато: на одной ноге тяжесть, и плечи неравны. И голова наклонена.
Он сам, кажется, не охватывал, откуда ж, если “по порядку”.
– Н-ну… Вообще по заводам никаких забастовок не было всё лето, сентябрь, октябрь… Но последнее время среди рабочих какие-то странные слухи. Такие упорные, как кто-то их специально распускает. То будто на какой-то фабрике, а точно не называют, рухнуло здание и несколько сот задавило. То на каком-то заводе будто бы взрыв – и тоже несколько сот. Спрашиваешь: а – на каком? Я вот с одного на другой езжу, и на Невскую сторону и на Нарвскую, и на Выборгскую, – нигде не было! Не верят. То больше: что в Москве общее восстание, и полиция отказалась подавлять, и войска отказались. Приехал с московского завода знакомый, а там, говорит, наоборот: будто в Питере восстание, и Гостиный Двор разгромили, разграбили, и полиция не мешала. И даже листки пошли – о том же… Последнюю неделю такое напряжённое настроение: лист железа упадёт, грохнет, обычное дело, а сейчас – бросают станки и толпятся к выходу: может, уже обваливается? Тут ещё слухи, что на днях опять призыв и будут учётных брать. И белобилетников проверять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341