А нота? – ничего не сделала для удовлетворения демократических элементов. Если действительно решили отказаться от аннексий и контрибуций – надо это прямо и категорически сказать. Зачем выражаться так робко? – учил он Милюкова державной гордости. Россия должна говорить таким же властным голосом, как Америка, а не как бедный родственник. Или заявить, что в вопросе о проливах Милюков не выражает мнения правительства. Павел Николаевич? – очень почтенный человек и первоклассный государственный деятель, его участие во Временном правительстве конечно необходимо – но он бы отменно развернул свои таланты на любом другом посту, например министра народного просвещения?
Милюков чуть не охнул вслух, так это было коварно подготовлено, и как бревном саданули в бок.
Пресловутый Зурабов, – в этих днях поносивший Милюкова в прессе за лицемерие, – вот выходит, а как ударит сейчас он? Милюков даже прижмурился за очками.
Но странно: Зурабов обошёлся без личных выпадов. А с дерзостью высказал то, что не смели тут другие социалисты: что если союзники не согласны отказаться вместе с нами от аннексий и контрибуций, – то и мы за их интересы воевать не будем.
Всё-таки и он не посмел назвать откровенно – и всё же так ясно повисло под люстрой Государственного Совета: сепаратный мир !
И не следующий же будет возражать, ибо это большевик Каменев. Но он – куда спокойней и академичней Зурабова: он излагает лишь теоретические выкладки, почему всякое буржуазное правительство будет вести империалистическую политику. А для демократической политики – необходимо, чтобы власть была в руках соответствующего класса, только он и будет способен вывести страну из тупика.
Да вы ж и мутите! С советской стороны ему крикнули:
– Так берите власть!
Но Каменев ответил, что большевики в данный момент не стремятся к свержению Временного правительства. И сепаратного мира – тоже не предложил.
А теперь ещё – неутомимый и пустозвонный Скобелев.
А теперь ещё – никому не известный Красиков, большевик.
Наконец добивается до кафедры ещё один думский красноговорец – Аджемов. И тоже не щадит ночного времени, своего и чужого. Зурабов откровенен, он нам как бы угрожает: толкнём вас на сепаратный мир! Но имейте в виду! – и поднял руку, палец, голос, центральный довод:
– Самая слабая сторона старого режима, которая делала для нас удары по нему особенно лёгкими, – это подозрение их в сепаратном мире. И мы все кричали, что это измена. Так неужели теперь, когда народ восторжествовал, мы (вы!) поставим себя в такое же положение, как царские прислужники?!?
Перемена взаимоотношений с союзниками? это надо осторожно! Если мы резким шагом заставим их ответить отказом – мы поставим и их под удар улицы, как сейчас очутилось Временное правительство! (Напугал!)
– Вы говорите, не вызывали этих войск, – но они пришли поддерживать вас ! Вы ставите правительство в условия… покинутой сироты… – (Ах, напугал!) – Вы должны или поддерживать правительство всеми силами, или взять власть в свои руки. И понести ответственность перед родиной. А третьего выхода быть не может…
И ещё бы говорил, но в сильных страстях изошёл.
Да не начинает ли за окнами уже бледнеть? Петербургское весеннее небо…
А теперь, последний, – исклокотавшийся Гиммер. Да не очень ему нужно и выступать тут – но и нельзя же упустить случай. Всё это заседание было комедией: оппортунистическое большинство ИК заранее было согласно на гнусный компромисс – и вот, на глазах, они всё предали. Правда, и по теории самого Гиммера Временное правительство пока не следует свергать. Но непримиримое сердце его стучало, он даже досадовал на большевиков, что они тут говорили недостаточно резко, – уж им-то! А что мог Гиммер? Ну разве вот так: из всех докладов министров следует, что во всём разруха, – и как же тогда вы можете мечтать о войне до полной победы? Значит, вы искренно – не отказались от захватов? Вы, тайно, хотите получить свою долю? Но преступно продолжать войну – мы все погибнем от разрухи.
– И хотя от Исполнительного Комитета вы слышите другие мнения, но я выражаю мнение огромной части народных масс! Народ сказал ясно, он не хочет больше терпеть политику Милюкова, и он не доверяет такому правительству…
Он, кажется, противоречил собственной теории? Его, кажется, всё больше прибивало к ленинскому берегу? Но никто уже ничего этого не замечал, потому что разморились все бесконечно.
Заседание кончилось в половине четвёртого утра. А около трёх часов их тут всех тряхануло – пришли, взволнованные, шептать один, другой, – и все услышали: прибыла военная делегация от царскосельского гарнизона, от четырёх его стрелковых полков (!) и ещё разных других частей. Оказывается, весь царскосельский гарнизон с утра на ногах и ждёт выяснения происходящего, и наконец хочет знать, и требует объяснений!
Страшновато. Когда они начинали это заседание, и длили его – за спинами их на площади густилась толпа, сочувственная правительству, а советским не опасная. Но она – растаяла, и вот в неохранное предутреннее время – Народ стучался прикладом в их дверь. Эти – всякое могут выкинуть. Послали к их делегации кого же? – самых неутомимых и здоровых, Скобелева и Терещенко. И там они объяснили: в ноте ничего страшного не оказалось, только некоторые выражения, вызывающие сомнения, но так принято на языке дипломатических сношений. Однако правительство – не стремится к аннексиям и контрибуциям. Нет серьёзных причин тревожиться, никакой катастрофы для революции. Рвать с правительством – нет никаких оснований. Ни – говорить о смене его. Если бы положение было острое – Совет бы сам обратился к народу и войску. Но сегодня ночью здесь – никакое решение не может быть принято, потому что на то есть полновластный Совет, он примет завтра.
Делегация потопталась – и доверчиво удалилась к своему грузовику.
А корреспонденты – о, они ни один и никуда не уходили, да газеты ещё не верстались без их сведений, теперь они должны были каждого на выходе поймать и расспросить: и что он думает, и что он сам говорил на заседании, и что говорили другие? – корреспонденты тут же кинулись разрывать Скобелева и Терещенко.
И Терещенко (кое-что зная и предполагая, чего не знал и Милюков, и от чего испытывал личную заинтересованность в прочной судьбе этой ноты) ответил им уже победно:
– В принятии ноты солидарно всё Временное правительство, не один Милюков. Всякое предательство относительно союзников было бы гибелью России. И если бы последовало (но оно не последует) выражение недоверия правительству со стороны Совета – правительство сложило бы с себя полномочия.
И ещё подкинули ночную пищу журналистам: продиктовали им заявление Исполнительного Комитета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274
Милюков чуть не охнул вслух, так это было коварно подготовлено, и как бревном саданули в бок.
Пресловутый Зурабов, – в этих днях поносивший Милюкова в прессе за лицемерие, – вот выходит, а как ударит сейчас он? Милюков даже прижмурился за очками.
Но странно: Зурабов обошёлся без личных выпадов. А с дерзостью высказал то, что не смели тут другие социалисты: что если союзники не согласны отказаться вместе с нами от аннексий и контрибуций, – то и мы за их интересы воевать не будем.
Всё-таки и он не посмел назвать откровенно – и всё же так ясно повисло под люстрой Государственного Совета: сепаратный мир !
И не следующий же будет возражать, ибо это большевик Каменев. Но он – куда спокойней и академичней Зурабова: он излагает лишь теоретические выкладки, почему всякое буржуазное правительство будет вести империалистическую политику. А для демократической политики – необходимо, чтобы власть была в руках соответствующего класса, только он и будет способен вывести страну из тупика.
Да вы ж и мутите! С советской стороны ему крикнули:
– Так берите власть!
Но Каменев ответил, что большевики в данный момент не стремятся к свержению Временного правительства. И сепаратного мира – тоже не предложил.
А теперь ещё – неутомимый и пустозвонный Скобелев.
А теперь ещё – никому не известный Красиков, большевик.
Наконец добивается до кафедры ещё один думский красноговорец – Аджемов. И тоже не щадит ночного времени, своего и чужого. Зурабов откровенен, он нам как бы угрожает: толкнём вас на сепаратный мир! Но имейте в виду! – и поднял руку, палец, голос, центральный довод:
– Самая слабая сторона старого режима, которая делала для нас удары по нему особенно лёгкими, – это подозрение их в сепаратном мире. И мы все кричали, что это измена. Так неужели теперь, когда народ восторжествовал, мы (вы!) поставим себя в такое же положение, как царские прислужники?!?
Перемена взаимоотношений с союзниками? это надо осторожно! Если мы резким шагом заставим их ответить отказом – мы поставим и их под удар улицы, как сейчас очутилось Временное правительство! (Напугал!)
– Вы говорите, не вызывали этих войск, – но они пришли поддерживать вас ! Вы ставите правительство в условия… покинутой сироты… – (Ах, напугал!) – Вы должны или поддерживать правительство всеми силами, или взять власть в свои руки. И понести ответственность перед родиной. А третьего выхода быть не может…
И ещё бы говорил, но в сильных страстях изошёл.
Да не начинает ли за окнами уже бледнеть? Петербургское весеннее небо…
А теперь, последний, – исклокотавшийся Гиммер. Да не очень ему нужно и выступать тут – но и нельзя же упустить случай. Всё это заседание было комедией: оппортунистическое большинство ИК заранее было согласно на гнусный компромисс – и вот, на глазах, они всё предали. Правда, и по теории самого Гиммера Временное правительство пока не следует свергать. Но непримиримое сердце его стучало, он даже досадовал на большевиков, что они тут говорили недостаточно резко, – уж им-то! А что мог Гиммер? Ну разве вот так: из всех докладов министров следует, что во всём разруха, – и как же тогда вы можете мечтать о войне до полной победы? Значит, вы искренно – не отказались от захватов? Вы, тайно, хотите получить свою долю? Но преступно продолжать войну – мы все погибнем от разрухи.
– И хотя от Исполнительного Комитета вы слышите другие мнения, но я выражаю мнение огромной части народных масс! Народ сказал ясно, он не хочет больше терпеть политику Милюкова, и он не доверяет такому правительству…
Он, кажется, противоречил собственной теории? Его, кажется, всё больше прибивало к ленинскому берегу? Но никто уже ничего этого не замечал, потому что разморились все бесконечно.
Заседание кончилось в половине четвёртого утра. А около трёх часов их тут всех тряхануло – пришли, взволнованные, шептать один, другой, – и все услышали: прибыла военная делегация от царскосельского гарнизона, от четырёх его стрелковых полков (!) и ещё разных других частей. Оказывается, весь царскосельский гарнизон с утра на ногах и ждёт выяснения происходящего, и наконец хочет знать, и требует объяснений!
Страшновато. Когда они начинали это заседание, и длили его – за спинами их на площади густилась толпа, сочувственная правительству, а советским не опасная. Но она – растаяла, и вот в неохранное предутреннее время – Народ стучался прикладом в их дверь. Эти – всякое могут выкинуть. Послали к их делегации кого же? – самых неутомимых и здоровых, Скобелева и Терещенко. И там они объяснили: в ноте ничего страшного не оказалось, только некоторые выражения, вызывающие сомнения, но так принято на языке дипломатических сношений. Однако правительство – не стремится к аннексиям и контрибуциям. Нет серьёзных причин тревожиться, никакой катастрофы для революции. Рвать с правительством – нет никаких оснований. Ни – говорить о смене его. Если бы положение было острое – Совет бы сам обратился к народу и войску. Но сегодня ночью здесь – никакое решение не может быть принято, потому что на то есть полновластный Совет, он примет завтра.
Делегация потопталась – и доверчиво удалилась к своему грузовику.
А корреспонденты – о, они ни один и никуда не уходили, да газеты ещё не верстались без их сведений, теперь они должны были каждого на выходе поймать и расспросить: и что он думает, и что он сам говорил на заседании, и что говорили другие? – корреспонденты тут же кинулись разрывать Скобелева и Терещенко.
И Терещенко (кое-что зная и предполагая, чего не знал и Милюков, и от чего испытывал личную заинтересованность в прочной судьбе этой ноты) ответил им уже победно:
– В принятии ноты солидарно всё Временное правительство, не один Милюков. Всякое предательство относительно союзников было бы гибелью России. И если бы последовало (но оно не последует) выражение недоверия правительству со стороны Совета – правительство сложило бы с себя полномочия.
И ещё подкинули ночную пищу журналистам: продиктовали им заявление Исполнительного Комитета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274