И: если будет запрос – немедленно вызывайте меня из Петрограда!
Подарить России немедленный мир! – вот это был шаг ему по плечу. И Россия бы этого не забыла.
И – Интернационал.
А без того – он скользил всё вниз и вниз, и скоро не на чем будет удержаться.
Он не имел ещё решения и последней крайности прямо идти на поклон в особняк Кшесинской – но уже смирился, что наверно придётся так.
*****
НА КОЛЕСЕ СИДИШЬ – ПОД КОЛЕСО ГЛЯДИ
*****
91
Ещё во вторник, в день нового „первого мая”, была в Москве ужасающая погода – с утра темно-пасмурно, снежная крупа, весь день холодно, свинцовое небо, то вихри мокрого снега, то мелкий холодный дождь, то вроде града, – и гнетущая тоска подавила Ксенью, ещё от этих колонн и рядов марширующих с их старанием показаться весёлыми. Да тоска – своя у сердца: вот такая – четвёртая весна в Москве, и ничто не сбылось, и ещё только один последний годик – и возвращаться в кубанскую глушь, ни с чем. Такая потерянность горькая. Ускальзывает жизнь. (А в Ростове у Жени – уже второй ребёнок! и – сын!!)
Но с четверга пахнуло тепло – и на участке голицынских курсов в Петровско-Разумовской Академии поля не ждут, и от 4-го курса уже требуется много навыков, да сколько учебного времени пропало от революции. И каждый день с утра ехали туда, „паровичком”, маленьким поездочком.
Да с агрономической-то участью Ксенья примирилась и находила немало радости понимать и направлять жизнь растений. И отец – так ждал этой её помощи.
Так и сегодня в субботу, ещё теплей, весь день Ксенья с другими курсистками усердно работала там на участке. И пока гнулась – не замечала, а возвращалась домой в седьмом часу вечера – такая ломота в спине, ноги отваливаются, прямо сейчас растянуться в постели – и ни движения!
Но – телефонный звонок: внезапно собирается у подруги вечеринка, приезжай да поскорей.
– Ой, не могу, ноги не идут. Не приеду.
Села доужинать. И вдруг внутри потянуло: да как же так не поехать? да что ей тут в четырёх стенах?
И тут же сама отзвонила:
– Еду! Лечу!
И что же с ногами? – они как и не устали. И что же со спиной? – ровна и молода. Зажёгся внутри огонёк – и всё излечилось вмиг. Надела кремовую блузку с напускными рукавами и шоколадную свободную юбку-клёш, только этой зимой появились, далеко не у всех есть.
Теперь гнать ещё в третий конец, к Чистым прудам. Нашёлся извозчик.
Послереволюционная Москва – уже без разгула кафе-шантанных огней, без громкого смеха из автомобилей, из саней, оголтелого гона с бубенцами, открытого кутежа, как последний год, – поприпугалась публика и подобралась. Зато жди любого нахрапа: сегодня среди дня в Петровско-Разумовское приехал автомобиль Красного Креста, шофёр и рядом с ним – пьяный, внутри несколько женщин, и громко бранятся; студенты подскочили, потребовали документы – пьяный выставил на них револьвер.
На вечеринку опоздала, уже все собрались, курсистки и студенты, больше дюжины, почти все знакомые, студенты не все в форме, после революции стали её игнорировать. Опоздала, уже громкий свободный гам и смех, – а вот и незнакомый: молодой офицер с обильными русыми волосами, лицо задумчивое и светится – но не от возбуждения, а ровный какой-то изнутри свет, – так и вздрогнула от одного взгляда, ещё прежде чем их познакомили: подпоручик Лаженицын, в отпуску (прежде учился в университете, вот, с Борисом), – так и вздрогнула внутри от этого светлого взгляда, не к ней даже обращенного, только уже потом – к ней.
А когда знакомили, то в его чуть печальных глазах – как бы повернулось несколькими гранями – удивление.
И с этой минуты – фонтан ликования забил в ксеньиной груди! От первой внимательной встречи их глаз, от этого изменения-поворота в его глазах. Да что случилось? Что-то случилось! (Даже: ой-ой-ой, как бы не то самое, что и должно было, должно было когда-то случиться!)
И только потом заметила на нём ещё и георгиевский крест.
Была общая оживлённая болтовня, разговоры на все темы в перебивах, переходах, к скромному ужину из бутербродов на чёрном хлебе не спешили, а пить хмельного и вовсе не предстояло, – и в этих переходах подпоручик улучил сесть рядом с Ксеньей, и она утеряла летучесть, подвижность, так и осталась на этом стуле, так и осталась, и никуда не шла, куда звали.
В компании было барышень семеро – а он не отходил от неё.
Под общий шум разговаривали – и очень нестеснённо. Да прежде всего открылось, что они – близкие земляки: он – невдали от станции Нагутской, и мимо Кубанской сколько ездил, – а наш дом из поезда видно, когда проезжаешь, короткий миг. Земляки – и значит степняки. (И, значит, – мужики…) И сразу: её кубанская печенежская глушь – не стала постыдной, непоминаемой. Ставропольская степь – вдруг щедро соединила их, отделяя от московской компании, Саня стал рассказывать, как работал в хозяйстве у отца, и Ксенья постеснялась, что сама-то не работает, на всём готовом, – но вот будет, будет работать! И агрономию – он очень одобрил. А из оброненных фраз понимая их богатый быт – тоже принял неосудительно.
И как-то сразу так много и чётко вмещалось в голову – Ксенья всё слышала до слова, и понимала до подробности, и отвечала разумно, правильно, – а в груди её бил и бил тот открывшийся фонтан радости! буйной радости! И – почему? Простой разговор, простое рукопожатие знакомства (а рука всё чувствует, как будто так и осталась вложенной в его руку!), – ещё ничего не случилось, но счастье уже в том, что встретились, – и этого не отменить! не отменить!!
А самое удивительное, что при этой случайности встречи Ксенья чувствовала себя такой свободной, как никогда! Ощущение – простой, не пугающей, а как бы давно знакомой близости с ним. Дивное состояние!
И вдруг: страх за него, что он сейчас как-нибудь не так себя проявит? и всё разрушит?
Но: нет! нет! С каждой его фразой – нет! этого не может произойти!
Подумать! – и год перед войной учились тут оба в Москве – и не встретились.
И что-то о фронте. Голос глуховатый. Рассказывает неторопливо. Пшеничные усы, небольшие. Губы совсем не жёсткие. Мягкие пшеничные волосы – богатые волосы! укладисто лежат над высоким чистым лбом.
Так забылись, отделились от компании – уже стали их покалывать шутками. И правда: Ксенья не всех могла бы перечесть, кто сейчас тут был, – она не успела даже вместить! Увы, надо было оторваться.
Но и на расстоянии, что бы ни делалось – игра в шарады, игра с беготнёй и пересаживанием со стула на стул, чай с бутербродами, парные танцы под пианино, – Ксенья всё время видела, ощущала его издали. И знала верно, что и он занят только ею, так же не вглядевшись сколько надо в остальных.
Танцевать он не стал, сослался, что на фронте отвык, – но такая взрывчатая отчаянная весёлость всё больше наполняла Ксенью, что она придумала, объявила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274
Подарить России немедленный мир! – вот это был шаг ему по плечу. И Россия бы этого не забыла.
И – Интернационал.
А без того – он скользил всё вниз и вниз, и скоро не на чем будет удержаться.
Он не имел ещё решения и последней крайности прямо идти на поклон в особняк Кшесинской – но уже смирился, что наверно придётся так.
*****
НА КОЛЕСЕ СИДИШЬ – ПОД КОЛЕСО ГЛЯДИ
*****
91
Ещё во вторник, в день нового „первого мая”, была в Москве ужасающая погода – с утра темно-пасмурно, снежная крупа, весь день холодно, свинцовое небо, то вихри мокрого снега, то мелкий холодный дождь, то вроде града, – и гнетущая тоска подавила Ксенью, ещё от этих колонн и рядов марширующих с их старанием показаться весёлыми. Да тоска – своя у сердца: вот такая – четвёртая весна в Москве, и ничто не сбылось, и ещё только один последний годик – и возвращаться в кубанскую глушь, ни с чем. Такая потерянность горькая. Ускальзывает жизнь. (А в Ростове у Жени – уже второй ребёнок! и – сын!!)
Но с четверга пахнуло тепло – и на участке голицынских курсов в Петровско-Разумовской Академии поля не ждут, и от 4-го курса уже требуется много навыков, да сколько учебного времени пропало от революции. И каждый день с утра ехали туда, „паровичком”, маленьким поездочком.
Да с агрономической-то участью Ксенья примирилась и находила немало радости понимать и направлять жизнь растений. И отец – так ждал этой её помощи.
Так и сегодня в субботу, ещё теплей, весь день Ксенья с другими курсистками усердно работала там на участке. И пока гнулась – не замечала, а возвращалась домой в седьмом часу вечера – такая ломота в спине, ноги отваливаются, прямо сейчас растянуться в постели – и ни движения!
Но – телефонный звонок: внезапно собирается у подруги вечеринка, приезжай да поскорей.
– Ой, не могу, ноги не идут. Не приеду.
Села доужинать. И вдруг внутри потянуло: да как же так не поехать? да что ей тут в четырёх стенах?
И тут же сама отзвонила:
– Еду! Лечу!
И что же с ногами? – они как и не устали. И что же со спиной? – ровна и молода. Зажёгся внутри огонёк – и всё излечилось вмиг. Надела кремовую блузку с напускными рукавами и шоколадную свободную юбку-клёш, только этой зимой появились, далеко не у всех есть.
Теперь гнать ещё в третий конец, к Чистым прудам. Нашёлся извозчик.
Послереволюционная Москва – уже без разгула кафе-шантанных огней, без громкого смеха из автомобилей, из саней, оголтелого гона с бубенцами, открытого кутежа, как последний год, – поприпугалась публика и подобралась. Зато жди любого нахрапа: сегодня среди дня в Петровско-Разумовское приехал автомобиль Красного Креста, шофёр и рядом с ним – пьяный, внутри несколько женщин, и громко бранятся; студенты подскочили, потребовали документы – пьяный выставил на них револьвер.
На вечеринку опоздала, уже все собрались, курсистки и студенты, больше дюжины, почти все знакомые, студенты не все в форме, после революции стали её игнорировать. Опоздала, уже громкий свободный гам и смех, – а вот и незнакомый: молодой офицер с обильными русыми волосами, лицо задумчивое и светится – но не от возбуждения, а ровный какой-то изнутри свет, – так и вздрогнула от одного взгляда, ещё прежде чем их познакомили: подпоручик Лаженицын, в отпуску (прежде учился в университете, вот, с Борисом), – так и вздрогнула внутри от этого светлого взгляда, не к ней даже обращенного, только уже потом – к ней.
А когда знакомили, то в его чуть печальных глазах – как бы повернулось несколькими гранями – удивление.
И с этой минуты – фонтан ликования забил в ксеньиной груди! От первой внимательной встречи их глаз, от этого изменения-поворота в его глазах. Да что случилось? Что-то случилось! (Даже: ой-ой-ой, как бы не то самое, что и должно было, должно было когда-то случиться!)
И только потом заметила на нём ещё и георгиевский крест.
Была общая оживлённая болтовня, разговоры на все темы в перебивах, переходах, к скромному ужину из бутербродов на чёрном хлебе не спешили, а пить хмельного и вовсе не предстояло, – и в этих переходах подпоручик улучил сесть рядом с Ксеньей, и она утеряла летучесть, подвижность, так и осталась на этом стуле, так и осталась, и никуда не шла, куда звали.
В компании было барышень семеро – а он не отходил от неё.
Под общий шум разговаривали – и очень нестеснённо. Да прежде всего открылось, что они – близкие земляки: он – невдали от станции Нагутской, и мимо Кубанской сколько ездил, – а наш дом из поезда видно, когда проезжаешь, короткий миг. Земляки – и значит степняки. (И, значит, – мужики…) И сразу: её кубанская печенежская глушь – не стала постыдной, непоминаемой. Ставропольская степь – вдруг щедро соединила их, отделяя от московской компании, Саня стал рассказывать, как работал в хозяйстве у отца, и Ксенья постеснялась, что сама-то не работает, на всём готовом, – но вот будет, будет работать! И агрономию – он очень одобрил. А из оброненных фраз понимая их богатый быт – тоже принял неосудительно.
И как-то сразу так много и чётко вмещалось в голову – Ксенья всё слышала до слова, и понимала до подробности, и отвечала разумно, правильно, – а в груди её бил и бил тот открывшийся фонтан радости! буйной радости! И – почему? Простой разговор, простое рукопожатие знакомства (а рука всё чувствует, как будто так и осталась вложенной в его руку!), – ещё ничего не случилось, но счастье уже в том, что встретились, – и этого не отменить! не отменить!!
А самое удивительное, что при этой случайности встречи Ксенья чувствовала себя такой свободной, как никогда! Ощущение – простой, не пугающей, а как бы давно знакомой близости с ним. Дивное состояние!
И вдруг: страх за него, что он сейчас как-нибудь не так себя проявит? и всё разрушит?
Но: нет! нет! С каждой его фразой – нет! этого не может произойти!
Подумать! – и год перед войной учились тут оба в Москве – и не встретились.
И что-то о фронте. Голос глуховатый. Рассказывает неторопливо. Пшеничные усы, небольшие. Губы совсем не жёсткие. Мягкие пшеничные волосы – богатые волосы! укладисто лежат над высоким чистым лбом.
Так забылись, отделились от компании – уже стали их покалывать шутками. И правда: Ксенья не всех могла бы перечесть, кто сейчас тут был, – она не успела даже вместить! Увы, надо было оторваться.
Но и на расстоянии, что бы ни делалось – игра в шарады, игра с беготнёй и пересаживанием со стула на стул, чай с бутербродами, парные танцы под пианино, – Ксенья всё время видела, ощущала его издали. И знала верно, что и он занят только ею, так же не вглядевшись сколько надо в остальных.
Танцевать он не стал, сослался, что на фронте отвык, – но такая взрывчатая отчаянная весёлость всё больше наполняла Ксенью, что она придумала, объявила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274