Возможно, кто-то из них не был таким уж балбесом, каким притворялся.
Как бы то ни было, они сумели распугать всех моих постоянных покупателей и даже пытались запугать меня — чтобы я не занимался доставкой продуктов престарелым клиентам, но это им не удалось — частично из-за того, что я сам был мастак подраться, а частично потому, что хорошо помнили меня с детства и, видимо, до сих пор побаивались. Я, правда, никого из них пальцем не тронул, хотя они пакостили мне, как только могли, но пару раз мне пришлось с ними очень резко поговорить.
И все же я боялся, что в один прекрасный день мне придется объявить себя банкротом — никто не хотел ходить за покупками ко мне в магазин. Мы продали дом, чтобы выручить деньги и жить на них, пока кто-то из пас не найдет приличную работу. Думаю, банк понятия не умел, что делать с магазином.
Наверное, он так никогда и не откроется. Дом у нас купила приятная молодая пара. Надо сказать, и муж, и жена обладают хорошим чувством юмора и показались мне людьми добрыми и порядочными, но что-то в них есть такое... какая-то способность постоять за себя и в случае чего дать отпор. Очень надеюсь, что в будущем в нашей округе поселится побольше такого народа и эти люди заставят местную шпану держать себя в рамках приличий.
В общем, в пятьдесят лет я собирался выйти за порог нашего дома, закрыть за собой дверь и начать новую жизнь. Никогда не думал, что обрету такую счастливую жизнь, какую предложил нам наш сын Мэтью. В конце концов, о чем еще может мечтать профессор, специалист по истории литературы, как не о том, чтобы пожить в средневековой эпохе?
* * *
Даже отец Мэта не смог бы определить, что представляет собой комната наверху, в южной башне, — аудиторию или лабораторию. Ну разве что ее можно было счесть магическим эквивалентом физической лаборатории. Вдоль одной из стен выстроились прочные стеллажи, заставленные бутылками и загадочной посудой из металла и стекла. Около стеллажей стоял длинный стол фута четыре высотой и восемь длиной с каменной крышкой и множеством ящиков — нечто вроде лабораторного стенда. Другую стену занимала большая грифельная доска, испещренная геометрическими фигурами. Рядом с доской располагался рабочий стол, заваленный пергаментными свитками. Посреди стола лежала раскрытая книга.
Дальнюю стену занимала карта звездного неба с красивыми зодиакальными знаками.
Пол в комнате был каменный, но часть его — примерно двенадцать квадратных футов — была засыпана мелким песком. Окна представляли собой узкие прорези, забранные стеклами. В противном случае они бы выглядели словно обычные бойницы.
По обе стороны от окон свисали тяжелые шторы, необходимые, по всей вероятности, для того, чтобы в случае необходимости полностью затемнять комнату. Однако ночью сквозь окна в комнату мог проникать свет луны и звезд. По комнате были расставлены несколько подставок для светильников, еще два светильника стояли на лабораторном столе и один — на рабочем.
В общем и целом все свидетельствовало о том, что тут кто-то напряженно трудится, но труды тут ведутся волшебные.
Брат Игнатий — стройный монах в сутане и с тонзурой — наблюдал за тем, как отец Мэта читал стихи. Появился феникс, возгорелся и исчез. Брат Игнатий кивнул.
— Великолепная получилась иллюзия для человека, никогда не упражнявшего свой дар, сеньор Мэнтрел. Вероятно, ваш опыт в изучении поэзии уже сделал вас неплохим магом.
— В таком случае Химена тоже должна быть неплохой волшебницей, — улыбнулся Рамон.
— Очень может быть, и я сужу об этом по той сосредоточенности, с которой она цитирует стихи, — отметил брат Игнатий. — На самом деле сеньора привносит в стихи столько жизненной силы, что я бы даже не отважился назвать ее чтение цитированием. — Брат Игнатий в упор смотрел на родителей Мэта. — У вас обоих величайший дар, но уже сейчас я вижу, что ваши способности разнятся.
— Разнятся? — Химена удивленно посмотрела сначала на мужа, потом на монаха. — В чем же разнятся? Мы оба волшебники, разве нет?
— Да, но между теми, кто творит чудеса, всегда существуют отличия. Кому-то лучше дается целительство, кто-то умеет лучше творить магические предметы, кто-то умеет создавать живых существ из воздуха. Даже если существуют два волшебника, одинаково наделенных даром вести войну, то, одному из них, к примеру, лучше дается оборона, а другому — нападение.
— Вы хотите сказать, что нет таких магов, которым подвластна вся магия, без остатка? — уточнил Рамон.
— Это так, но я хотел сказать не это. Большинству магов дается вся магия целиком, но что-то удается лучше, чем другим.
— Так в чем же тогда состоит мой дар? — спросила Химена.
— Ваш дар, сеньора, состоит в том, чтобы противостоять чужим заклинаниям. Вы отражаете их настолько быстро, что тот, кто произносит их, не успевает причинить вред ни вам, ни тем, кто рядом с вами. Кроме того, своими заклинаниями вы способны подчинять себе других.
Рамон нахмурился:
— Вы хотите сказать, что моя жена способна заставлять других исполнять ее волю?
— Нет. — Монах обернулся к нему. — Тут все гораздо тоньше. Заклинания сеньоры вынуждают других делать ее счастливой.
— Ну, вот это правда. — Рамон обнял плечи жены и улыбнулся, глядя ей в глаза. — Это мне известно с тех самых пор, как я ее впервые увидел. Однако вы, похоже, хотите сказать, что это факт, а не метафора?
— Факт! Метафора! — Брат Игнатий беспомощно развел руками. — Что толку пользоваться этими словами, когда речь идет о волшебстве? Ваша супруга имеет власть над людьми — чего же вам еще?
— Ничего, — покачал головой Рамон и снова улыбнулся жене.
Она улыбнулась в ответ и крепче прижалась к нему.
— Просто здесь все это значит больше, чем метафора, Рамон. Все, что я делала в Нью-Джерси, я делала непроизвольно, не понимая. Здесь же я могу делать то, что хочу. И притом всего лишь цитируя стихи!
Брат Игнатий кивнул:
— А стихи приводят ваши чувства в гармонию с силами, действующими в этом мире, и поэтому могут осуществляться. Однако помните: чтобы желаемое свершилось, вы всегда должны завершать стихи приказом.
Химена улыбалась мужу:
— Значит, я и тебя могу заколдовать?
— Меня больше всех, — ответил Рамон. — Чем ты всегда и занималась.
— Да, но я никогда не приказывала тебе, я только просила.
— Вы и в Меровенсе не сможете иначе, леди Мэнтрел, — сказал монах. — Ибо ваш супруг такой же могущественный маг, как и вы, только в кое-чем ином.
Рамон недовольно прервал краткую идиллию:
— В чем же моя сила в таком случае?
— Вы очень удивитесь, если я скажу, что вы сильны в искусстве ведения войны?
Рамон вытаращил глаза, но вдруг улыбнулся:
— Нет, я не слишком удивлюсь.
— Попробуйте, — предложил монах. — Прочитайте стихотворение, чтобы в нем содержался приказ сотворить огненный шар, который вы могли бы швырнуть во врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Как бы то ни было, они сумели распугать всех моих постоянных покупателей и даже пытались запугать меня — чтобы я не занимался доставкой продуктов престарелым клиентам, но это им не удалось — частично из-за того, что я сам был мастак подраться, а частично потому, что хорошо помнили меня с детства и, видимо, до сих пор побаивались. Я, правда, никого из них пальцем не тронул, хотя они пакостили мне, как только могли, но пару раз мне пришлось с ними очень резко поговорить.
И все же я боялся, что в один прекрасный день мне придется объявить себя банкротом — никто не хотел ходить за покупками ко мне в магазин. Мы продали дом, чтобы выручить деньги и жить на них, пока кто-то из пас не найдет приличную работу. Думаю, банк понятия не умел, что делать с магазином.
Наверное, он так никогда и не откроется. Дом у нас купила приятная молодая пара. Надо сказать, и муж, и жена обладают хорошим чувством юмора и показались мне людьми добрыми и порядочными, но что-то в них есть такое... какая-то способность постоять за себя и в случае чего дать отпор. Очень надеюсь, что в будущем в нашей округе поселится побольше такого народа и эти люди заставят местную шпану держать себя в рамках приличий.
В общем, в пятьдесят лет я собирался выйти за порог нашего дома, закрыть за собой дверь и начать новую жизнь. Никогда не думал, что обрету такую счастливую жизнь, какую предложил нам наш сын Мэтью. В конце концов, о чем еще может мечтать профессор, специалист по истории литературы, как не о том, чтобы пожить в средневековой эпохе?
* * *
Даже отец Мэта не смог бы определить, что представляет собой комната наверху, в южной башне, — аудиторию или лабораторию. Ну разве что ее можно было счесть магическим эквивалентом физической лаборатории. Вдоль одной из стен выстроились прочные стеллажи, заставленные бутылками и загадочной посудой из металла и стекла. Около стеллажей стоял длинный стол фута четыре высотой и восемь длиной с каменной крышкой и множеством ящиков — нечто вроде лабораторного стенда. Другую стену занимала большая грифельная доска, испещренная геометрическими фигурами. Рядом с доской располагался рабочий стол, заваленный пергаментными свитками. Посреди стола лежала раскрытая книга.
Дальнюю стену занимала карта звездного неба с красивыми зодиакальными знаками.
Пол в комнате был каменный, но часть его — примерно двенадцать квадратных футов — была засыпана мелким песком. Окна представляли собой узкие прорези, забранные стеклами. В противном случае они бы выглядели словно обычные бойницы.
По обе стороны от окон свисали тяжелые шторы, необходимые, по всей вероятности, для того, чтобы в случае необходимости полностью затемнять комнату. Однако ночью сквозь окна в комнату мог проникать свет луны и звезд. По комнате были расставлены несколько подставок для светильников, еще два светильника стояли на лабораторном столе и один — на рабочем.
В общем и целом все свидетельствовало о том, что тут кто-то напряженно трудится, но труды тут ведутся волшебные.
Брат Игнатий — стройный монах в сутане и с тонзурой — наблюдал за тем, как отец Мэта читал стихи. Появился феникс, возгорелся и исчез. Брат Игнатий кивнул.
— Великолепная получилась иллюзия для человека, никогда не упражнявшего свой дар, сеньор Мэнтрел. Вероятно, ваш опыт в изучении поэзии уже сделал вас неплохим магом.
— В таком случае Химена тоже должна быть неплохой волшебницей, — улыбнулся Рамон.
— Очень может быть, и я сужу об этом по той сосредоточенности, с которой она цитирует стихи, — отметил брат Игнатий. — На самом деле сеньора привносит в стихи столько жизненной силы, что я бы даже не отважился назвать ее чтение цитированием. — Брат Игнатий в упор смотрел на родителей Мэта. — У вас обоих величайший дар, но уже сейчас я вижу, что ваши способности разнятся.
— Разнятся? — Химена удивленно посмотрела сначала на мужа, потом на монаха. — В чем же разнятся? Мы оба волшебники, разве нет?
— Да, но между теми, кто творит чудеса, всегда существуют отличия. Кому-то лучше дается целительство, кто-то умеет лучше творить магические предметы, кто-то умеет создавать живых существ из воздуха. Даже если существуют два волшебника, одинаково наделенных даром вести войну, то, одному из них, к примеру, лучше дается оборона, а другому — нападение.
— Вы хотите сказать, что нет таких магов, которым подвластна вся магия, без остатка? — уточнил Рамон.
— Это так, но я хотел сказать не это. Большинству магов дается вся магия целиком, но что-то удается лучше, чем другим.
— Так в чем же тогда состоит мой дар? — спросила Химена.
— Ваш дар, сеньора, состоит в том, чтобы противостоять чужим заклинаниям. Вы отражаете их настолько быстро, что тот, кто произносит их, не успевает причинить вред ни вам, ни тем, кто рядом с вами. Кроме того, своими заклинаниями вы способны подчинять себе других.
Рамон нахмурился:
— Вы хотите сказать, что моя жена способна заставлять других исполнять ее волю?
— Нет. — Монах обернулся к нему. — Тут все гораздо тоньше. Заклинания сеньоры вынуждают других делать ее счастливой.
— Ну, вот это правда. — Рамон обнял плечи жены и улыбнулся, глядя ей в глаза. — Это мне известно с тех самых пор, как я ее впервые увидел. Однако вы, похоже, хотите сказать, что это факт, а не метафора?
— Факт! Метафора! — Брат Игнатий беспомощно развел руками. — Что толку пользоваться этими словами, когда речь идет о волшебстве? Ваша супруга имеет власть над людьми — чего же вам еще?
— Ничего, — покачал головой Рамон и снова улыбнулся жене.
Она улыбнулась в ответ и крепче прижалась к нему.
— Просто здесь все это значит больше, чем метафора, Рамон. Все, что я делала в Нью-Джерси, я делала непроизвольно, не понимая. Здесь же я могу делать то, что хочу. И притом всего лишь цитируя стихи!
Брат Игнатий кивнул:
— А стихи приводят ваши чувства в гармонию с силами, действующими в этом мире, и поэтому могут осуществляться. Однако помните: чтобы желаемое свершилось, вы всегда должны завершать стихи приказом.
Химена улыбалась мужу:
— Значит, я и тебя могу заколдовать?
— Меня больше всех, — ответил Рамон. — Чем ты всегда и занималась.
— Да, но я никогда не приказывала тебе, я только просила.
— Вы и в Меровенсе не сможете иначе, леди Мэнтрел, — сказал монах. — Ибо ваш супруг такой же могущественный маг, как и вы, только в кое-чем ином.
Рамон недовольно прервал краткую идиллию:
— В чем же моя сила в таком случае?
— Вы очень удивитесь, если я скажу, что вы сильны в искусстве ведения войны?
Рамон вытаращил глаза, но вдруг улыбнулся:
— Нет, я не слишком удивлюсь.
— Попробуйте, — предложил монах. — Прочитайте стихотворение, чтобы в нем содержался приказ сотворить огненный шар, который вы могли бы швырнуть во врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103